Еще один круг на карусели
Шрифт:
Занятия с Дэном еще больше убедили меня в том, что, если отмести всю риторику, можно обнаружить что-то действительно чистое, подлинное, целительное в этой древней китайской методике, заключающейся в медленных движениях рук и ног при одновременном контроле над дыханием. И в самом деле, при нашем образе жизни мы не обращаем ни малейшего внимания на то, как мы дышим, — более того, вообще не осознаем, что дышим! Естественно, рано или поздно за это приходится платить.
По словам Дэна, цигун — идеальная система для профилактики огромного количества болезней, и рака в первую очередь. Целебная сила цигуна, по его мнению, обусловлена насыщением тела кислородом после упражнений.
— Еще в 1931 году, — рассказал Дэн, — немецкий врач Отто Варбург получил Нобелевскую премию за свое открытие: он выяснил, что при всех формах
Не знаю, насколько Дэн был прав, но мне нравилась сама уверенность в том, что через упражнения чистый воздух его сада растекается по моему телу и приносит пользу. Дэн настаивал на гармонии, на неторопливости движений, на том, чтобы не делать усилий и осознавать, что некоторые внешние движения тела направлены на массаж внутренних органов. «Эта неторопливость, — говорил он, — также являлась лучшим способом держать под контролем эмоции — причину многих хронических заболеваний».
Это убеждало, и мне этого было достаточно. И незачем было верить в истории о мастерах цигуна, способных избавлять людей от огромных опухолей путем передачи энергии, или всерьез воспринимать его утверждения, в некотором роде потенциально опасные, насчет того, что больные раком, которые лечатся исключительно упражнениями цигуна, живут дольше, чем те, которые подвергаются химиотерапии или облучению. Что касается «энергии» и ее «передачи», то после опыта с рэйки меня от этих слов слегка коробило. Меня смешило, когда Дэн в конце наших упражнений настаивал на том, чтобы я проводил руками с головы до ног, стряхивая «негативную энергию», оставшуюся на поверхности. Я посмеивался, но все прилежно выполнял.
Книга, которую Дэн написал о цигуне, только что вышла. До этого у него выходили книги о китайских травах, о Дао секса, о здоровье и долголетии. Они сделали Дэна знаменитым, и к нему регулярно приходили люди взять пару уроков, спросить совета или просто пообщаться. Для многих Дэн стал своего рода гуру «нью-эйдж». Среди многочисленных гостей (все с Запада), побывавших при мне в «Счастливом Холме», был афроамериканец из Мичигана, который обучал здесь тайских военных игре в гольф; немец, ставший мастером чайной церемонии; девушка, выросшая в английском пригороде: еще в одиннадцать лет она дала обет безбрачия и сейчас преподавала йогу; руководитель рекламного агентства из Гонконга, который хотел посвятить себя оккультным наукам. Особенно мне запомнился несчастный калифорниец лет тридцати пяти, сын ученых; с тех пор, как он стал буддистом (вот уже девять лет), он постоянно страдал от холода, даже здесь, в тропиках. Он хотел проконсультироваться с врачом или хотя бы с психоаналитиком, но его отговорили, ведь предпочтительней всего — медитация.
Посиделки проходили на веранде, Дэн заваривал свой отменный китайский чай, обносил гостей, успевая при этом удерживать нить странных разговоров, которые порой затягивались на часы. День шел за днем; за это время я наслушался тут всякого: оказывается, что причинно-следственная связь между ВИЧ и СПИДом не была доказана и вся эта история — выдумка фармацевтических компаний. Что снотворные — весьма опасная штука, так как отключают участки мозга и тем самым препятствуют регенерации клеток, которая происходит при нормальном сне. Что некоторые новые беспощадные болезни, как лихорадка Эбола, вызваны вирусами, созданными американцами при рискованных экспериментах с бактериологическим оружием. Что гормоны, которые дают коровам для повышения надоев, попадают в организмы детей с молоком и непредсказуемым образом влияют на их развитие. И так далее, и тому подобное.
Далеко не все истории были взяты с потолка. Взять, к примеру, историю общества Монсанто. Кому, как не мне, знать, что это чистая правда — я ведь сам жил в Индии. Вскоре после того, как взрыв в Бхопале на заводе «Юнион Карбайд» повлек за собой слепоту и смерть тысяч людей, представители Монсанто посетили выживших и поднесли им в дар семена сои. Спасибо, спасибо большое! Правда, некоторое время спустя бедные
крестьяне обнаружили, что семена эти — генетически модифицированные, а следующее поколение растений семян уже не дает. И единственный способ выращивать сою — это ежегодно покупать у Монсанто семена — стерильные и дорогие.Американцы, которые посещали веранду Дэна, в своем большинстве были в обиде на свою страну. Они считали ее опасной, и многие не хотели туда возвращаться. Дэн соглашался, говоря, что США готовят собственную погибель, разрабатывая все более изощренные виды химического и бактериологического оружия, которое в конце концов обернется против них. И он был рад, что уезжает подальше от Америки — в Австралию.
Леопольд называл это сборище неприкаянных «Академией помешанных». Но эти «помешанные» меня привлекали. Они, как лакмус, реагировали на растущее в западном обществе беспокойство; были выражением, пусть преувеличенным, того кризиса, который многие ощущают, особенно среди молодежи, и который больше невозможно не замечать. Меня, например, интересовали их подозрения по поводу науки. Это было подозрение, которое, особенно после Нью-Йорка, разделял и я. Как я мог спорить с Дэном, когда тот утверждал, что наука, пообещав нам свободу от потребностей, больше благополучия и больше счастья, на самом деле отравила наш мир, делая жизнь все более невыносимой? И разве я мог возражать, когда он, вновь возвращаясь к теме «убийц в белых халатах», говорил, что они со своей наукой, возможно, устранили симптомы моего заболевания, но не болезнь. Это было так, я и сам это знал.
Что касается оснований для многих их выводов, то я был с ними согласен. Это правда, что в научных исследованиях сейчас преобладают практические, торговые или военные интересы. Правда и то, что наука ориентирована только на материальность, что она описывает мир исключительно с математической точки зрения и не способна понять жизнь человека, его чувства. С чем я был совершенно не согласен, так это с их выводами. Наука вовсе не «бесполезна», как говорили некоторые из них, и уж тем более не является «врагом человечества номер один», как утверждали другие.
Наука — важный инструмент познания. Правда, ошибкой было бы полагать, что этот инструмент единственный. Если бы Запад был менее одержим тем, что ему кажется «объективным», и изучал внешний мир так же, как Восток изучает мир внутренний, т. е. как точку контакта объективного и субъективного, то, возможно, мы бы понимали больше.
Стремление обосновать с научной точки зрения некоторые стороны человеческой жизни, например, явления экстрасенсорного характера, просто-напросто неосуществимо. Потому что в самом желании быть «научными» отрицается духовный аспект, в котором коренится причина этих явлений. Не случайно ограниченность великого открытия Фрейда заключалась в том, что он не принимал во внимание духовный аспект человека, полагая, что «потребность в Боге» — всего лишь некая биохимическая функция нашего мозга (тезис, который поддерживают сегодня некоторые американские ученые). И не зря Юнг, сам ощущавший эту потребность, боялся, что его могут перестать принимать всерьез.
Ученые полагают, будто имеют право судить, что хорошо, а что плохо. На самом деле это далеко не так; наука сама по себе не может быть ни хорошей, ни плохой, ни «моральной», ни «аморальной». Все зависит от того, как ее используют. Китайцы — куда уж восточнее! — первыми изобрели порох, но применяли его, чтобы устраивать фейерверки и озарять ночную тьму фантасмагорическими цветами, сияющими и разноцветными. Мы обнаружили свойства пороха немного позже китайцев и тут же сделали из него средство для войны, которым можно убить побольше людей — причем на расстоянии, и не пачкая рук кровью.
— Западная наука — это невежественное познание, — написал более века тому назад один тамил из Шри-Ланки. Возможно, он и прав.
Конечно, не правы приверженцы «нью-эйдж», которые думают, что можно отказаться от науки, разума и безнаказанно погрузиться в оккультизм и иррационализм, некритически воспринимая любую чушь. Это рискованно. Отречься от разума означает окунуться в интеллектуальную анархию, которая вместо освобождения человека превратит его в раба какой-нибудь новой тирании.
Но и эту реакцию можно переориентировать на верный путь. Это реакция вызвана кризисом духовности, от которого внутренний мир человека страдает, по крайней мере, на протяжении трех поколений.