Эрик

Весной Эрик уже работал в кузнице только со шлемами — его интересовала техника обработки сложных пространственных деталей в новых условиях. Уже к лету у него стали получаться превосходные наборные пространственные конструкции, например шпангельхельмы, которые Готфрид очень хвалил, ставя в пример Ульриху, всё ещё сидевшему на протяжке проволоки и кольчужном плетении.

В июне пришли нефритовые инструменты, за которые в общей сложности было уплачено семь марок серебром. Огромные деньги! Бешеные деньги! Но оно того стоило, да и скинули родственники Стефана ему цену за объём заказа. Вот теперь дело пошло намного лучше, и у барона стали получаться «пилотки» — цельнотянутые шлемы из одного куска железа. Помимо непосредственной ковки, он начал экспериментировать с термическими и химическими способами обработки. Дело в том, что дамасская сталь, которую он ждёт, весьма подвержена ржавчине, а с этим нужно бороться.

Так, в заботах да упражнениях прошли обещанные восемь месяцев с гаком, и летом 1197 года в Вену прибыли знакомые Эрику купцы с тридцатью килограммами отменной дамасской стали, которую он обменял на почти три килограмма чистого серебра, то есть десять марок. Приход купцов самым приятным образом совпал с отбытием Ульриха домой и важной деловой поездкой Готфрида в Венецию, где он должен был получить очень интересный заказ на партию снаряжения, после его ждали Рим и Неаполь, с теми же вопросами. Далековато, конечно, но старые клиенты заказывали хорошими партиями и давали солидные задатки, так что он был рад таким поездкам. В итоге на кузнечном подворье в течение следующих двух-трех месяцев помимо самого барона оставался только расторопный, но не очень умный подмастерье. Даже семья мастера и та выехала в сельскую местность к родственникам, где отдыхала от вечного шума кузницы и городской суеты. Что ни говори, а практически идеальное стечение обстоятельств, отлично подходящее для изготовления толкового доспеха и сохранения вокруг него максимальной тайны.

Но это была лишь иллюзия. Уже на третий день увлечённой работы в кузнице произошли события, которые отложили столь благое дело на пару месяцев. Дело в том, что через город шёл небольшой военный отряд, присягавший сюзерену Филиппу II Августу, который одновременно, будучи попутчиком, осуществлял охранение группы византийских торговцев, идущих в Вену. Уже в городе у них разгорелся конфликт на почве оплаты: византийцы решились уменьшить вдвое оговоренную сумму, так как французы слишком активно прикладывались к вину, что те везли на продажу. Очень быстро стороны перешли на повышенные тона. Неизвестно, кто первым выхватил оружие, но так получилось, что на площади возле собора Святого Стефана произошла небольшая бойня, в которой французы перебили почти всех византийцев, убежать смог лишь один из телохранителей торгового эмиссара — дрегович Остронег.

В это время Эрик только вернулся с конной прогулки. Дверь в дом была открыта. В неё-то и заскочил раненый мужик и рухнул практически на пороге. Та ещё ситуация. Молодой барон сразу оценил её и решил быстренько прикрыть дверь, мало ли что. Но, увы, французы видели, куда нырнул преследуемый, а потому попробовали с ходу вломиться. Барону такая наглость совершенно не понравилась. В его доме раненый безоружный человек искал убежища, а тут какие-то вооруженные кабаны пытаются ломать его дверь и поливать хозяина плохими словами. Засов пока держался, а потому Эрик спокойно поднялся на второй этаж, зарядил все три арбалета, выглянул, оценил обстановку и положил греться на солнышке трёх наиболее взбешённых рыцарей. После этого громко на латыни спросил о жгучей нужде, тревожащей досточтимых господ настолько, что они таким непотребным образом тревожат господина барона.

Завязался разговор. Преимущественно бранью. Эрик французам сразу сказал: ещё один удар по двери — и он снова стреляет, дверь-то его, и ему не нравится их отношение к имуществу благородного человека. В процессе препирательства пару раз французы срывались, а потому дискуссия завершилась пятью трупами в хаубеках. Наш «ворошиловский стрелок» очень просто и чётко все разъяснил про обычаи, право убежища, дворянскую честь да и вообще, напомнил о человеколюбии и правилах хорошего тона. Глумился он довольно изящно, переплетая хорошо знакомые ещё со студенческой поры религиозные мотивы с элементами чёрного юмора. Поняв, что им тут ничего не светит, господа рыцари удалились жаловаться герцогу Австрийскому на возмутительное поведение взбалмошного подростка. Само собой, погибших бойцов они смогли забрать, только аккуратно сложив их доспехи и оружие на пороге дома — боевой трофей, не поспоришь. Понаблюдав за тем, как французы унесли погибших товарищей, Эрик спустился к выходу, занёс хабар внутрь, снова закрыл дверь и занялся неизвестным гостем.

Морриган в очередной раз оказалась весьма расторопной дамой, а потому, пока её сюзерен разбирался с пропойцами, она уже занималась раненым незнакомцем. Тот лежал совершенно без сознания, так что ребятам пришлось помучиться с этим слоном. Сто десять килограммов живого обездвиженного веса — это вам не фунт изюма. Когда подобная туша ходит сама, ещё ничего, но когда её нужно таскать на себе — просто ужасно. С трудом и с «ласковыми» словами за час они смогли его раздеть, отмыть, уложить на топчан и обработать все раны. В общем — успели вовремя, так как, не дав им посидеть и перевести дух, забарабанили в дверь. Эрик выглянул из окна второго этажа, это оказался старый знакомый — один из сержантов герцога. Поговорили. Пошли к Фридриху. Там его уже ждали новые друзья, которые изображали само смирение. Банберг выслушал молодого барона и постановил вести расследование происшествия, участникам переделки пределов города не покидать, а всё спорное имущество (то есть караван византийцев) передать на хранение тамплиерам. За каждым фигурантом устанавливалось наблюдение, дабы тот не сбежал. Вот такая незадача. Теперь доспехом не получится заниматься, так как шпион непременно донесёт герцогу, а тот проявит интерес, он натура любопытная и смекалистая. Пришлось искать иное дело.

Двое суток Эрик морочил себе голову вопросом, чем бы полезным заняться, да так, чтобы шпионы не поняли. Повезло ему лишь на третий день, причём совершенно случайно — он опустил свой взор на арбалет. Вот! Он давно хотел заняться этой игрушкой и довести её до ума, но никак руки не доходили. Так что он отправился к знакомому купцу, что часто бывал в лежащей ниже по течению Дуная Буде, и заказал ему короткий, но весьма мощный композитный лук для арбалета. Сам же в это время занялся проектированием и созданием нормального ложа с прикладом и механизмов натяжения и спуска.

Для механизма натяжения было поставлено одно условие — он должен взводиться и тогда, когда обладатель арбалета находится верхом на коне. Сложная задача, так как лук, заказанный в Буде, должен был иметь силу натяжения около ста восьмидесяти килограммов. Для этого времени получался невероятно могучий коротышка, ведь длина его деревянной части не превышала пятидесяти сантиметров. В общем, остановился Эрик на системе с понижающим механическим редуктором из шестерёнок, которые приводились в движение рычагом. Рычаг располагался с нижней стороны ложа и был довольно длинный, что повышало скорость и лёгкость взвода. По большому счёту он ничего не придумывал, просто «слизнул» схему обычного переломного пневматического ружья. Спусковой механизм делался на основе немного доработанного традиционного «яблока», что в итоге дало мягкий спуск с усилием всего порядка пяти килограммов. Помимо прочего ложе было единой частью с прикладом, который был выполнен во французском ружейном стиле, с пистолетной рукояткой. То есть совсем не походил на современные приклады арбалетов, однако позволял прицеливаться куда более привычным способом, нежели практиковали в эти времена. Система взвода была такова, что три жима рычага приводили арбалет во взведённое состояние. Во время взвода можно было упирать приклад в бедро и держать за ручку, сделанную над каналом болта, или по старинке упирать в землю.

И под конец ещё одна приятная деталь — в спусковой механизм был добавлен прижимной элемент, который фиксировал болт в ложе и не позволял ему вываливаться, фиксируя настолько, что арбалет можно было как угодно трясти и стрелять из него из любых положений. Так что два месяца, в которые шло расследование, Эрик был поглощён изготовлением довольно совершенной конструкции метательного оружия. В конце июля ему привезли лук, за который пришлось заплатить целых две марки, и он собрал конструкцию в единый механизм. Получилось довольно компактно и легко, так как вес всех металлических частей, выполненных из закалённой дамасской стали, составлял всего половину килограмма. Взводился арбалет, конечно, туговато, но зато с дистанции в сто шагов болт влетал в каркасный шлем так, что, пробив лобовую часть, мял ещё и затылочную. Да не просто так дырявил, а пробивая стойку каркаса, то есть самую толстую часть, а это до полсантиметра закалённого сталистого железа. Несколько страдала точность, так как попасть в шлем получилось только с десятого выстрела. Эта проблема частично решилась установкой в канал болта бронзовых направляющих, после чего Эрик стал возиться с болтами, пытаясь придать им наиболее удачную форму. Он остановился на жёстком оперении слегка искажённой параболической формы и лёгком сужении диаметра у короткого дубового древка болта. Два с лишним месяца недосыпа и каторжной работы подарили ему конфетку, способную укладывать болты в шлем на дистанции сто шагов с первого-второго выстрела, при этом если болт попадал не в каркас, то пролетал навылет, пробивая обе стенки. Максимальную дальность стрельбы определить не удалось из-за запрета на выезд из города.

Последние четыре дня Эрик скучал и делал сам себе болты для нового арбалета. За этим увлекательным занятием его и застал старый сержант, что вызывал его к Фридриху. Местный герцог оказался вполне предприимчивым. Прикрываясь расследованием, он, оказывается, узнавал возможности получить массу счастья в случае, если что-то случится с его французскими друзьями. Выяснив, что ему ничего, собственно, не грозит, он объявил их бандитами, которые средь бела дня убили византийских купцов и напали на доблестного барона. Что было дальше, очевидно: обалдевших от наглости правителя Вены рыцарей повесили, не дав опомниться, а их имущество вкупе с имуществом купцов решили разделить: половину герцогу, половину всем остальным: Вене, церкви и барону.

То есть нашему стрелку, так удачно встрявшему не в своё дело, полагалось всё личное имущество французов, а также двадцатая часть от всего товара купцов. Но даже это было много: два десятка хаубеков с разнообразными каркасными шлемами, столько же копий и мечей, мечи из сварных полос. Помимо этого — двадцать десятивёдерных бочек отменного кипрского вина сорта «Коммандария», что через полвека признают лучшим в Европе, и шестьдесят отрезов тонкой шерстяной ткани бордового, зелёного и василькового цвета. Отрезы были шириной по метру и длиной по двадцать метров. Эрику даже расположить особенно это богатство было негде. Поэтому он решил поделиться, играя на будущее. Оставив себе одну бочку вина, остальные распределил по церквам и храмам города, преподнося в дар. Священнослужители были на седьмом небе от счастья — бесплатно получить столько отменного вина! Полотно же он отвёз сразу на подворье тамплиеров и передал в дар, оставив себе всего по два двадцатиметровых отреза каждого цвета. Жан де Рэ оценил этот подарок. Так что буквально на следующий день курьер ордена отправился на Кипр с донесением, где описывалось искренне дружеское поведение достопочтенного Эрика фон Ленцбурга, а также его благородные поступки. Иными словами, нашего барона записали в друзья ордена. Куда, кстати, его уже приглашали, но он отказался, ссылаясь на слабость духа и глубокое увлечение мирскими делами. Однако материальные ценности, которые он получил за небольшую битву при «двери дома», оказались сущим пустяком по сравнению с тем, что герцог Фридрих I Банберг решил преподнести ему от себя. За бескорыстную защиту обездоленных, храбрость и сноровку в ратном деле барона Эрика фон Ленцбурга произвели в рыцари. В общем, погуляли в честь этого дела на славу. Платить за эту радость, само собой, пришлось новоиспечённому рыцарю, так что из его запасов испарилась ещё одна марка. Что же до Остронега, то он к моменту вынесения вердикта суда всё ещё был на постельном режиме, уж больно сильно его ранили французы, можно сказать, от души. Но даже в таком состоянии, услышав столь приятную новость, невероятно обрадовался и буквально посветлел лицом, наполняясь оптимизмом и удовольствием, что только ускорило его выздоровление.