Эра милосердия (худ. В. Шатунов)
Шрифт:
— Прощай, Шарапов. Ты хороший человек. Хорошо начинаешь. Побольше бы таких, как ты… Будь счастлив…
Уже на выходе, помявшись немного, он сказал:
— В нашей жизни очень важно правильно оценивать людей. Особенно если они твои друзья…
Я с удивлением посмотрел на него — к чему это он? А Груздев, будто решившись, закончил:
— У меня характер прямой. Ты меня извини, но я тебе скажу так: плохой человек твой Жеглов. Ты не подумай, я не потому, что с ним сцепился… Просто для него другие люди — мусор… И он через кого хочешь переступит. Доведётся — и через тебя тоже…
Забрезжил серый сырой рассвет. На улицу выходили дворники с мётлами, по всему телу
27
ПЕРВЫЙ ЗАМОРОЗОК
Сегодня утром крыши Москвы покрылись инеем. Этот первый «белый утренник» наступил на месяц позже среднего срока. Инеем покрылись поля и лесные поляны. В еловые и лиственничные чащи заморозок ещё не проник.
Дыма табачного набралось в кабинете больше, чем когда бы то ни было: Свирский курил трубку, выпуская из чёрного обкуренного жерла каждые три секунды целое облако — мы четырьмя «нординами» за ним поспеть не могли. Собрались сегодня попозже, успев выспаться после вчерашнего, и вот уже добрых полтора часа обсуждали, как изловить банду. Заново зарядив своё «орудие» и шарахнув очередным залпом густого пахучего дыма, Свирский подытожил:
— Конечно, прекрасно, что вы взяли Фокса. Судя по всему, это один из активнейших участников банды…
— Если не главарь… — подал голос Жеглов.
— Да. Но в то же время у нас до безобразия мало каких-либо выходов на остальных. Предположение, что они базируются на район Сретенки, Марьиной рощи, следы ног, отрывочные сведения о внешности ещё одного бандита… Всё это даже не корыто, и будут ли к нему свиньи, очень пока не ясно. Конечно, можно подождать, не скажет ли Фокс…
— Не скажет, — утешил Жеглов. — На его разговорчивость рассчитывать не приходится.
— Изворачивается до последнего, — поддержал я. — Даже очевидных фактов не признаёт, всё наотрез. Добром от него ничего не добьёшься…
— Надо его подмануть, сукинова сына, — неожиданно предложил Пасюк.
— Да? А как? — с надеждой посмотрел на него Свирский.
— То я нэ розумию, Лев Олексеевич, — растопырил огромные ладони Пасюк. — То у нас Глеб Егорович мастак…
Немножко посмеялись, но я про себя подумал, что какая-то истина в словах Пасюка есть — на фронте довольно часто получалось, что доставали хитростью то, чего нельзя было добыть с бою. А Жеглов сказал:
— У нас остаётся пока что единственный канал, где мы знаем хотя бы кого персонально искать. Это подружка Фокса — Аня.
— Да, я уже думал об этом, — сказал Свирский. — У вас кто ею занимается?
— Шарапов, — сказал Жеглов. — Он и по вокзалам, и по кличкам, и по оперучёту её проверяет.
— Ладно, — кивнул Свирский. — Тогда хватит заседать, все усилия направьте сейчас в эту сторону. Для проверки на вокзалах я вам ещё шесть человек немедленно выделю, как раз в третьем отделе вчера группа Коногонова освободилась. Вечером доложите о результатах…
Время
бежало быстро, а никаких сколько-нибудь приличных следов Ани не обнаруживалось. И всё время скребла мыслишка: а на кой, собственно говоря, ляд мы приберегаем телефон бабки Задохиной? И незадолго до обеда я сказал Жеглову:— Слушай, Глеб, что нам мешает попытаться вытащить Аню по телефону бабки?
— Спугнём их… — сказал Глеб механически, потом оторвался от своих бумаг и внимательно посмотрел на меня, словно додумывая мысль, которую я не высказал. Потом улыбнулся: — Смешно, Володька. Иногда принимаешь какую-нибудь вещь как аксиому. Дерево твёрдое, молоко жидкое. А масло? Масло ведь бывает не только твёрдое, но и жидкое, так? Вот и телефон Задохиной конспиративный. И точка. А какой он сейчас, когда мы Фокса взяли, к богу конспиративный? Что мы, банду спугнём? Так их уже спугивать некуда. Тем более что жулики они отчаянные и нам нечего надеяться, что они угомонятся.
— Вот и я так полагаю, — сказал я. — Давай только подумаем, как хитрее её вытащить.
— Не об этом надо думать, — покачал головой Жеглов. — Вытащим как-нибудь. Думать надо о другом — что мы с ней будем делать? А если она не знает или не захочет нам показать банду?
— А что мы теряем? — спросил я. — Допросим, а там видно будет…
— Не-е, это ты не прав, Шарапов, — протянул Глеб. — Нам надо иметь чёткий план. Ты ведь небось разведкой так не занимался: пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что? Надо себе точно представить, что именно нам от неё, от Ани, значитца, нужно и каким способом это добыть. Вот когда придумаем, тогда поговорим…
Долго я сидел и размышлял обо всём этом, и всё время мне мешала мысль о том, что, прежде чем допрашивать Аню, её надо как-то вытащить, зря Жеглов отмахивается от этой задачи, будто можно взять её и вытащить из кармана. Пасюк прав, конечно: надо её как-то «пидмануть» — в лоб, нахрапом, с подругой Фокса не справиться. Так и этак выстраивал я разные комбинации, даже на бумаге рисовал, и каждый раз оказывалось, что от того, как мы её заманим на встречу с нами, будет зависеть всё остальное. И ещё я понял: иначе как изнутри мы сейчас банду взорвать не сможем…
Значит, ещё раз, сначала. Вытаскиваем Аню. Как? С помощью Волокушиной? Не годится. Фокс ей даже звонить-то по этому телефону запретил, и на свидание с ней Аня, скорей всего, не пойдёт… А выстрел окажется холостым… С кем же Аня захочет встретиться? Пожалуй… пожалуй… только с человеком, у которого есть известие от Фокса… Так, так, вроде нащупывается… У кого может быть такое известие? Тоже ясно — только у человека, с которым Фокс сидел в одной камере. Так. И этот человек вышел на волю… Почему? Почему вышел на волю?.. Ну ладно, это мы придумаем… Есть, допустим, у сокамерника письмо для Ани… или поручение на словах… Письмо она может потребовать послать по почте… Хотя нет — надо же адрес дать!.. Так, так… Встретились, допустим… Но ведь тащить её к нам нелепо… Её самое и сажать-то не за что, пока не доказано соучастие в банде…
Есть идея! Есть! И я помчался в управленческую библиотеку…
Конвоир прищёлкнул сапогами, расцепил наручники, и Фокс с облегчением потряс затёкшими кистями, приветливо мне улыбнулся:
— Здравствуйте, Владимир Иваныч…
Каким-то непостижимым образом он уже знал каждого из нас по имени-отчеству и на допросах преимущественно дурачился, сводя все ответы к шуткам, выступал этаким жизнерадостным придурком, которого несчастная страсть к игре и женщинам ввергает каждый раз в неприятности. Я протянул ему записку Груздева и сказал: