Эра милосердия (худ. В. Шатунов)

И он поднялся, за ним пошли наши ребята, но в дверях, около Фокса, Глеб остановился и сказал ему:

— Одна у тебя на этом свете надежда осталась — Шарапов за тебя заступится. Но для этого надо очень сильно постараться. Понял, бандит? — И, не дожидаясь ответа, вышел.

Фокс посмотрел ему вслед, покачал головой и спросил:

— Он что, псих?

— Нет, — ответил я коротко, глядя на его руки — сильные, красивые, смирно лежащие на коленях, с длинными холёными ногтями на мизинцах — и думая о том, что же он успел ими натворить в своей жизни. А Фокс, будто догадавшись, сказал доверительно:

— На руки мои смотрите? Руки артиста!.. К сожалению, жизнь моя пошла по другому пути…

Манжета на правом рукаве его рубашки была разорвана, и я увидел начало татуировки. Я подошёл, довольно бесцеремонно завернул рукав и прочитал наколку: «Кто не был — побудет, а был — не забудет».

Фокс улыбнулся и пояснил:

— Ошибки молодости. Пришлось побывать и запомнить навсегда. Чтобы не повторять…

— Вы работаете? — спросил я хмуро.

— Конечно, — живо отозвался он. — Как говорится, кто не работает, тот не пьёт… Я снабженец на сатураторной базе…

— А в свободное от снабжения время?

— Буду с вами совершенно откровенен — я играю. На бильярде, в карты, в «железку» — всё равно, лишь бы играть. Иногда это мне дорого обходится, но… страсти бушуют! Лишь бы не связываться с Уголовным кодексом — ибо я честный человек, даже не по воспитанию, а по рождению! И теперь это неожиданное задержание! Помилуйте, что же это такое делается?!

Я как можно спокойнее спросил:

— А зачем же вы стекло в «Савое» выбили? От нас зачем убегали?

Он поморщился, как от горькой пилюли:

— Избыток впечатлительности, чёрт знает что! Мне показалось, что ваш приятель — или начальник, бог его ведает, — ну, в общем, он внешне очень похож на одного головореза, которому я, к несчастью, проигрался в карты. Он предупредил, что если я не отдам долга, он меня зарежет — подумать только! — Фокс закурил, пустил в потолок замысловатую струю дыма, закончил: — Когда я вашу компанию увидел, до ужаса, до беспамятства перепугался и стал спасаться любой ценой… Я, конечно, готов уплатить за витрину ресторана и принести свои извинения Марианне, но… ваш начальник что-то такое, простите, нёс, что в голове не укладывается — это насчёт того, что я душегуб, что вы меня раздавите и так далее. Здесь хоть и МУР, но всё-таки учреждение, а не малина. Я хотел бы знать, что он имел в виду…

Зазвонил телефон. Эксперт научно-технического отдела Сапожников быстренько сверил свежую дактилограмму Фокса с контрольными материалами и теперь спешил выложить мне ворох новостей: отпечаток на бутылке «Кюрдамира» соответствовал безымянному пальцу левой руки Фокса; отпечатки на карасе — ломике, который мы нашли в ограбленном магазине, — оставил он же, только правой рукой. Фокс что-то говорил мне, но я его почти не слушал, только прикидывал, что ещё надо для формы проверить, — по сути, картина была мне уже ясна.

Пришёл эксперт Родионов. Он принёс в фаянсовой баночке какое-то вязкое вещество розового цвета, стеклянными палочками извлёк катышек вроде небольшой картошины и вопросительно посмотрел на меня.

— Что надо делать? — спросил я.

С опаской поглядывая на Фокса, Родионов сказал:

— Пусть он откусит половину массы…

Фокс гордо воздел плечи:

— Это ещё что такое?

Эксперт заверил:

— Да вы не беспокойтесь, это безвредно…

— Кому безвредно, а мне, может быть, вредно, — сказал Фокс сварливо.

— Да бросьте выламываться, Фокс, — сказал я ему. — Если вы честный человек, как утверждаете, вы охотно подвергнетесь проверке, так ведь?

Фокс, видимо, не совсем понимал значение опыта, который мы производили, но и роль портить не хотел, поэтому небрежно взял «картошину» и с гримасой отвращения перекусил её, вытолкнув изо рта остаток массы на стол. Родионов поколдовал немного над ней и спустя две-три минуты подозвал меня; на столе рядом с контрольным образцом лежал гипсовый оттиск откуса от шоколада из квартиры Ларисы Груздевой.

— Он самый, вот поглядите… — сказал Родионов, но я уже и без него видел, что следы зубов одинаковые: щель между передними резцами, поворот их по сравнению с остальными зубами, размер.

Я похлопал эксперта по плечу, мы поулыбались друг другу, и он ушёл, а я стал рассматривать сберегательную книжку Фокса. Двести шестьдесят семь тысяч рублей на ней было! И я сказал:

— Четверть миллиона с гаком… М-да-а… Это всё с базы сатураторной… или из бильярдной, а?

Фокс поёрзал немного или сделал вид, что поёрзал, открыто, по своему обычаю, улыбнулся и сказал:

— У вас, товарищ Шарапов, лицо доброго и милого человека. Оно располагает к откровенности…

Знаю я прекрасно, какое у меня лицо и к какой откровенности оно располагает. Нос мой курносый особенно или гляделки крохотные. Ну-ну, пой пташечка, пой… Я широко улыбнулся и вопросительно посмотрел на Фокса. А он сказал:

— Поэтому я буду с вами совершенно откровенен. В моём возрасте мальчишество — штука стыдная, конечно… Но я холост, люблю встречаться с женщинами, а женщины, что бы там ни говорили идеалисты, любят людей богатых… А я нищий. Да-да, не удивляйтесь, я нищий служащий, только удача на зелёном сукне позволяет мне изредка сводить свою даму в ресторан…

— А четверть миллиона? — напомнил я.

— Момент, всё объясню. Женщина предпочитает, как это ни печально, жадного богача щедрому нищему. Да-да-да! Поэтому любая раскрывает объятия человеку, у которого на книжке больше четверти миллиона. Неважно, что он прижимист, как я, она рассчитывает своими прелестями заставить его раскошелиться…

Я почувствовал, как волна холодной, просто-таки леденящей злобы подкатилась у меня к горлу: я вспомнил Шурку Баранову, катающуюся по полу на кухне, а потом сразу же — Варю, огромные её нежные глаза — этот мерзавец своими словами пачкал их, оскорблял, даже не подозревая об их существовании. И нечаянно для самого себя я крикнул:

— Ну-ну, вы потише тут насчёт женщин распространяйтесь! Привыкли с продажными…

Фокс перебил меня:

— Да что вы, товарищ Шарапов, я далёк от обобщений! Разумеется, я говорю о своих знакомых…

— Давайте-ка лучше к делу. Что там с вашими миллионами?

— А ничего, — спокойно сказал Фокс. — Нет никаких миллионов. Фикция. К предыдущему вкладу в сто рублей я приписал следующую строчку. Проверьте — и узнаете, что, к великому моему сожалению, в сберкассе числятся только сто рублей… — И он широко развёл руками, извиняясь вроде за своё легкомыслие.