Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Позже Теона часто вспоминала этот случай и говорила, что ее Лора оказалась для всех добрым ангелом, ведь если бы она в тот вечер не напугала Бобби, все могло бы пойти совсем не так.
Когда в «Экипаж» вошел Никита, Мария напомнила Теоне об экскурсии и предложила пойти гулять. Узнав, что они идут на прогулку, Павел тут же вызвался пойти с ними.
Широкие площади, узкие улочки, выгнутые кошачьи спинки мостов, старые дома, имена и судьбы… В рассказах Марии история представала не сухим перечислением дат и событий, но некой книгой без конца и начала. И все переплеталось — времена, революции, войны, судьбы тех, кто жил за этими окнами, творил, страдал, находил утешение. Вот Петр закладывает город, вот разбивают Летний сад, мчится в санях навстречу
Мария рассказывала, Павел с Теоной внимали ей.
Теона была увлечена рассказами, но в какой-то миг, взглянув на своих спутников, она почувствовала, что между этими двумя людьми сейчас возникло невидимое, но вполне осязаемое чувство. Девушка мгновенно ощутила неловкость. Да, третий человек здесь явно был лишним (вот разе что собака Бобби лишней не была — она тихо топала рядом с хозяином, никому не мешая). Теона подумала, что хорошо бы ей деликатно смыться и оставить Марию с Павлом вдвоем. Однако просто так свинтить теперь тоже было неловко, и Теона шла c ними рядом, тихо, как Бобби. А Павел все время смотрел на Марию и чему-то улыбался.
Между тем они вдруг вошли в квартал, где жила Теона.
«Надо же — этак мы подойдем к моему дому!» — удивилась Теона. Она даже успела подумать, что скажет сейчас: «О, а вы знаете, это мой дом! Я пойду, что-то устала сегодня…», вежливо раскланяется и уйдет, чтобы не мешать этим двум красивым людям.
И тут они действительно вышли к дому, где она снимала квартиру.
— Представляете, а я здесь живу! — начала Теона.
Мария остановилась и изумленно взглянула на девушку.
— Я как раз вела вас к этому дому, чтобы рассказать историю еще одной героини… Подождите, Тея, а в какой квартире вы живете?
Теона махнула рукой на свои окна.
— Но это же невероятно! — растерялась Мария. — Это та самая квартира…
Стрела, пущенная сто с лишним лет назад в такой же холодный вечер, летела через годы, события, войны, рождения, смерти и — попала в цель.
Лина возвращалась с работы через выстуженный, замерший в ожидании так и не выпавшего пока снега и грядущего Нового года город. Кое-где уже стояли первые елки, впрочем, ощущения праздника они не вызывали. Тем более у Лины.
Ее жизнь снова разделилась. И если раньше черта разграничивала счастливую жизнь, когда у нее была семья: мама, брат, жених, — и отрезок после случившейся трагедии, то теперь ее жизнь делилась еще и на период счастья с Данилой и на ту пустоту, в которой она оказалась сейчас. Осенние разноцветные листья, глаза Данилы, надежды, появившиеся друзья, человеческое тепло — все пронеслось, исчезло, и она снова вернулась в привычный холод.
За тот месяц, что она прожила без Данилы, Лина успела снять маленькую квартиру, устроиться на работу в поликлинику, нанять детектива, который когда-то уже помог ей найти Виктора, и — погрузиться в абсолютное одиночество. Она словно бы отсекла себя от жизни, закатилась в какую-то щель — теперь и не выбраться. Работа, унылые вечера в чужой квартире, и ничего больше. Ей было одиноко и в пустой квартире, и, как сейчас, в центре шумного города. Ничего не поделаешь — каждый человек одинок звериным одиночеством и в избушке на окраине леса, и в оживленной городской толпе.
Сегодня был особенно тоскливый, невыносимый вечер. Лина уже подходила к метро, чтобы поехать домой, и вдруг ее резануло такой тоской — как пилой по живому, что она не выдержала, развернулась и побрела на ту самую улицу, чтобы посмотреть на любимые окна и согреться их светом.
Окна
Данилы были темны. Лина вздохнула: «Милый, где ты сейчас?» Затем осторожно, чтобы не оказаться замеченной, она прошла мимо «Экипажа». В окнах кофейни отражались елочные гирлянды, на столиках внутри горели свечи.Лина сжала душу в кулак и пошла к метро.
Данила теперь приезжал к Лёне каждые выходные. Иногда с подарками, иногда, если не успевал что-то купить — без них. Лёня радовался ему безотносительно всяких подарков. Два мужика разговаривали или молчали; им было хорошо вместе. Данила и сам не ожидал, что Лёня так быстро перестанет быть для него только связующим звеном с Линой, что он искренне привяжется к парню и будет приезжать к нему, потому что это станет важным для них обоих.
И вот однажды Лёня вдруг спросил (с такой тревогой, что было очевидно — этот вопрос его сильно беспокоит):
— А если Лина никогда не придет… Ты все равно будешь ко мне приходить?
В Лёниных глазах была и боль, и растерянность, и страх.
Данила обнял его:
— Я буду приходить, Лёня. В любом случае.
И все-таки что-то в этой обступившей ее темноте теплилось огоньком, не давало Лине окончательно замерзнуть: любовь к фотографу в старой куртке, мысли о кофейне, где тепло даже в самую скотскую погоду, и воспоминания о мальчике, которому она все-таки чуть-чуть в свое время помогла. Правда, мысли о Лёне были неразрывно связаны и с чувством вины перед ним. «Ты в ответе за тех, кого…» — это была заповедь ее мамы (и Лина прекрасно эту заповедь усвоила). В ответе, да. И, конечно, она перед этим парнем кругом виновата — приручила его к себе, привязалась сама (да что там — полюбила-проросла, будто они были тысячу раз родными), а потом ушла, оставила одного в его абсолютном сиротстве.
Она часто думала о Лёне, и чувство вины перед ним, мысли о том, как ему живется в детском доме, не давали ей покоя.
Однажды, в середине декабря, ей приснился Павлик в его шестилетнем-семилетнем возрасте — он улыбался, что-то ей оживленно рассказывал, куда-то звал, а когда она пошла за ним (Павлик, не уходи, я за тобой не поспеваю!), на середине пути он обернулся, и Лина увидела, что это не Павлик, а Лёня.
Проснувшись, она решила найти Лёню и хотя бы просто передать ему подарок на Новый год. Не тревожить его, не давать пустых обещаний, а подарить что-то через воспитателя и уйти. «Ну что там им подарят от социального Деда Мороза — одинаковые подарки для всех? Пусть у Лёньки будет свой собственный Дед Мороз».
Она нашла для него игрушечную железную дорогу (Лёня как-то сказал, что мечтает иметь такую) и другие игрушки, которые могли понравиться мальчику этого возраста, подписала открытку и вложила ее в коробку с игрушками. «С Новым годом, Лёня! Пусть у тебя все будет хорошо! Люблю тебя. Лина».
В детском доме она передала коробку дежурному сотруднику и вышла на улицу.
Она стояла, прислонившись к решетке небольшого сада, расположенного на территории детского дома. Вроде бы сделала, что хотела, можно уходить, теперь должно полегчать; однако легче ей не стало. Напротив, чувство вины взыграло с удвоенной силой: «Откупиться пришла? Конечно, сунуть подарок и уйти — так же проще всего…» И в этот момент пустой садик огласился детскими криками — детей вывели на прогулку. Лина, спрятавшись за колонну, искала Лёню глазами. Нашла… Сердце упало.
Все дети его группы держались вместе, а Лёня был как-то особняком от всех. Он сидел на скамейке один — насупленный, серьезный — маленький мужичок. Шапка съехала набок, ни шарфа, ни варежек. «Замерзнешь ведь, — охнула Лина. — Почему горло голое?» Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть ему: «Лёня, Лёнька, я здесь».
Потом воспитательница собрала детей, и они вернулись в здание. Лина коснулась лбом ледяной решетки сада и смахнула слезы.
Надо было что-то решать. Сейчас или никогда. Как говорит Данила: в жизни каждого человека однажды наступает решающий момент.