Эскадрилья-призрак

А потом кореллианин почувствовал, как ноги из-под него выбивают, а сам он рушится на палубу. Дыхание на миг оборвалось... но, к сожалению, тут же восстановилось.

– Нет у тебя такого права, - сказал Келл.
– Ты поклялся, помнишь?

– Заткни пасть!

С чего они взяли, что смогут остановить кореллианина? Дойнос что было сил пнул врага, опять мимо. Тайнера там не было. Не зашнурованный ботинок сорвался с ноги и улетел под тренажер.

– Какое право ты имел так горевать по дроиду и даже слезы не уронить по Иесмин?

Мин обмяк. Он мог пощупать горе, словно оно было вещью, предметом, дырой в животе. Кореллианин скорчился на полу, обхватив себя руками, как будто пытался зажать ладонями рану.

Сквозь пелену слез он видел, как Тирия нагибается над ним, почувствовал ее руки у себя на плечах, понял, что его трясут.

– Мин, не бросай нас, ты нужен нам. Нам нужно, чтобы ты летал, присматривал за нами, берег нас. Мин, теперь мы - твоя эскадрилья.

Дойнос всхлипнул.

– Да что такое с этим дроидом?
– зло и тревожно спросила Тирия.

Мин приподнял голову. Как она не понимает?

– Последний...

– Последний?..
– Тирия нагнулась ниже, в глазах ее был страх. Последний... Он последний из твоей эскадрильи, верно?

Больше говорить Мин не мог, поэтому просто кивнул.

– И пока он был... жив - значит, еще ничего не было окончено, верно, Мин? Значит, ты не подвел свою эскадрилью? Ты защищал его...

Дойнос заставил себя говорить, но от боли, от слез, комом стоящих в горле, голос звучал незнакомо и сипло. Мин сам не слышал собственных слов.

– Его больше нет...

– Мин...
– Тирия растерянно оглянулась.
– Нас ведь тоже надо защищать. Мы твои друзья.

– Не хочу я никаких друзей! Друзья умирают!

– Проклятье!

Саркин схватила его за комбинезон, подтянула к себе, обняла. Дойнос надеялся, что теперь она замолчит, и тогда можно будет снова погрузиться в сон.

– Когда я присоединилась к Альянсу, это был мой любимый девиз. Друзья гибнут, поэтому не заводи их. Твоя задача проста: вылет, стрельба по противнику, а когда придет смерть, будешь знать, что сделал все в лучшем виде.

– Значит, ты понимаешь...

– Я передумала, Мин. Когда умерла Йесмин, я передумала. Как бы я могла смотреть ей в глаза, если бы просто вышвырнула жизнь на помойку? Она сражалась за жизнь. Она разозлилась бы на меня за то, что я растрачиваю впустую то, чем она больше не может наслаждаться.

Кореллианин не ответил. У него не было ответа.

– А как твои пилоты? Разве они хотели бы, чтобы ты погиб?

– Должны...

– Прекрати. Ты знал их. Ты был их командиром. Пожелали бы они тебе смерти?

– Их семьи...

– Нет.

– Их семьи желают, потому что я... потому что из-за меня все погибли впустую...
– Дойнос через плечо Тирии смотрел туда, где топтались Келл и Мордашка.
– Вот он знает.

Тайнер удивился.

– Что я знаю?

– Ты же хочешь, чтобы Йансон умер.

– Нет.

– Врешь! Ты сам говорил! Он же застрелил твоего отца.

– А ты почем знаешь?

– Сказал кто-то...

Мин съежился; нет нужды втягивать еще и Зубрилу.

Тайнер опустился возле него на колени.

– Хотел когда-то, отпираться не буду. Я столько раз убивал его в воображении. Но я передумал.

– Что, заделался его лучшим другом?

– Нет, - у Келла поникли плечи; выглядел здоровяк очень усталым и лет на десять старше.
– Сомневаюсь, что когда-либо сяду играть с ним в сабакк, Мин. Но я хочу, чтобы он жил. Потому что пока он сидит в кабине истребителя, с каждым годом становится все меньше тех, кто угрожает моим сестрам. Моей матери. Моим друзьям. А родные погибших пилотов твоей эскадрильи думают о тебе гораздо лучше, чем я о лейтенанте Иансоне. До тех пор, пока ты не убьешь сам себя, и тогда они скажут: "У моего отца не было даже шанса, потому что командир у него был - трус". А если они будут знать, что ты хороший и смелый человек, они станут говорить: "Он погиб, сражаясь за нас". Поверь мне, Мин, я знаю, о чем говорю.

Дойнос заморгал; взгляд у кореллианина был такой, что всем стало ясно: Мин не здесь, он среди семей, чьих родных он привел навстречу смерти. Но на этот раз лица, которые он видел, не были искажены гневом и жаждой мести. Иногда они были печальны, иногда смотрели с любопытством и ожиданием.

– Мне жаль Йесмин, - пробормотал Мин. Тирия кивнула и вытерла ему лоб.

– И нам тоже, - сказала она. Дойнос посмотрел на Фалинн.

– Прости, пожалуйста.

Сандскиммер неловко шагнула вперед. Мин подумал, что лицо у нее не только тревожное, на нем была написана ревность.

– За что?

– Ты хотела стать ближе, а я прогонял тебя все время.

– Я понимаю, почему.

– По-моему, мне нужно в постель...

Келл поднялся сам и помог Мину встать. Мордашка притащил потерянный ботинок.

Тирия тоже не стала рассиживаться.

– С тобой все будет в порядке?

– Не знаю, - кореллианин пожал плечами.
– Наверное.

– Завтрак в восемь ноль-ноль. Мы бы хотели там тебя видеть.

Дойнос кивнул.

– Полагаю, чудо возможно.

Мин возвращался к себе со странным чувством. Боль никуда не исчезла, прошла усталость, которая обычно сопутствовала ей. Как будто яд наконец-то вытек вместе с кровью из вскрытого нарыва.

Он растянулся на койке и в один миг погрузился в беспамятство.

* * *

Они смотрели, как он уходит. Фалинн отправили следом на приличном расстоянии, чтобы удостовериться, что Мин доберется до своей каюты. Когда дверь закрылась, Мордашка обессиленно привалился к переборке. Келл грузно уселся на один из диванчиков, на которых пилоты ждали своей очереди залезть в тренажерную капсулу, а Тирия отключила аппаратуру и только потом уселась рядом с ним.

– М-да, повеселились на славу, - похоронным голосом подытожил Мордашка

– Зато получилось, - откликнулся Келл; он еще ни разу в жизни так не уставал, - И ни командир, ни лейтенант Иансон нас не застукали. Повезло.

Тирия откинулась на спинку диванчика и закрыла глаза.

– Пусть только теперь Мин действительно поднимется с кровати через четыре часа. Тогда можно утверждать, что все получилось.

Келл с усилием усмехнулся.

– И Кроха наконец-то сумеет вздремнуть.

– А что?
– удивилась Тирия.
– Он что, плохо спит?

– Он все это время по ночам сидел с Мином и разговаривал с ним. Опробовал все известные ему способы, чтобы... как же это он сказал? "Заставить переключиться на менее поврежденный разум", вот. У них так принято, когда кто-нибудь больной на голову. А теперь чуть ли не бичует себя за то, что не сумел помочь Мину.