Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)

— И помилуй вас, Джейн Сеймур, раз вы забыли, что вдовствующая принцесса бросила вызов королю, заманила брата своего мужа в капкан фальшивого брака, принесла ему немало горя и боли.

Но Джейн не дрогнула.

— Мы обе служили ей, — мягко напоминает она. — Королева была доброй женщиной и милостивой госпожой. Конечно, я говорю: „Господи, благослови ее“. С вашего позволения, я покину вас и помолюсь за нее.

Казалось, Анна не разрешит. Но, поймав жадный взгляд Джейн Паркер, сестра вспоминает — не пройдет и пары часов, как двор будет во всех подробностях обсуждать малейший скандал.

— Конечно идите, — произносит она почти ласково. — Кто еще пойдет к мессе вместе с Джейн, а кто со мной к королю — праздновать?

Выбор сделать нетрудно. Джейн уходит одна, а мы отправляемся через главную залу к королю.

Он приветствует Анну радостным воплем, обнимает, целует. Можно подумать, он никогда не был рыцарем Верное Сердце для своей королевы Екатерины. Можно подумать, не стало его злейшего врага, а не женщины, двадцать семь лет преданно любившей его, умершей с его именем на устах. Он зовет распорядителя увеселений — поскорее устроить праздник с пиром, с танцами. Английский двор веселится — женщина, не сделавшая ничего плохого, умерла в одиночестве, разлученная с дочерью, отвергнутая мужем. Анна и Генрих одеваются в желтое — радостный, солнечный цвет. В Испании это траурный королевский цвет, хорошая получилась шутка — послы могут доложить императору о двусмысленном оскорблении.

Я не сумела выдавить улыбку, глядя, как Генрих и Анна празднуют победу. Повернулась, пошла к дверям. Кто-то ухватил меня за локоть — дядюшка.

— Ты останешься!

— Это низость.

— Да, возможно. Но ты останешься.

Попыталась ускользнуть, но он держит крепко.

— Она была врагом твоей сестры и нас всех. Она чуть не свалила нас, чуть не победила.

— И было бы справедливо! Мы оба знаем.

Улыбается от души. Его развлекает мое негодование.

— Справедливо или нет, она мертва, а твоя сестра стала королевой, этого никто отрицать не может. Испания не нападет, Папа отменит отлучение от церкви. Возможно, она была права, но ее правота умерла вместе с ней. Если Анна родит сына, мы получим все. Так что останься и смотри повеселей.

Я покорно остаюсь стоять рядом с ним. Анна и Генрих отошли к окну, говорят о чем-то. Сблизили головы, быстрое журчание их речи предупреждает любого — вот величайшие заговорщики на свете. Даже Джейн Сеймур поняла бы — ей не разрушить это единство. Когда королю нужен ум, такой же быстрый и такой же неразборчивый в средствах, как у него, он идет к Анне. Пусть Джейн молится за королеву, Анна будет плясать на ее могиле.

Придворные, предоставленные сами себе, разбиваются на группки и парочки, судачат о кончине королевы. Уильям оглядывает комнату, замечает — я стою с унылым видом возле дяди, подходит предъявить свои права.

— Она остается здесь, — заявляет дядя. — Мы должны держаться вместе.

— Она поступит так, как сочтет нужным, — возражает Уильям. — Не стану ей указывать.

Дядя поднимает бровь:

— Что за редкостная жена!

— Как раз такая мне подходит. — Уильям смотрит на меня. — Ты уходишь или хочешь остаться?

— Пожалуй, останусь. — Мне не хочется спорить. — Но танцевать не буду. Это неуважение к ее памяти, не хочу в этом участвовать.

Появляется Джейн Паркер, заглядывает Уильяму через плечо:

— Говорят, ее отравили. Вдовствующую принцессу. Умерла внезапно, в страшных мучениях, ей что-то подсыпали в пищу. Как вы думаете, кто мог такое сделать?

Старательно отводим глаза от королевской четы — кто больше них выиграл от смерти Екатерины?

— Это бесстыдная ложь. На твоем месте я не стал бы ее повторять, — советует дядюшка.

— Но весь двор только об этом и говорит, — оправдывается она. — Все спрашивают — если ее отравили, то кто?

— Так отвечай: ее вовсе не отравили, она умерла от тоски, слишком много тосковала. Полагаю, женщина может умереть и от клеветы, особенно если порочит могущественную семью.

— Это и моя семья, — напоминает Джейн.

— Совсем забыл, — отвечает дядя. — Ты так редко бываешь с Георгом, от тебя так мало проку, я иногда даже забываю, что ты наша родственница.

Одно мгновенье она выдерживает его взгляд, потом опускает глаза.

— Я бы и рада больше бывать с Георгом, но он вечно пропадает у сестры, — заявляет невозмутимо.

— У Марии? — делано удивляется дядюшка.

Джейн вскидывает голову:

— У королевы. Они неразлучны.

— Он понимает — надо быть полезным королеве, надо быть полезным семье. Ты тоже могла бы быть всецело в распоряжении королевы, да и в распоряжении мужа.

— Сомневаюсь, что ему вообще нужна женщина, — взрывается Джейн. — Кроме королевы, разумеется. Вечно он то с ней, то с сэром Франциском.

Я так и застыла, даже на Уильяма не осмеливаюсь взглянуть.

— Твой долг — быть рядом с мужем, нужна ты ему или нет, — спокойно отвечает дядя.

Боюсь, она начнет спорить, но Джейн только хитренько улыбается и отходит.

Анна позвала меня к себе за час до обеда. Заметила — я не переоделась в желтое к празднику.

— Тебе лучше поторопиться!

— Я не иду.

Думала, начнет требовать, но Анна предпочла уклониться от ссоры.

— Ладно, только объяви, что нездорова. Не желаю лишних вопросов.

Полюбовалась на свое отражение в зеркале.

— Можешь мне объяснить, почему я поправляюсь быстрее, чем с предыдущими? Значит, ребенок лучше растет, правда? Значит, он крепкий?

— Конечно, — успокоила я. — Ты хорошо выглядишь.

Она уселась перед зеркалом.

— Расчеши меня. Никто не делает этого лучше.

Сняла с Анны желтый чепчик, оттянула назад густые блестящие волосы. Взяла одну из ее серебряных щеток, потом другую, словно лошадь чищу.

Анна откинула голову в ленивом наслаждении.

— Он будет крепким. Никто не знает, как был зачат этот ребенок, Мария. И никто никогда не узнает.

Мои руки вдруг отяжелели, стали неловкими. В голове промелькнуло — колдуньи, заклятья, чем еще она воспользовалась?

— Он будет величайшим принцем, которого знавала Англия, — продолжала Анна тихонько. — Потому что я дошла до врат ада, чтобы заполучить его. Ты никогда не узнаешь.

— Так и не говори, — попросила я малодушно.

Она рассмеялась:

— О да! Подбери юбки, чтобы не выпачкаться в грязи, сестренка. Ради Англии я отважилась на такое, что тебе и не снилось.

Заставила себя снова взяться за щетку, успокаивающе приговариваю:

— Уверена, ты совершенно права.

Несколько минут она сидела спокойно, потом открыла глаза и удивленно произнесла:

— Мария, наконец-то!

— Что?

— Ребенок! Он только что шевельнулся.

— Где, покажи!

Она нетерпеливо шлепнула рукой по тугому корсажу.