Эскамбрай

– Послушай-ка, куманек, ты знаешь, что мы богаты?

Каники вынул изо рта сигару.

– Знаю, на двух кораблях было много барахла.

– Как мы его будем делить?

– С кем?

– С тобой и остальными.

– Хм... Задачка. Меня она не касается: я свою долю получил, а с остальными разбирайся как знаешь.

– Твоя доля куда больше того, что ты получил.

– Не забудь, кума, про те мешки с серебром, что остались в пещере. Вряд ли я ими воспользуюсь, но - лежат, есть не просят. Я прошу тебя об одном: не давай денег тем, кто не может ими распорядиться. Дураков всегда больше, чем умных.

Иногда с нами сидела Марисели. Она не вмешивалась в наши разговоры и больше потихоньку переговаривалась с Пипо, а я незаметно наблюдала за ней. Да, я оказалась права, и все стало на свои места. Она даже молиться стала как будто реже. А может, она напиталась силой от своего мужчины, и не стало надобности просить ее у бога? Она тихо рдела, когда Санди расписывал ей, что за отчаянный парень Филомено и какой он замечательный моряк.

Санди был не посвящен в наши разговоры и однажды остановил меня на внешней галерее флигелька:

– Миссис Кассандра, скажите, неужели он оставит ее? Эту чудную женщину, переступившую все ради любви?

Мне захотелось назвать его дураком.

– Кто тебе сказал, что он уезжает?

– А разве нет? Что его может ждать здесь, кроме виселицы?

– Пуля в лоб.

– Так почему же он не уезжает?

– Санди, ты дурак.

Поморгал глазами и сказал:

– Действительно дурак.

Ну, значит, не все было потеряно. Безнадежен лишь тот дурак, кто считает себя умнее всех прочих.

В назначенный вечер мы прощались с Ма Ирене и Марисели. Старухе я пожелала сил, - я знала, что их понадобится много. Нинье сказала:

– Береги свое счастье - ты им жива. Жаль, ты не сразу поняла, что оно для тебя - в этом мужчине: он сильно страдал из-за этого. Но теперь он счастлив, и ты тоже. Каждый день осушайте до дна, потому что ваши дни полны. Прощай! Будь мужественна. Храни тебя Элегуа, душа моя.

– Храни вас господь и святая дева!
– сказала она и каждого перекрестила на дорогу.

– Отвори Легба ваши пути, - вздохнула Ма Ирене, когда мы выбирались из дома через заднюю дверь.

Луны еще не было. Стояла душная ночь конца августа. В звезду превратилась и затерялась среди прочих звезд одинокая лампада в окне маленькой усадьбы, у ручья со сладкой водой.

А мангровые прибрежные заросли, казалось, кишели неграми. Когда Каники условным свистом собрал их на пустой прогалине между искривленных, словно ревматических стволов, в свете зажженной смолистой головешки высветились лица, полные тревоги и надежд. Там было человек восемьдесят - конга, мина, апапа, лукуми, карабали, мандинга, бог весть кто еще, со всего западноафриканского побережья. Был тут и одноглазый мандинга из Касильды - его единственный глаз горел мрачной решимостью. Люди кратко откликались на свои имена и клички и замолкали. Шумел невдалеке прибой, кричала ночная птица, надрывалась, орала во все горло одинокая лягушка.

– Не забыли никого?
– спросил Каники, поднимая факел повыше. Мы стояли рядом с ним на небольшом сухом пригорке над низкой хлюпающей луговиной, - Факундо, я, Мэшем. Каники осветил нас поярче неровным светом.

– Видите этих людей? Этот белый парень, он взялся отвезти вас за море. А вот этих двоих - слушайте меня!
– если хотите благополучно добраться домой, то повинуйтесь каждому их слову. Они заплатили выкуп за вас всех - они и я, а больше всех - великая унгана Кассандра. Она знает то, что вам и не снилось, негры. Берегите ее и слушайтесь: без нее вас не донесет домой ветер.

Он замолчал и обвел собравшихся из-под прищура раскосых глаз. Все безмолвствовали.

– Что ж, пора!

Толпа расступилась, пропуская его вперед, а за ним пропустили двух человек, гнавших упитанного белого, без единого пятнышка бычка.

– Это еще зачем?
– спросил Мэшем недоуменно.

– Молчи, Санди, за умного сойдешь!

Я решительно была с ним на "ты" и просила его сделать то же самое; но он робел, и оттенок, с которым он произносил you, был сбивчив и неуверен.

– Зачем ты их напугал?
– спросила я у Филомено.

– Лишний раз попугать не помешает, - отвечал он, посмеиваясь незаметно.
– Тут собрался не самый пугливый народ, надо, чтоб тебя уважали.

Раз-два! Со стуком теленок, поднятый в воздух двумя десятками рук, свалился на палубу барки. Само суденышко крепко сидело в вязком иле. Стоял прилив, но он не достигал той высоты, что была в день нашего приезда. Однако Каники посмеивался не зря - восемьдесят пар рук схватились, восемьдесят пар ног уперлись, и барка словно перо заскользила по грязи и врезалась в воду. Шестами вытолкали на открытую воду, поставили мачту, парус. Санди стал к рулю, Каники намотал на руку шкот, и мы двинулись.

К концу следующего дня мы уже были в укромной бухточке, где гляделся в тихую воду красавец клипер - стройный, нарядный, в полном снаряжении.

Новости на корабле тоже были хорошими, - право, после стольких мытарств мы заслужили свою долю везения. Данда, несмотря на мрачные прогнозы английского медикуса, поправлялся и шутил:

– Кому жить нехорошо, пусть умрет и попробует, хорошо ли это!

Он еще лежал пластом, но видно было, что встанет. Данде было лет тридцать пять, здоров как бык и не измучен работой - чего б на нем не заживать ране, как на собаке! Серый выздоравливал с гораздо большим трудом. Они были ровесники с Пипо, но восемь с половиной лет по-разному считались для моего сына и его молочного брата. Кости можно было пересчитать под серой шкурой - так он отощал. Но уже пытался подняться на разъезжавшиеся, как у щенка, лапы при виде нас.

Дюжину оставшихся в живых испанцев приготовили к высадке в последний момент. "Леди Эмили" был готова к отплытию "хоть сию же секунду", как сказал старший Мэшем. Пабло-прыгун, получивший кличку за то, что мог целые мили преодолевать, прыгая с дерева на дерево, как обезьяна, с успехом применял свои верхолазные способности, карабкаясь на верхушки мачт, и с ним еще несколько мужчин половчее и попроворнее осваивали работу марсовых, учась у уцелевших англичан. Вместе они составляли команду, с которой можно было дойти если не до Африки, то до Ямайки наверняка.

Сэр Джонатан торопил нас с отплытием, но мы еще на несколько часов задержались у берегов уютной лагуны. В последних косых лучах солнца на утоптанной площадке у берега, образовавшейся за время стоянки корабля, расчистили место и обступили его плотной толпой, образовав проход от круглого пятачка к плавно уходящей под воду песчаной отмели.

В центре площадки горел костер, и у костра, держа за шею белого бычка, стоял широкоплечий мужчина из племени иджебу - той ветви народа йорубов, что ближе всех жила к морю и знала и чтила его больше остальных.