Эр-три

– Ах, какая прелесть! Наш профессор не может определиться!
– манерно захихикали вдруг перенесшиеся поближе девушки в купальниках — те самые. В ужасе и с удивлением я понял: это — не девушки! Меня сперва обманули высоченные платформы туфель, типично женская одежда и общее поведение танцовщиц, отдельных же деталей тогда было не разобрать из-за расстояния, но теперь в неожиданном открытии своем я был уверен: меня окружали самые настоящие содомиты.

– Определяться придется, придется, обязательно придется!
– гнусаво пропел самый противный, невысокий и пузатый, извращенец.
– Все определяются, профессор, все! На севере, в холодном краю, не скрыться, жаркие объятия юга примут Вас!

– он пошел на меня, расставив руки, будто демонстрируя те самые объятия.

Я отпрянул настолько, насколько это оказалось возможным, и уперся спиной в стену карамельного домика. Сразу стало ясно, что метафора в моем сне обернулась скрытой реальностью, и дом действительно выстроен из леденца: я немедленно прилип! Будь я немного меньше и слабее, и успей идея карамельной стены оформиться до конца, там бы я, наверное, и остался, но вырваться из сладенького плена мне, по счастью, удалось.

– Славьте жирный вторник!
– завопил кто-то, и вся цветастая компания оказалась втянута в толпу, окружающую колесные платформы.

Очумело оглядевшись, я бросился бежать вдоль по улице, стремясь уйти как можно дальше от настигающего меня чудовищного великолепия.

Бежать было тяжко: я старался изо всех сил, отчаянно жалея о том, что утратил, в ходе эволюции, настоящее, а не шуточное, умение становиться на четыре лапы.

Бежать было тем более тяжело, что мне стало жарко: я оказался одет не в летний парусиновый костюм, как минутой ранее, а в тяжелую камлейку, очень теплую и почти водонепроницаемую. Почти в таких одеждах мои предки добывали северного морского зверя.

Бежать почти не имело смысла: движущаяся со скоростью небыстрого пешехода толпа содомитов настигала меня, несущегося со всех лап, самым странным, но очевидным, образом.

– Что, красное пиво больше не кажется женским?
– вдруг спросил меня первый собеседник из моего сегодняшнего сна. Он вдруг утратил петушиную раскраску, обрядился в совершенно конвенционного вида медицинский халат и классические черные брюки. Под халатом стали видны голубая сорочка и классический темно-серый галстук.

Я огляделся и прочувствовал: куда-то делись и залитый солнцем карамельный город, и толпа галдящих извращенцев, да и камлейка, так мешавшая мне бежать, обратилась матросской робой. Оба мы оказались на палубе небольшого галиота, медленно идущего вдоль побережья: судя по отсутствию рывков, на веслах никого не было, и шли мы то ли по течению, то ли под парусом.

– Что же Вы, Лодур!
– я внезапно узнал собеседника: это был тот самый доктор, самый известный и чуть ли не самый главный содомит старушки Европы, наложивший на меня проклятье, ставшее основной причиной всех последующих моих похождений.

– Не противьтесь своей природе, профессор! Все лучшие люди этого мира были одними из нас!
– доктор надвигался на меня решительно, зачем-то стремясь приблизиться. Я медленно отступал.

– Вы так холодны, мой дорогой! Видимо, работа с морозом, вся эта ваша ледяная магия, она накладывает отпечаток… - оппонент разулыбался уже и вовсе похабно, и даже подмигнул.
– Идите же сюда, мы проговорим Вашу проблему, составим план выхода из кризиса, отогреем Вашу заиндевевшую душу настоящим мужским теплом! Ну же, профессор!

– Много ты знаешь о тепле, тварь!
– слушать такое, пусть даже и во вполне осознаваемом сне, было выше моих сил.
– И о природе тоже! Я ведь знаю, это проклятье, оно — твоих рук дело!

– Даже ярость Ваша — она обжигающе ледяная, - вдруг пожаловался содомит.
– Настоящий ледяной маг, потомок инеистых великанов!

Ветер, до сих пор тихий и неубедительный, вдруг взвыл стократно громче, но не стал сдувать меня с палубы, а приволок откуда-то издалека странно плотный туман, настоящее маленькое облако. В облаке угадывался чей-то силуэт, смутно знакомый и почти свой.

– Вот тут было обидно и зря, - сообщил мне сквозь туман новый участник нашей омерзительной беседы.
– Вот тут ты уже можешь взяться за топор!

– Но у меня нет топора, - растерялся я.

Топора у меня действительно не было. Более того, я и пользоваться им умел исключительно для колки дров, да и то — в далеком детстве.

– Да?
– усомнился голос.
– А этот, не будь мое прозвище Полудатчанин?

Рука моя сама собой легла на рукоять danskoxin, торчащего из палубы: мгновением раньше никакого оружия здесь не было!

– Какие мы грозные!
– жеманно заявил оппонент.

Вырвать топор из палубной доски, занести его над головой и резко опустить…

Это — быстро.

Глава 20. Индоктринация, боевой режим.

Первая встреча с доктором состоялась в его рабочем кабинете. Парой дней раньше это и вовсе было пустующее помещение в дальней части медицинского крыла: видимо, пустым его оставили специально для подобного случая. Я даже немного возгордился, и пребывал в таковом (гордом) состоянии часа два — надо же, такие сложности ради меня одного!

Практически сразу выяснилось, что гордился я рано и даже зря — об этом мне явственно, пусть и невербально, сообщила целая очередь из людей разных рас, удобно рассевшаяся на типовых советских лавках, предназначенных специально для ожидания подобного рода. Это было не очень приятно, но крайне логично: очевидным образом, специалист такого рода должен заниматься не только обучением случайного профессора неродному для него, профессора, языку.

Место мне (сразу несколько человек в коридоре прилично владели хохдойчем) определили в самом хвосте очереди. Я, было собирался возмутиться и даже поскандалить, но как-то очень быстро и образом, для меня нехарактерным, пришел в ум. Возможно, дело было в том, что примерно с половиной очереди конфликтовать не стоило просто в силу выдающихся габаритов очередников и потенциальных визави. К тому же, недолгое наблюдение выявило: большинство из них проводило в кабинете врача буквально по одной-две минуте.

Я вообще заметил, что стал существенно более осторожным в вопросах конфликтов: то ли это так действовало проклятье, то ли какие-то еще причины, наподобие подчеркнутой и даже немного подозрительной дружелюбности окружающих.

В общем, в очередь я встал, и, спустя каких-то сорок минут, оказался за заветной дверью.

Обещанный врач-индоктринолог явился в силах тяжких: в смысле, не один. Врача сопровождали два затянутых в специальные комбинезоны техника, солидных уже лет гоблин и довольно молодой дворф — впрочем, я быстро понял, что возраста они примерно одного. Дело, при ближнем рассмотрении, было в том, что гоблины, к сожалению, стареют чуть быстрее чем дворфы, хотя и те, и другие в норме живут дольше, чем большинство человеческих рас. Техники возились с интересного вида установкой: больше всего она напоминала старинную сушилку для шерсти, каковая до сих пор отлично работает в одной малоизвестной парикмахерской. Эту парикмахерскую постоянно — раньше — посещал я, а теперь не оставляют вниманием члены моей большой и мохнатой семьи.