Еще один знак зодиака

— Ничего, это дело наживное, — успокоил меня мистер Мориарти. — Уверяю вас, Ирина, вы быстро всему научитесь. Вы обладаете даром, которого нет ни у одной самой умелой секретарши!

— Вы имеете в виду дар ясновидения, шеф? — спросила я смущенно.

Квентин Мориарти, распахивая передо мной дверь своего «Паккарда», ответил:

— И его тоже, хотя в первую очередь я имел в виду вашу искренность, Ирина. Честные и порядочные люди — большая редкость в наше неспокойное время. Мой последний секретарь был прытким малым, работал, казалось, по тридцать часов в сутки, а как потом совершенно случайно выяснилось, был шпионом моих литературных конкурентов — сообщал им о моих планах, передавал копии рукописей новых произведений и разбалтывал сюжеты, которые я имею обыкновение записывать в большую тетрадь.

— Шеф, — я буду предана вам, как самой себе! — воскликнула я со слезами на глазах. — Вы можете на меня положиться! Вы ведь вытащили меня из камеры смертников!

— Ну, хватит о старом, — пробурчал Квентин.

И мы тронулись в путь, к аэродрому, где ждал самолет, который перенес нас с Восточного побережья на Западное. Я еще ни разу не была в Калифорнии — с Дэвидом мы планировали купить бунгало где-нибудь в бухточке, на побережье Тихого океана, но нашим мечтам не суждено было сбыться.

И вот я оказалась в Калифорнии, более того, — в Лос-Анджелесе. Там и обитал известный детективный романист Квентин Мориарти. Он родился в этом необычайном городе, который отличался от Нью-Йорка так же, как разряженная развязная кокотка отличается от чопорной элегантной леди.

Я сразу почувствовала, что влюбилась в чудесный город. Все — архитектура, мода, ритм жизни — там было иным, нежели в Новой Англии, но это и прельщало меня. Возможно, поняла я позднее, мне требовалось сменить обстановку, чтобы забыть и о Дэвиде, и об истории с уголовным процессом.

Квентину принадлежал роскошный особняк, выстроенный когда-то давно забытой звездой немого кино. Дива скончалась от чрезмерной порции кокаина, ее жилище было продано с аукциона для погашения огромных долгов, и в прелестный дом въехал мой шеф. Он купил его с гонорара своей пятой книги, принесшей ему известность и финансовый прорыв — «Двойное убийство в Белом доме», не самый мой любимый роман, но вполне достойный образчик детективной прозы.

Шеф жил один. У него были жена и сын, однако они погибли много лет назад во время пожара, когда Квентин Мориарти преподавал еще философию в университете Беркли.

До встречи со своей будущей супругой мой шеф вел весьма вольготную жизнь холостяка, однако, увидев прелестную датчанку Дагмар, воспылал к ней любовью и через двадцать четыре часа с момента знакомства сделал ей предложение. Их семейная жизнь была идиллической. Но затем последовала смерть Дагмар и пятилетнего сына Кристофера, и потрясенный муж и отец долгое время не мог смириться с постигшим его горем.

Чтобы помочь ему преодолеть затяжную депрессию, один из друзей Квентина, обеспокоенный его навязчивыми мыслями о самоубийстве, предложил написать детективную историю. Чтобы подзадорить Квентина, он заключил с ним пари, что тот не в состоянии написать такое произведение, которое будет напечатано. Квентин принял вызов, решив (шеф рассказал мне это много позже, когда я окончательно завоевала его доверие), что, как только приятель получит рассказ и отстанет от него, он пойдет на одинокий пляж, где так любил бывать с женой и сыном, и застрелится.

Но работа над детективом так увлекла его, что он забыл о своей жуткой затее. А вместо рассказа всего через двадцать семь дней представил солидный роман, в котором впервые был выведен слепой профессор философии Сократ Каваналли, сыщик-любитель, разгадавший тайну отравления миллионера и его жены посредством логических приемов майевтики своего тезки, древнего грека Сократа.

Роман был поочередно отвергнут семнадцатью издательствами, и только восемнадцатое согласилось напечатать его, предложив шефу кабальные условия, которые он сразу же принял. К тому времени (прошло около двух лет) он успел написать еще три романа, которые вышли в свет в том самом небольшом издательстве в далеком Чикаго. Произведения Квентина Мориарти понравились публике, однако не произвели фурора. Самое забавное, что и критика благосклонно отнеслась к творениям начинающего автора, хотя обычно разбивала в пух и прах все опусы детективных беллетристов.

Наконец в 1927 году Квентин Мориарти выпустил свой пятый роман, уже упомянутое «Двойное убийство в Белом доме», и буквально в течение ночи стал жутко знаменитым. Издательство продало в течение двух месяцев больше полумиллиона книжиц в мягком переплете, и на писателя обратили внимание прочие представители издательского мира, причем как в Америке, так и в Европе. Ему пели дифирамбы, находя, что его сюжеты по изощренности не уступают, а даже в чем-то превосходят закрученные коллизии произведений Агаты Кристи, которая примерно в то же время начала свое восхождение на детективный Олимп, по философичности сопоставимы с манерой Честертона, а образ эксцентричного, слепого от рождения Сократа Каваналли может со временем затмить бессмертного Шерлока Холмса, созданного фантазией угасавшего в те годы Артура Конан Дойля.

Квентин Мориарти тотчас получил предложения от нескольких крупных и влиятельных издательств в Америке и Великобритании, которые желали переманить его к себе. Он сменил издательство и получил гораздо более выгодные условия и, главное, более чем значительное увеличение гонорара (мой шеф любил говорить, что зачастую для того, чтобы достигнуть успеха, надо всего лишь сменить издательство). С тех пор любое произведение, выходившее из-под пера Квентина Мориарти, будь то роман, рассказ или пьеса, мгновенно становилось бестселлером.

Тот год, когда я познакомилась с моим будущим шефом, был для него поистине триумфальным: в феврале на книжных прилавках появился его новый роман, «Свет во мгле», тотчас возглавивший список бестселлеров сначала в Америке, затем в Англии, а потом, по мере продажи прав на переиздание за границу, и в других странах Европы. Время стояло тогда нелегкое, Америка пыталась оправиться от последствий Великой депрессии, президент Рузвельт как раз провозгласил свой «Новый курс», в Старом Свете рушились буржуазные правительства, уступая место громогласным диктаторам (имею в виду Италию, Германию и Испанию). Всем без исключения читателям (а к ним относились как обыкновенные граждане — домохозяйки, рабочие и приказчики, так и сливки общества — банкиры, президенты и коронованные особы) требовалось успокоение, они хотели видеть негодяев разоблаченными и поверженными, а добродетель торжествующей. А Квентин Мориарти, как никто другой, умел выдумывать захватывающие сюжеты.

В сентябре его пьеса «Убийство на «Мэйфлауэре», действие которой было посвящено переселенцам, основателям будущих Соединенных Штатов, открыла сезон на Бродвее и стала гвоздем сезона. А в ноябре Квентин Мориарти, находившийся по делам в Нью-Йорке и прослышавший о занимательном уголовном деле, отправился в университетский городок в штате Коннектикут, где на скамье подсудимых находилась я.

Так и начался наш многолетний союз, который всегда оставался исключительно платоническим. Признаюсь, я находила Квентина Мориарти (как и тысячи поклонниц во всем мире, которые слали ему умиленные письма) неотразимым, однако нас связывало нечто большее, чем любовь, а именно — крепкая дружба.

Экономка Квентина, миссис Ли, почтенная дама с крутым нравом, какое-то время шпыняла и третировала меня, необоснованно ревнуя к шефу, по которому она сохла и страдала. Но когда женщина поняла, что я вовсе не претендую на роль миссис Мориарти, то сменила гнев на милость и, заключив меня в свои объятия, провозгласила:

— Мисс Мельникофф, вы для меня как дочь!

Так в лице взбалмошной, но добросердечной миссис Ли я обрела матушку, а шеф стал не только моим патроном и наставником, но и заменил мне отца. Наверняка фрейдисты усмотрели бы в этом какую-либо грязную параллель, настаивая на том, что, доверяя Квентину роль отца, я в действительности даю жизнь своему комплексу Электры. Что ж, в чем-то они были правы. Однако даже если я и испытывала запретные (для дочери!) чувства к шефу, то тщательно их скрывала.