Эсеры. Борис Савинков против Империи

Дорогие братья-товарищи! Моя драма закончилась. Вы дали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ни что в мире несравнимо. Когда взрыв произошел, я потерял сознание. Придя в себя и не зная, насколько серьезно я ранен, я хотел самоубийством избавиться от плена, но моя рука была не в силах достать револьвер. Я попал в плен. В течение нескольких дней у меня был бред, три недели с моих глаз не снимали повязки, два месяца я не мог двинуться на постели. Моим беспомощным состоянием, конечно, воспользовалась полиция. Агенты подслушивали мой бред. Под видом фельдшеров они будили меня, как только я засыпал. Всячески старались уверить меня, что Сикорский выдает. Я, кажется, все помню, о чем говорил в бреду, но это не важно, если примете меры. Будьте ко мне снисходительны, я без того чувствую себя убитым. Я был не в силах помочь себе. Чем? Откусить себе язык, но и для этого нужна была сила, а я ослабел. Потеряв силы владеть собой, я в бреду едва не сделался невольным предателем. Агенты, пользуясь моей беспомощностью и тем, что повязка лишала меня зрения, являлись ко мне под нейтральным флагом медицины, и, как голодные волки, ходили вокруг меня. К счастью, с бредом обошлось благополучно».

Сазонова и Сикорского судили в конце ноября 1904 года. Их судили не обычным для революционеров военным судом, у которого в арсенале приговоров была только виселица, а в петербургской судебной палате. Сазонов писал товарищам: «На суде были невозможные условия для высказывания. Меня обрывали на каждом слове, сбивали, я терял нить речи, измучился, многое проглотил. После суда страшно каялся, что вообще поддерживаю своим участием эту гнусную комедию.

Всякому, обреченному на опасный подвиг, особенно желаю иметь полное обладание всеми силами физическими и духовными, чтобы с честью до конца пронести знамя организации. Привет вам, дорогие товарищи! Бодрости и удач! Будем верить, что скоро прекратиться печальная необходимость бороться путем террора».

Сазонову дали пожизненную каторгу, Сикорскому – двадцать лет каторжных работ. За убийство министра внутренних дел монархия их не казнила, побоявшись усилить презрение и ненависть к себе со стороны общества очередными смертными казнями. Впрочем, революционеры и либералы давно знали, что выжить на каторге в Шлиссельбурге практически невозможно, просто в этом случае смерть быструю заменяли смертью медленною. Сазонов только в Шлиссельбурге узнал, что Прасковья Ивановская была почти Членом исполнительного Комитета «Народной Воли». Он писал ей из тюрьмы: «Когда я оглядываюсь назад, на это бранное поле, усеянное головами тех, кто был дорог бесконечно, за кого тысячу раз готов был бы умереть, с кем неразрывно и тесно связывали самые светлые чувства – тоска гнетет меня. Мне кажется тогда, что я жил какою-то особенною, прекрасною жизнью, среди людей, которые странно не похожи на других людей. Озаренные сиянием, они в моих глазах вырастают в гигантов. Хочется преклоняться перед ними. Я хорошо помню: «умереть за убеждения – значить звать на борьбу», и моя тоска по погибшим претворяется в жгучее чувство мести их палачам и в жажду борьбы против ужасных условий, которые обрекают на гибель прекрасное, доброе, борьбы за идеалы, во имя которых они сложили головы, озаренные сиянием этих идеалов. Дорогая и глубокоуважаемая! Я теперь узнал, кто Вы, знаю Ваше прошлое и с тем большим чувством уважения преклоняюсь перед Вашим прекрасным образом».

Егор Сазонов погиб в ноябре 1910 года, в протесте за своих товарищей по партии, над которыми по Зерентуйской каторжной традиции издевались забайкальские тюремщики. К этому времени десятки тысяч либералов, ставших революционерами, в тысячах экземплярах читали его «Исповедь», написанную на сибирской каторге:

«Что я мог сказать в объяснение своего преступления.

Меня обвиняют в том, что я принял участие в тайном сообществе Б.О.П.С.Р., которое поставило себе целью насильственное посягательство на установленный в России основными законами образ правления и ниспровержение существующего в Империи общественного строя, а также совершение убийств должностных лиц посредством разрывных снарядов, а также в том, что я убил министра внутренних дел Плеве, в видах осуществления указанных выше целей.

На это я могу ответить: да, я имел честь принадлежать к партии социалистов-революционеров и имел честь быть членом ее Боевой Организации, по поручению которой убил господина Плеве. Не признаю ни себя, ни Боевую Организацию виновными.

Задачи нашей партии слишком широки и многочисленны, чтобы их можно было уместить в формулу предъявленного мне обвинения. Одной из задач партии социалистов-революционеров, которую она выполняет террористическими актами своей Боевой Организации, является отвечать должным образом, то есть вооруженной рукой, там где произвол правительственных чиновников доходит до того, что не щадит не жизни, ни чести русских граждан, ни жизни, ни чести русских революционеров.

Наша партия принципиально враждебна всякого рода насилиям. Как идеалы партии, так и приемы борьбы за них отличаются мирным характером. Насколько мирны наши идеалы, это видно из того, что правительством допущены к всеобщему употреблению многие книги социалистического направления. Мы не возбуждаем в обществах междуклассовые раздоры. Они возникают помимо нашего участия, потому что не мы создали классы населения, потому что общество не представляет чего-то целого, связанного одним неделимым интересом. Сколько в обществе групп населения, отличающихся одна от другой способом добывания средств к жизни, столько же разнообразных и враждебных друг другу интересов. У крестьян и рабочих одни интересы, у их эксплуататоров, промышленников и помещиков, иные. Мы, социалисты, поддерживаем интересы трудовых классов населения. Нашей задачей является изучение нужд трудового народа и изучение путей, ведущих к их удовлетворению. Мы, социалисты, находим, что в обществе, не должно существовать эксплуатации одного класса другим. Для этого – все средства производства, фабрики и заводы с машинами, и земля должны принадлежать не отдельным лицам, а обществу, должны находиться под контролем и управлением общества. Таков наш конечный идеал, предвещающий мир на земле и в человеках благоволение. Все остальные наши задачи строго согласованы с ним, как с нашей путеводной звездой. Задачей дня мы ставим – добиваться, чтобы эксплуатация рабочих хозяевами и народа государством была наивозможно самая легкая. Мы идем к народу с нашими мирными идеалами, чтобы сделать его отношение к его собственным интересам сознательным, чтобы научить его наиболее разумным способам борьбы за них.

Без нас возникла на фабриках и заводах стачки и забастовки, сопровождавшиеся порчей машин. Без нас происходили аграрные волнения, во время которых избивали помещиков. Мы стремимся, насколько можем, удержать рабочих и крестьян от насилий, придать их борьбе за профессиональные интересы мирный характер. Насилия происходят не от того, что мы их преподаем народу, а потому что народ находится в совершенно иных условиях по отношению к закону, по сравнению с его хозяевами и эксплуататорами.

Эксплуатация поставлена под защиту закона, борьба с ней преследуется законом. Мы, социалисты, не навязываем народу наших идеалов, мы лишь хотим говорить ему правду о них. Мы ведем проповедь посредством слова и печати. Насилие мы ненавидим и презираем, мы уверены, что насилие бессильно против идеи. Как бы ее ни душили, как бы ни распинали, как бы ни стирали с лица земли ее носителей, – она всегда снова и снова воскреснет еще более обновленной и окрепшей. Наше отношение к государству в сущности безразлично, лишь бы народу было позволено свободно высказаться и бороться за свои интересы, лишь бы у нас, социалистов, не отнимали этого права. Там, где народ и социалисты обладают таким правом наравне с другими классами населения, – мир и благоденствие государства не потрясаются от социалистической пропаганды. Хотя и там, конечно, богачи и собственники вопят о насилиях и внутренних врагах отечества, но законы свободных государств гласят иное.

Наша ли вина, что мы, русские социалисты, силою обстоятельств становимся революционерами? Все наши попытки к мирной деятельности встречают беспощадное гонение со стороны государства. Было время, в 90-х годах, когда некоторые русские социалистические фракции избегали говорить рабочим о какой-либо политике. Эти «экономисты» за свою деятельность также объявлялись государственными преступниками. Русские социалисты каждодневно на опыте убеждались, что свободное высказывание мнения, свободная мирная борьба за интересы – в русском государстве невозможна. Поэтому в число других задач русские социалисты включили еще задачу – добиваться такого порядка в государстве, при котором станет возможно говорить и писать согласно убеждению. Такое право дорого не для одних нас, социалистов, но дорого для всей России.

Нас, социалистов, могло бы и не быть, а потребность свободы слова оставалась бы одинаково насущной. Общественное мнение в России не имеет законных способов для высказывания. Свободно, даже слишком, до нахальства свободно, может говорить только печать одного лагеря. Русское общественное мнение громко кричит по тем вопросам, по которым печати вовсе запрещено высказываться. Оно громко кричит в тех случаях, когда газеты испещряются цензурными чернилами, когда они приостанавливаются, когда подвергаются выговорам и закрытиям. Русское общественное мнение громко кричит, когда председатели земских, городских и других собраний запрещают говорить ораторам, в соответствии с их взглядами и убеждениями. Русское общественное мнение свободно тогда, когда сковано.

Поэтому мы, русские социалисты и революционеры, считаем себя нравственно вправе утверждать, что в России правительство не дает высказываться мнению большинства населения, не знает этого мнения и идет против потребностей и желаний этого большинства населения, не знает этого мнения и идет против потребностей и желаний этого большинства, то есть не исполняет своего назначения. Об этом мы принуждены заявлять народу, мы принуждены распространять идею о необходимости изменения существующего в России порядка.

Мы проповедуем, что народу необходимо: право свободно высказывать свое мнение с помощью печати, собраний и сходок, право участия в обсуждении и издании законов, право контроля над государственными доходами и расходами.

Да, мы, социалисты-революционеры, проповедуем это, и значит, проповедуем строй иной, чем существует теперь в Российской империи. Но ведь пока мы только проповедуем. Наше орудие – слово, печать. Где же тут насильственное ниспровержение существующего режима? Кто оказывает насилие?