Эра великих географических открытий. История европейских морских экспедиций к неизведанным континентам в XV—XVII веках
Шрифт:
XV в. был замечателен внезапным ростом среди немногих талантливых и высокопоставленных людей неподдельной бескорыстной любознательности. Подобно стремлению к классическим знаниям (и, разумеется, связанная с ним), эта любознательность была одной из главных особенностей эпохи Возрождения. Сначала ее едва ли можно было назвать научной, так как она была беспорядочной и несистематической. Люди в эпоху Возрождения стремились скорее поглощать знания, нежели переваривать их, накапливать, а не отбирать их. Их любознательность гораздо сильнее проявлялась в исследовании, чем в систематизации, но она была всепоглощающей, живой, непринужденной. И пока она разъедала и постепенно ослабляла общепринятые средневековые системы знаний, она в то же время жадно и вдохновенно собирала информацию, из которой, в конечном счете, будут построены новые системы. Ее разделяли не только ученые, но и владыки, и люди дела в их окружении, особенно в Италии, но также и в Португалии и Испании. География и космография выделялись из всех предметов, но были и многие другие. Внимание, уделяемое исследованиям в области медицины в то время, особенно анатомии, хорошо известно. Менее явным, но также важным в развитии стремлений к открытиям является новое и более внимательное отношение к естественной истории. Насколько сильно исследователи и вдохновители исследований прямо и сознательно были движимы научной любознательностью, сказать невозможно на основе скудных сохранившихся данных, но на отношение исследователей к тому, что они видели, и на то, как принимали их сообщения в обществе на родине, сильное влияние оказывали эти новые настроения. Например, Берналь Диас был сильно впечатлен, но не особенно удивлен, увидев обширные коллекции растений и диких животных, содержавшихся при дворе Монтесумы; ботанические сады и зверинцы были широко распространенными увлечениями правителей в эпоху Возрождения. Ему казалось совершенно естественным, что и у Монтесумы такие же интересы. Альварадо, который поднялся к кратеру вулкана
Технические изобретения в XV в., не связанные непосредственно с использованием моря, служили расширению и популяризации этой растущей любознательности. Самым важным из них было, разумеется, книгопечатание, которое не только сделало возможным гораздо более широкое распространение лоций, навигационных учебников и других пособий для грамотных моряков и не только разносило вести об открытиях гораздо быстрее, чем это могли сделать рукописи, но и способствовало быстрому росту читающей публики, а делая это, создало огромный спрос на сравнительно легкое чтение – чтение, предназначенное для грамотных, образованных людей, которые не были профессиональными учеными. Этот спрос удовлетворялся отчасти романами, но в основном рассказами о путешествиях – как реальных, так и выдуманных. Например, «Путешествия» Мандевиля в XV в. имели широкое хождение в рукописи среди людей, которые не были уверены в том, реальными или нет были путешествия, описанные в книге. Но позднее она распространилась еще шире в печатном издании и достигла наивысшей точки своей популярности во второй половине XVI в., когда уже заподозрили, что это фальсификация, и тогда ее читали главным образом для развлечения. Многие серьезные книги – De Orbe Novo Петра Мартира, Paesi novamente retrovati Монталь-боддо, Cosmographia universalis Себастьяна Мюнстера (все они бестселлеры, выдержавшие много изданий) – широкая публика читала с таким же настроением; а еще позднее библиотека ни одного джентльмена не была полной без внушительных фолиантов Grands Voyages де Бри. Это лишь немногие из самых знаменитых среди сотен хорошо известных названий. Популярность книг о путешествиях и ссылок на дальние страны в пьесах и аллегориях была поразительной чертой литературной жизни XVI в. и во многом способствовала неуклонному росту интереса к исследованиям и открытиям.
Исследователи, инвесторы, которые отправляли их за моря, публика, которая аплодировала их подвигам и извлекала выгоду из их открытий, были побуждаемы сложной смесью мотивов и чувств. Поколения историков пытались разложить эту смесь по полочкам, выделить в ней элементы, на которые можно навесить ярлык «средневековый», «эпохи Возрождения», «современный» и т. д.; но она так и остается смесью. Возрождение в общепринятом понимании этого слова было в основном достижением Средиземноморья, а разведывательные исследования – Атлантики. Заманчиво было бы описывать Иберийский полуостров, с которого отплывало большинство первых исследователей, как место, где соединились средиземноморские знания, любознательность и изобретательность и вдохновили храбрых и умелых на переход через Атлантику. В этом тезисе есть много правды, но это не полное объяснение, и, связывая друг с другом Возрождение и разведывательные исследования, мы должны проявлять осторожность и не предвосхищать события. Португальские капитаны выходили в Атлантику с целью разведать обстановку задолго до того, как итальянское Возрождение оказало серьезное влияние на культуру Иберийского полуострова. Большинство этих первых плаваний – по крайней мере, те из них, о которых остались записи, – предпринимались по приказу или при поддержке португальского принца Энрике (Генриха) Мореплавателя – самого известного из предшественников и вдохновителей разведывательных исследований. Воды между мысом Святого Винсента (Сан-Винсенти) на юго-западе Португалии, Канарскими островами и северо-западным побережьем Марокко были уже известны при его жизни отважным португальским рыбакам. Принц Энрике сделал своих собственных приближенных капитанами кораблей и поставил им задачу – достичь и пройти определенные географические объекты. Так, из привычки совершать повседневные выходы в море с целью рыбной ловли и торговли вдоль сравнительно короткой полосы побережья выросла программа последовательных, хотя и прерывистых исследовательских плаваний дальше на юг. Конечно, принц Генрих (Энрике) сам не выходил в море, разве что в качестве главнокомандующего в войне с мавританским государством со столицей в городе Фес [9] . Позднесредневековые представления о поведении, подобающем королевской особе, помешало бы принцу крови принимать участие, даже если он захотел бы, в длительных исследовательских плаваниях на небольших судах, плохо приспособленных для особы его положения. Его задачей было предоставить корабли, обеспечить поддержку, организацию и награду. Можно предположить, что по крайней мере официальные цели были продиктованы личными желаниями принца. Современник принца Энрике Зурара – летописец его достижений – перечисляет мотивы, которые побудили начать исследование западных берегов Африки, и утверждает, что первым из них было желание узнать, что находится дальше Канарских островов и мыса Бохадор. Однако нет и намека на научное или бескорыстное любопытство, цель была сугубо практической. Диогу Гомиш – один из капитанов принца Энрике – вполне определенно писал об этом. В его отчете о своих плаваниях он утверждал, что принц хотел найти страны, откуда шло золото, попадавшее в Марокко по путям, проходившим через пустыню, чтобы «торговать с ними и таким образом содержать его двор». Снова знакомая формула: служи Богу и богатей. Вторым побудительным мотивом принца Энрике Зурара ставит желание открыть новые выгодные виды торговли, но настаивает, что торговля должна быть налажена только с христианскими народами, которых исследователи надеялись встретить за пределами страны мавров. Это была обычная средневековая теория. Хотя некоторые борцы за чистоту нравов полагали, что любая торговля несовместима с рыцарским званием, считалось законным лишать нехристи – ан ресурсов для разжигания войны косвенными средствами, если прямыми средствами цель не была достигнута. Третьей, четвертой и пятой целями принца, которые упоминает Зурара, были обычные цели Крестового похода: собрать сведения о силе мавров, обратить неверных в христиан и попытаться заключить союз с любыми христианскими правителями, которые, возможно, им встретятся. К этому времени по Африке распространилась старая легенда о пресвитере Иоанне, подпитываемая, без сомнения, слухами о коптском королевстве Абиссиния, и надежда вступить в контакт с каким-нибудь таким правителем связывала исследование Африки в прежними средиземноморскими Крестовыми походами.
9
Имеется в виду поход на Сеуту в 1415 г. В это время в Марокко правила династия Маринидов (с 1195 по 1470 г.).
Шестым и, по мнению Зурары, самым сильным побудительным мотивом было желание принца Энрике исполнить предсказания своего гороскопа, которые обязывали его «совершить великие и благородные завоевания и прежде всего… попытаться найти то, что было скрыто от других людей». Это тоже была общепринятая средневековая практика и напоминание о том, что во времена принца Энрике знания астрономии все еще применялись больше для предсказания судьбы, нежели для навигации. Фигура принца Энрике остается загадкой для историка, но хроника нам рисует портрет консервативной, непреклонной средневековой личности. Чертами характера, которые в наибольшей степени подчеркивали знавшие его современники – Зурара, Диогу Гомиш и венецианский купец капитан Кадамосто, были строгая набожность, личный аскетизм и одержимость идеей Крестового похода. Зурара действительно при жизни Энрике писал ему панегирики, но тем более это причина предположить, что он подчеркивал черты характера, которыми гордился сам Энрике. Что касается Кадамосто, он явно восхищался принцем; причем он не зависел от него, и у него не было причин лукавить. В том, что Энрике был одержим идеей Крестового похода, не может быть никаких сомнений. Несмотря на свою постоянную нужду в деньгах – нужду, которую духовный рыцарский орден Христа удовлетворял лишь частично, принц смирился лишь к концу жизни, да и тогда неохотно, как и с торговлей, которую начали вести его капитаны (ввиду отсутствия христианских монархов в Западной Африке) с язычниками. Он всегда был готов в любой момент прекратить непрямой Крестовый поход в форме плаваний к африканским берегам ради прямых военных походов на Марокко, если бы его августейших родственников можно было убедить участвовать в этих дорогостоящих и бесплодных авантюрах. Памятная записка, которую принц написал в 1436 г., настаивая на нападении на Танжер, и его собственное отважное и непреклонное поведение при командовании этой операцией вызывают в памяти страницы из Фруассара. Все это было далеко от Возрождения с его искренним, живым любопытством, четким практичным чувством целесообразности, страстным
желанием человеческой славы, любовью к учению и искусствам. Свидетельства того, что Энрике оказывал поддержку образованию, далеко не ясны. Сам он не был особенно образованным и, в отличие от своих августейших братьев, не оставил письменных сочинений. И хотя он был щедрым покровителем моряков и картографов, история о школе астрономии и математики в Сагрише – чистая выдумка [10] . Безусловно, этот богобоязненный аскет-рыцарь не был гуманистом эпохи Возрождения.10
Все серьезные источники подтверждают, что вскоре после того, как принц Генрих (Энрике) в 1420 г. стал главой ордена Христа, он удалился в Сагриш у мыса Сан-Винсенти, где на средства ордена основал обсерваторию и мореходную школу, куда пригласил зарубежных учителей.
Понятие Возрождения само по себе неуловимо, ему трудно дать определение. Один выдающийся ученый недавно напомнил нам, что Возрождение в некоторых аспектах было более «средневековым», чем считают многие историки. Однако какое бы определение ему ни давали, разведывательные исследования – начальный процесс открытий – пошли независимо от принца с его средневековыми побудительными мотивами и допущениями. Принц Энрике и его капитаны были из эпохи Средних веков. Даже Колумб, как мы увидим, начал свое знаменитое предприятие с интеллектуальным багажом, который был в основе своей средневековым и традиционным. Во второй половине XV в. движение стало набирать скорость и силу благодаря ряду жизненно важных технических усовершенствований и изобретений. К концу XV – началу XVI в. оно еще ускорилось и глубоко изменилось благодаря идеям, связанным с Возрождением в Италии и завезенным оттуда на Иберийский полуостров. Была сделана попытка определить эти идеи. Остается описать технические аспекты вопроса: финансы, организацию и инструменты.
Глава 2
Опыт торговли и финансовая поддержка
На протяжении XV в., да и большей части XVI в. Средиземное море и морская торговля на нем оставались самой важной составной частью оживленной торговой и морской жизни Западной Европы. В середине XV в. Средиземное море во многом все еще было отдельным миром. Это был большой мир, еще не уменьшившийся благодаря сравнению с миром огромных океанов за пределами Суэца и Гибралтара. Кораблю – обычному торговому судну при нормальной погоде – могло потребоваться два месяца, чтобы пройти, скажем, от Барселоны до Александрии; возможно, две-три недели – из Мессины до берберского Триполи; 10–12 дней – из Генуи до Туниса. На нем было много свободного места, да и само судно могло почти полностью само себя обеспечивать. Около 60 миллионов человек, населявших страны, граничившие с этим внутренним морем, все вместе производили большую часть продуктов, многие виды сырья и почти все товары промышленного производства, которые потребляли. Они строили свои суда и корабли и вели свою торговлю. Самая богатая, оживленная и разнообразная экономическая деятельность этого региона была сосредоточена на сравнительно небольшой площади Северной Италии, включавшей Милан, Флоренцию, Геную, Венецию и их более мелких соседей и сателлитов. Милан и Флоренция были в основном промышленными центрами с процветающей экспортной торговлей. Венеция и Генуя, крупные промышленные центры, были также и главными морскими базами огромных торговых (и военных) флотов.
Большая часть морских перевозок Северной Италии и Западного Средиземноморья вообще, как и большая часть морских перевозок везде, была связана с перевозкой банальных крупногабаритных необходимых грузов, из которых зерно было, вероятно, самым важным. Большинство крупных городов должны были ввозить необходимую его часть по морю и рекам через значительные расстояния, а во времена местного неурожая – увеличивать свой импорт по первому требованию. На Востоке Константинополь – огромный по европейским стандартам город – был большой утробой, поглощающей все зерно, которое привозили туда таким путем. Но Константинополь мог обращаться и к плодородным регионам на берегах Черного моря. Другой колосс урбанизации, Каир, имел даже еще лучшее местонахождение. Долина Нила всегда могла прокормить Каир и Александрию, и много еще оставалось. Аналогичным образом процветающие торговые города Сирии имели запасы зерна у самого своего порога. На Западе, более населенном и менее продуктивном, ситуация была более сложная. Флоренция, Генуя, Венеция, Рагуза (Дубровник), Неаполь, города восточного побережья Испании – последние в основном производили вино, или оливковое масло, или шерсть – все они импортировали зерно по морю, так как местного его производства было недостаточно или оно было ненадежным, а местный наземный транспорт дорогим. Главными поставщиками зерна для Западного Средиземноморья были Апулия и Сицилия (обе контролировались правителями Арагона, которые регулярно его импортировали). Но Западное Средиземноморье в целом редко само себя обеспечивало зерном, и города-импортеры часто прибегали к дешевому зерну из Леванта, имевшемуся там в изобилии. Венеция особенно рассчитывала на зерно с Востока; ее колонии в Эгейском море были удобным источником снабжения, и республика также регулярно ввозила зерно из Египта. Поэтому в Западном Средиземноморье существовала специализированная, сложная и неизменно гибкая морская торговля зерном. Венецианские, генуэзские, рагузские суда были большими, предназначенными для перевозки больших грузов.
И хотя зерно было самым жизненно необходимым товаром, оно было далеко не единственным крупногабаритным пищевым продуктом, который перевозили по Средиземному морю. Соль и засоленные продукты были важными статьями торговли. Венецианцы были главными перевозчиками соли, Истрия и Сицилия – главными источниками экспорта. Рыболовство было распространено повсеместно; рыбный промысел тунца в Мессинском проливе и прибрежных водах Прованса был богатейшим источником рыбы для засолки. Однако запасы средиземноморской соленой рыбы никогда полностью не удовлетворяли спрос на нее, и города Италии и Испании импортировали еще и рыбу, пойманную и засоленную в атлантических водах. На протяжении XV в. португальцы привозили тунца, выловленного в своих водах, а в самом конце века они обнаружили, что средиземноморский рынок жаждет соленой трески, выловленной у берегов Ньюфаундленда.
Другими главными пищевыми товарами, перевозимыми по морю в больших количествах, были оливковое масло, вино и сыр. Сыр разнообразных сортов возили сложными перекрестными путями из французской исторической провинци Овернь, Пармы, Милана и больше всего с Сардинии, откуда он целыми кораблями прибывал в Италию, Францию и Испанию. Южная Италия и Южная Испания были главными поставщиками оливкового масла. И та и другая, но особенно Италия, экспортировали его в обмен на зерно даже в Египет. Однако ближе к концу века экспорт оливкового масла из Андалусии получил новое направление – на Канарские острова, а еще позже – в Вест-Индию, где оно продавалось по очень высоким ценам. Средиземноморская торговля вином, раз уж виноградарство было распространено в этом регионе, не могла сравниться с целыми огромными флотилиями судов, которые отплывали из Жиронды, а позднее из Гвадалквивира и уходили в пункты назначения в Атлантике; но Неаполь обеспечивал морскими перевозками потребности Рима и городов, расположенных еще севернее. Неаполитанские вина предназначались для каждодневного использования. Выше ценились, как предметы роскоши, сладкие крепкие вина с Кипра и Крита – с родины знаменитого семейства сортов винограда мальвазия, – которые продавали по высокой цене по всему Средиземноморью от Константинополя до Генуи, а за пределами Гибралтара – в Англию. Наряду с этими более редкими сортами вин шла торговля сушеным виноградом – испанским изюмом и греческой сабзой, а также миндалем и апельсинами по тем же самым путям на венецианских и генуэзских судах. Сахар в XV в. даже в Средиземноморье по-прежнему был дорогим предметом роскоши. Крит и Кипр были его главными поставщиками, но во второй половине XV в. Сицилия и некоторые регионы Восточной Испании тоже производили его в небольших количествах. Сахар отправляли в Венецию из Мессины, в Геную – из Аликанте, Картахены и (после захвата Гранады) Малаги.
Оживленный и по меркам того времени такой густонаселенный урбанизированный регион, как Северная Италия, был вынужден ввозить не только продовольствие, но и многие виды промышленного сырья, особенно для текстильного производства. Суконное производство, основа богатства Флоренции, уже не зависело так сильно от английской шерсти, которой на самом деле уже не хватало в необходимых количествах. В основном шерсть во Флоренцию поставляли из Испании – Аликанте или Картахены, реже – из Барселоны и Валенсии. В этой торговле выделялись большие рагузские, а также венецианские и генуэзские суда. Квасцы, необходимые как протравка и дезинфицирующее средство, тоже импортировались в больших количествах; по тоннажу поставок они, вероятно, превосходили любой другой товар, за исключением, возможно, зерна. Большие залежи квасцов в Тольфе неподалеку от портового города Чивитавеккья начали широко разрабатывать в начале XVI в. В XV в. большую часть квасцов, используемых в Северной Италии, привозили из Малой Азии. Их перевозки были монополизированы генуэзскими грузоотправителями, которые осуществляли их не только в Италию, но и в Англию и Нидерланды. Сам большой размер многих генуэзских торговых судов был следствием необходимости перевозить этот объемный и сравнительно дешевый товар.
Шерстяное сукно было не единственной тканью, производимой в больших количествах в Северной Италии. Города Ломбардии, особенно Кремона, специализировались на легких и дешевых хлопчатобумажных тканях, которые широко шли на экспорт: в Германию через альпийские перевалы, в Северную Африку и Левант. Но более важным был все же шелк. В эпоху Возрождения расточительство в одежде сделало шелк серьезным соперником шерстяным тканям. И хотя импортировать шелк-сырец из Китая и Туркестана в XV в. становилось все труднее, итальянцы пытались преодолеть эти трудности, развивая шелководство у себя на родине. Верхняя Италия – крупнейший в Европе производитель шелка-сырца в наше время – тогда производила его очень мало. Сицилия и Калабрия были главными регионами, производившими шелк, который отправляли в Северную Италию из Мессины.