Эр-три

Я поспешил воспользоваться предложением: стоять, особенно после пережитого ужаса, было сложнее, чем сидеть.

– Здравствуйте, товарищ!
– положительно, норском местные жители владеют не хуже британского, что, впрочем неудивительно — граница Великой Норвегии когда-то проходила тут совсем недалеко и было это относительно недавно.

– Имя мне — старший майор государственной безопасности Дмитрий Рудольфович Транин, можно по фамилии или званию, сообщил почти-точно-не-фомор.
– Я вызвал… точнее, пригласил Вас для беседы о вчерашнем происшествии.

Я посмотрел на старшего майора с некоторым значением.

– Нет, что Вы! Вас никто ни в чем не обвиняет!
– поспешил разрешить мое сомнение товарищ Транин.
– Равно как и Вашу, - старший майор бросил быстрый взгляд, каковой я скорее угадал, чем увидел, на дверь, - равно как и товарища переводчика.

– С удовольствием и тщанием отвечу на Ваши вопросы, господин полицейский, - решил немного похулиганить я. Транин, впрочем, и ухом не повел: то ли обладал нечеловеческой невозмутимостью, то ли просто привык к легкой фронде со стороны подопечных граждан.

Продолжили.

Сначала полицейский потратил почти десять минут на то, чтобы убедить меня: к помощнице моей претензий нет ни у государства в целом, ни у тайной полиции в частности. Что очевидный испуг ее вызван общей женской впечатлительностью, что сама Анна Стогова у государственной безопасности на очень хорошем счету, что иначе никто и не подпустил бы ее к работе со столь важным (в этот момент я рефлекторно расправил плечи и принял солидный вид) иностранным специалистом.

Далее, от меня лично требовалось всего лишь дать показания, точнее — подробнейшим образом рассказать о том, что и как происходило накануне.

– Ваш рассказ, профессор, - тон собеседника на секунду стал как бы извиняющимся, - будет детально изучен нашими особыми специалистами. Поймите правильно: к Вам претензий нет, но история эта, вопреки мнению командиров народного ополчения, имеет отчетливый, скажем так, привкус. И запах. Так себе пахнет, в общем, запутанно и опасно.

Прозвучало до крайности логично: мне и самому уже казалось, что череда вчерашних случайностей укладывается в некую схему, и за схемой этой все отчетливее угадывается чужая воля, пугающая и непреклонная.

Поэтому я, стараясь не опускать важных деталей и не вспоминать о не имеющем значения, описал весь свой вчерашний день, умолчав только о беседе с пилотом глайдера: создавать хорошему человеку проблем не хотелось.

Старший майор в это время смотрел на меня, немного наклонив набок лобастую голову, и вяло шевеля пальцами правой руки: очевидно подчиняясь шевелениям этим, бегало по бумаге блестящее никелированное перо, оставляя строчки ровные, но совершенно непонятные. Почти неслышно вздрагивали тонкие эфирные струны: видимо, так велся письменный протокол.

…- Что же касается элофона, - почти закончил я короткую свою сагу, - то вот он.

Элофон, героически спасший меня от не очень мощной, но очень опасной, пули неведомого калибра, оказался на рабочем столе полицейского. Был он завернут в то ли чехол, то ли футляр, что я купил в тот же, полный событий, вчерашний день. Чехол превратился сейчас в небольшой плоский мешочек: именно такая форма показалась наиболее актуальной псевдодемону, обосновавшемуся где-то внутри плотной черной ткани.

– Вы, профессор, крайне везучий индивид, знаете ли, - зримо обрадовался беспристрастный до того совсем-уже-точно-не-фомор.
– Я ведь правильно понимаю, Вы приобрели вот это, - старший майор указал на полный деталей мешочек, - за несколько минут до, назовем его так, Инцидента?

Это именно так и было, и я поспешил согласиться.

– Этот футляр — в недавнем прошлом, кофр защищенный малый, полиморфный, «Tschelkunchick»!
– обрадовал меня полицейский.
– Их сняли с обеспечения organov и выпустили в свободную продажу меньше месяца назад. Программа конверсии, знаете ли…

Оказалось, что черный то ли чехол, то ли футляр, то ли — сейчас — мешок, был разработан в далеком одна тысяча девятьсот восемьдесят первом, буквально в год моего рождения, в целях материального обеспечения сотрудников народного ополчения.

Мешок этот, за счет специального материала и внедренного в структуру малого демона, умел и до сих пор умеет принимать любую форму, а главное — гасить энергию удара, распределяя ее, в зависимости от настроек, или по максимально доступной площади, или собирая энергию эту внутри себя.

Второй режим был предназначен для оперативного уничтожения секретных документов, и, на мое счастье, именно он оказался включен в моем случае.

Клянусь, именно так мне и было сказано, и я подумал, что такой чудовищный канцелярит требует и вовсе уже запредельного уровня владения северным языком.

– Иначе, товарищ профессор, - уже чуть более по-человечески закончил старший майор, - пуля попала бы Вам в организм и наделала внутри него дел, да.

Чтобы вы себе понимали: собаки, вообще-то, не потеют. Антропокиноидов это касается в той же степени, что и наших младших братьев, даже организм мы охлаждаем, на максимальную длину высунув язык. Конечно, жировые железы у нас есть, и псоглавцы, в отличие от здоровых собак, пахнут, и очень сильно, не только шерстью, но это все равно не пот в том смысле, как у хомо сапиенс менее мохнатых видов.

Однако, прямо сейчас я, натурально, взмок.

– Вам снова нехорошо?
– в этот раз я действительно уловил некое изменение оттенка залитых красным глаз собеседника, и даже успел подумать, что скоро начну совсем хорошо разбираться в выражениях лиц представителей этой невиданной доселе породы человека разумного.

– Мне — нормально, - сообщил я полицейскому.
– Только страшно, стало, очень.
– Привычки изъясняться отдельными словами я за собой до того не замечал, и от осознания новой особенности речи мне стало окончательно не по себе.

– Не стоит стесняться своего страха, - умудренно сообщил мне опытный полицейский.
– Страх — источник и основа рефлексов самосохранения. Не боится только идиот, причем идиот в смысле медицинском.

Меня неожиданно отпустило. Возможно, собеседник воздействовал на меня своей странной магией: жезла в его руках я так и не увидел, струны же эфирные звучали мелодично и успокаивающе, будто кто-то маленький и ловкий играл на крохотной арфе Маленькую Прелюдию композитора Сьюзан Макдоналд.