Эрик

Закончив кровавую распрю, он сел около костра и обхватил колени. Всё тело бил озноб, а к горлу подкатывали рвотные позывы — это были его первые трупы. Люди, убитые ради наживы. Именно таким и застало утро место ночлега — десять трупов и один парень, сидящий неподвижно и смотрящий выпученными глазами куда-то в пустоту. Легко сказать — десять трупов, да ещё своими руками. Конечно, до ломки уровня героя из печально известного романа Достоевского было очень далеко, но на душе у этого парня было тяжело. Как же много уже пролилось крови! Сначала его семья, а теперь ещё и эти люди. И сколько ещё прольётся? Неужели дорога к месту под солнцем идёт по столь кровавому пути? Из транса Эрика вывел солнечный лучик, бивший ему в глаз. Немного поморгав и осмотрев полянку, он побежал за арбалетом, а потом к своему коню. Вернувшись к стоянке, он деловито стал разбираться с тем имуществом, что ему досталось по наследству от безвременно усопших попутчиков.

К полудню были подведены первые итоги улова. Оказалось, не всё так радужно, как он предполагал. Тела были раздеты и сложены аккуратной шеренгой у деревьев, в двадцати шагах от остатков костра. А перед остывшими углями разместилась куча разнообразного барахла, которую Эрик пытался отсортировать и оценить. Ясно было, что всё брать не было никакого смысла, да и унести не получалось, ибо за ночь стреноженные лошади разбежались, почуяв кровь и сильно испугавшись. Конечно, далеко они убежать не могли, но отмахать несколько километров — вполне. Так что Эрику можно было надеяться только на своего коня и тех двух, что он обнаружил в овраге, откуда те не смогли выбраться. Из доспехов он получил десяток шлемов типа шпангельхельм в хорошем состоянии, шесть клёпаных кольчуг, близких к некондиции, три акетона и два коифа из клёпаных колец. Из оружия было шесть копий с листовидными наконечниками и восемь топоров. Всё остальное — в жутком состоянии, поэтому было потрачено масса времени, чтобы снять металл с этих совершенно убитых вещей. Копья и топоры, кстати, были сняты с древка и сложены в мешок, дабы не занимали много места. Одежду он решил не брать, так как она была испачкана в крови, да и вообще могла доставить хлопот. По деньгам было тоже не густо — всего шестнадцать денариев и пригоршня оболов.

У одного из усопших было найдено письмо к какому-то итальянцу, в котором излагалась торговая информация с указанием имён, наименований, цен и каких-то рекомендаций. Сопоставив информацию из письма с имуществом, Эрик пришёл к выводу, что ребят подрядил какой-то торговый дом, он же и снарядил. Одно было странно: почему наёмники вели себя так беспечно? Неужели тут по ночам бандиты не нападают? Или эти были просто неопытны? В сумках на заводных лошадях они везли продовольствие на довольно длительную дорогу. Из него было отобрано вяленое мясо, соль и хлеб на недельное путешествие. На этом сортировка имущества была закончена, и настало время заметать следы. Молодой барон стал осматриваться по сторонам. В пятнадцати шагах, за деревьями, находился овраг, в котором Эрик отловил двух лошадей. Он был достаточно глубокий, чтобы вместить товарищей с остатками имущества. На дно он сбросил трупы, потом — все их вещи, что не забирал с собой. Поверх закидал всё листвой и ветками. Желание их сжечь он отмёл довольно быстро, так как дым и вонь от жжёного мяса могут привлечь людей. Закончив дела на стоянке, он упаковал хабар на заводных лошадей и, привязав их уздечками к седлу впереди идущей, снова поехал в сторону Аугсбурга.

Следующие два дня Эрик ехал крайне осторожно, избегая любых подозрительных попутчиков и затяжных разговоров и останавливаясь на ночёвку только на крупных постоялых дворах. Утром третьего дня, через десяток миль пути, из-за поворота вынырнула маленькая деревня. Там было очень шумно, но с окраины совершенно не было видно людей. Придержав лошадей, молодой барон спрыгнул на землю и взвёл арбалет, сел обратно в седло и, держа оружие на изготовку, двинулся в деревню. Там происходило что-то странное. На площади стояла толпа, в центре которой на бочке возвышался священник, у его ног лежала связанная молодая женщина. Вид этой бедняжки был довольно печальный: одежда порвана во многих местах, много ссадин и кровоподтёков, вся перепачкана в грязи и собственной крови. Эрик подъехал к толпе на расстояние десятка шагов. Крики стихли, и все обратили взор на него.

— Кто эта женщина? — спросил на латыни фон Ленцбург максимально тяжёлым, почти гудящим голосом.

Сказал и чуть сам не вздрогнул, ведь он даже не подозревал, что у него такой полезный и громогласный голос, ежели рявкать.

— Эта женщина пособница Сатаны, ирландка, — вежливо ответил священник и поклонился. — Простите мою наглость, но что заставило благородного господина посетить нашу скромную деревню?

— Я тут проездом. Меня привлёк шум, что вы устроили. Что именно она натворила?

— Она отравила коров у почтенного мужа Хенрика.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Мы хотим её утопить, благородный господин.

— Кто судил её?

— Мы судили её всем миром. Решение принято единогласно.

— А кому принадлежит эта деревня?

— Благородному сэру Харальду.

— Почему же вы посмели пренебречь его судом?

Из толпы выскочил здоровенный мужик с топором и, выйдя на пару корпусов вперёд, встал вполоборота и заревел густым басом:

— Да что вы слушаете этого сопляка?! Да у него…

Договорить он не успел, так как болт лёг ему аккуратно в ухо. Эрик медленно опустил арбалет, обвёл притихшую толпу злым взглядом и тем же гудящим голосом спросил:

— Кто ещё хочет выразить своё почтение барону Эрику фон Ленцбургу?

Толпа испуганно молчала. Напор и наглость — второе счастье. А наш герой, не желая терять инициативы, практически прорычал, вынимая саблю из ножен:

— Пошли вон с площади! Бегом! Мразь! Харальд узнает — всех на сучьях развесит!

И двинулся вперёд. Латинский язык, конечно, они не знали, но тон, с которым были произнесены эти слова, и обнажённый клинок очень стимулируют межъязыковую коммуникацию. Так что спустя полминуты на площади осталась только нервно всхлипывающая женщина, побледневший от страха настоятель деревенской церкви да труп незадачливого грубияна. Подъехав к священнику поближе и не слезая с коня, Эрик приподнял концом сабли ему поникшую голову так, чтобы тот смотрел ему в глаза, и произнёс:

— Добрый человек, не сочти за труд, развяжи верёвки на этой женщине и проведи нас до её дома. Ты ведь добрый человек и поможешь мне?

Священник быстро закивал.

— А после ты приведёшь к её дому коня под седлом и, привязав его к изгороди, поступишь так, как поступили добрые люди этой деревни. Ведь ты хочешь вернуться в свой дом и полежать немного на любимом топчане, задумавшись о неисповедимости путей Господа нашего Иисуса Христа?

Священник снова выразил всем своим видом согласие. И барон улыбнулся ему самым любезным образом, а потом, резко переменившись в лице, выражение которого стало бешеное и злое, заревел:

— Исполнять!

При этом чуть вонзил кончик сабли в подбородок святого отца, отчего выступила кровь, пробежавшая тонкой струйкой по жирной шее святого отца. Само собой, такого счастья наш деятель церковного аппарата не выдержал и самым натуральным образом обмочился. Но быстро спохватился и ринулся очень аккуратно и прилежно исполнять все поручения Эрика. Так что спустя минут сорок наш брутальный паренёк ехал во главе своего небольшого каравана в четыре коня.

Первый час пути они молчали. Потом женщина чуть подогнала своего коня, поравнялась с ним, положила руку ему на плечо и произнесла что-то на своём птичьем языке. Барон удивлённо выгнул бровь и, задумчиво почесав затылок, переспросил её на латыни, ведь ему были совершенно непонятны только что прозвучавшие слова. В общем, выяснилось, что латынь она знает, но плохо, а он с древней версией ирландского вообще незнаком, даже на уровне элементарных фраз. Следующие два дня пути прошли довольно спокойно, лишь вечером, в таверне, хозяин возмущался развратностью молодого рыцаря, который тащит к себе в комнату какую-то непотребную девку. Но всё решилось очень просто и любезно: Эрик с милейшей улыбкой подошёл к нему, выхватил кинжал и прижал им в промежности говорливого толстяка мужские агрегаты. У того сразу пропала болтливость и выступил обильный пот. Тем временем барон, сохраняя всю ту же милейшую улыбку, поведал ему, что такому почтенному человеку грешно говорить о совершенно непотребных вещах в присутствии дамы, тем более не зная, кто перед ним стоит. Само собой, толстячок клятвенно заверил, что с завтрашнего дня садится на двухнедельный пост, чтобы очистить свой мерзкий язык, изрёкший столь непристойную гадость, естественно сказанную совершенно по глупости, без зла и какой-то задней мысли. На этом все неожиданности исчерпали себя.

Эти два дня были наполнены разговорами, идущими с трудом из-за некоторого языкового барьера, но всё же с обоюдным интересом. Его новой спутнице было всего восемнадцать лет, звали её Морриган. Необычное имя, но и необычная девчонка. Как он понял из рассказа, эта девушка была дочерью Дермода Мак-Карти — четвёртого правителя королевства Дезмонд на юге Ирландии. Когда девять лет назад на престол сел её брат, он решил избавиться от своей многочисленной родни в виде братьев и сестёр, дабы сидеть на троне крепче. Поэтому в том же году были наняты норманны, которые совершили набег на его дворец, во время его отлучки на охоту. Убиты были все, даже слуги, лишь девятилетняя Морриган смогла спрятаться в корзине с тряпками. Когда враги ушли, её забрала к себе и воспитывала наравне со своими детьми преданная служанка, которая в тот день отлучалась из замка и поэтому выжила. Едва Морриган исполнилось двенадцать лет, муж кормилицы проболтался о том, что девочка из рода Дермода жива. Гости наведались незамедлительно. В этот раз братец не стеснялся и пришёл сам вместе с дружиной. Он перебил всю деревню, но его сестре снова удалось бежать. Самым гадким было то, что этот мерзавец демонстративно развесил всех жителей деревни на сучьях растущих в округе деревьев, а она в это время сидела в камышах и рыдала. Пару суток она в истерике бежала на восток, её трясло от боли и ужаса за тех людей, которые могут погибнуть, если узнают, кто она. В изорванной одежде она упала на небольшой пригорок, поросший мхом, а когда очнулась, то была в хижине у пожилой женщины, которая её подобрала в беспамятстве. Это была травница. Три года назад эта добрая бабушка умерла от какой-то странной болезни, и девушка, боясь заразиться, убежала оттуда, а потом на лодке, что украла в небольшой деревне на южном берегу Ирландии, отправилась через пролив. Ох и натерпелась она жуткого страха, пока переплывала от Ирландии до Нормандии. Потом было путешествие по каким-то дорогам, пока в прошлом году она не решила поселиться в уже знакомой ему деревне. Но и тут всё было гадко и неправильно.

Морриган была молода, красива и была чужой для местных жителей, поэтому к ней порывалась залезть под юбку, порой силой, порой сладкими сказками, большая часть мужского населения деревни, как ни странно, в первую очередь семейные. Само собой разумеется, она отбивалась, как могла и чем могла. Поэтому смогла сохранить девственность, чем жутко раздражала своих соседей. И вот за день до известных событий тот самый мужик, которого Эрик застрелил, получив от неё коромыслом между ног, решил отомстить. Он обвинил её в смерти подохшей за неделю до этого коровы. Дескать, это она, колдунья, её отравила. Деревня этот расклад приняла на ура, ибо почти все мужики страдали от уязвленного самолюбия, а все женщины боялись, что у них мужиков уведут. Короче, слово за слово, пришли к ней домой всей толпой, избили и поволокли на площадь. А там священник стал публично её поливать грязью, называя гулящей девкой и пособницей Сатаны. Короче, судьба у неё была полная «радости, счастья и семейного тепла». Эрик же для себя сделал вывод, что у него теперь есть потенциальный кандидат на должность медицинского обеспечения банды. Худенькая она да маленькая, это верно — в свои восемнадцать лет она выглядит миниатюрнее, чем барон в четырнадцать. Но характер у Морриган правильный, не сломалась, молодец. Да и поклялась она ему в верности до самой смерти, что немаловажно. Так что в решении второй задачи сделан первый и весьма симпатичный ход.