Эскамбрай

Старший Мэшем заерзал на стуле.

– Но продовольственные запасы...

– Ну уж это слишком, сэр! Вам жаль покормить людей, которые вас выручили.

– Смотря как долго, - возразил он.
– Черт вас побери, леди, - ох, прошу прощения, сорвалось!
– если бы меня выручил из беды кто-нибудь порядочный с точки зрения закона, а не беглые негры, я бы зашел в любой порт, починил бы такелаж, набрал бы команду и отправился дальше. А куда я сунусь с вашими рожами?

– А без нас вы тоже никуда не сунетесь. У вас народа - полторы калеки, в тихую погоду с парусами не справитесь. А сейчас сезон штормов, не дай бог налетит...

– Что же вы предлагаете делать?

Я предложила ему то, что нам днем предложил куманек: плыть к укромным островам Хардинес-де-ла-Рейна. А там видно будет, что делать дальше.

– Хорошо, - буркнул Мэшем. Видимо, эта перспектива ему не улыбалась, но спорить он не мог.

Даниэль, неслышный как призрак, переменил блюда.

– Сэр Джонатан, скажите, не были ли вы знакомы с Адрианом Митчеллом, вашим коллегой?

– Как же, знаю: видел его с полгода назад в чьей-то гостиной... он лет десять тому назад, если не больше, попал в такую же переделку, как мы сейчас. Его здорово пощипали тогда, но все же старик не обанкротился и снова развернул дело. А откуда вы его знаете, позвольте спросить?

– Много знаю, - отвечала я, - потому и не сплю спокойно.

Дальше разговор вертелся о пустяках.

Младший Мэшем весь вечер не произнес ни слова, только все нас рассматривал, особенно меня. Приятный молодой человек, почти мальчик, - лет восемнадцати, высокий, голубоглазый блондин, как полагается доброму англичанину. Я на него внимания не обратила поначалу.

Мы расположились в каютах офицеров, убитых в стычке с испанцами: Каники, Идах с женой, мы с Факундо и Пипо. В свою каюту я распорядилась перенести Серого и устроить со всем возможным удобством. Остальные разместились в кубрике вместе с английскими матросами. Англичан, конечно, могло тошнить от подобного соседства. Нас это не волновало. Черным было запрещено задирать белых, а белым - черных. Куманек был суров:

– Черный, белый, - наплевать! Замечу свару - выкину за борт любого шлюхина сына, кто бы ни начал, поняли?

Его боялись негры, а англичане не смели перечить. Они были безоружны; об этом мы позаботились.

В нашу каюту я принесла кое-что существенное. Это был покарябанный, побитый, видавший виды железный ящик. Замок мы с него сбили еще днем, когда обшаривали судно. Ящик был полон серебра. Рядом примостился другой, поменьше и подобротнее, на две трети наполненный золотом и всякими побрякушками, от дешевых браслетов дутого золота до бриллиантовых колье. Мэшемам это не принадлежало. Другое дело, как это могли использовать мы?

Хозяйская каюта располагалась за переборкой. Мы нарочно поселились к ним поближе - для присмотра за джентльменами. Но разговаривали без стеснения: мы их понимали, а они нас нет.

Вышколенный Даниэль принес кофе и сигары. В пламени свечи плавал сизый дым.

– Так ты собралась плыть с ними в Англию, Сандра?
– спросил Каники.

– Лучше бы завезли меня сначала а Лагос, - проворчал Идах.

Смысл этой фразы дошел до меня не вдруг. Я еще почесала в затылке - а потом вдруг разразилась ругательной импровизацией во много ярусов, путая проклятия трех языков, куда там боцману, и хохотала как сумасшедшая, топала ногами по полу, и в полном восторге так завезла дядюшке по спине, что у того екнула селезенка:

– Негры, к чертям собачьим Лондон! Домой, домой, едем домой!

Как, почему я об этом не подумала раньше? Уму непостижимо, что за помрачение нашло. Или уж так прочно отложилось в голове, что дом недостижим, что тысячи, десятки, сотни тысяч чернокожих пересекали Атлантику в одном направлении и никто никогда - в обратном?

Но мы-то были не кто попало.

Вот они, трубы Олокуна!

Вот о чем бог моря, предвестник перемены ветров, предупреждал меня тревожным гулом своих раковин.

– Каники?

Он улыбался невозмутимо, сидя прямо на полу у стенки, и держал горящую сигару двумя пальцами - большим и указательным.

– Как же ты, брат?

Он отмахнулся от облака дыма:

– Да я тут думаю кое о чем, - сказал он неопределенно.
– Снарядить корабль в Африку - это не раз плюнуть. И тебе еще придется уговаривать англичан.

– Вот уж нет, - заявила я.
– Это будет проще всего остального.

Легли поздно, взбудораженные и встревоженные. Неужели дом? Солнечный, золотой дом в стране, где все равны, потому что все черны? Долго не могли уснуть.

Не спали и в соседней каюте. Через дубовую переборку отчетливо доносились голоса.

Я прошу меня простить: я знаю, что подслушивать нехорошо. Однако школа лондонских горничных к этому просто обязывает (а, впрочем, и не лондонских тоже). Меня извинит то, что речь шла обо мне.

– Какая женщина, дядя, какая женщина! А шарм, а спокойствие! А как держит себя!

– Да уж, стоит голяком среди полсотни мужчин, и хоть бы бровью повела.

– С такой фигурой можно вообще ходить без одежды.

– Что думаешь, а в Африке так и ходят...

– А выговор! Какой у нее безупречный английский! А манеры? Это уникум какой-то.

– А еще хороший комплимент - скажи, как владеет ножом. Она убила в это утро пятерых, мой мальчик. Но за это я премного благодарен, иначе бы мы с тобой сидели сейчас не в каюте, а в трюме. Беглая рабыня, шустра бабенка эта необыкновенно, награда за ее голову, надо думать, не мала. Они все хороши, эти рожи, видел ты их за ужином! А этот косой черт! А тот размалеванный! Ужас! Наверняка за ними много чего числится. И откуда она, черт ее дери, знает Митчелла? И что за шум они подняли там за стенкой? И что с нами будет завтра? Ох, у меня голова сейчас треснет!

Возникла пауза, после которой молодой Мэшем мечтательно произнес:

– Но все-таки, дядя, какая женщина!

– Ты рехнулся, - ответил старший.
– Ты точно рехнулся, Санди. У тебя отсырели в трюме мозги? Ты всегда любил брюнеток, но не настолько же жгучих! Ладно, мы не будем обсуждать, кто она и что натворила. Прими в соображение хотя бы то, что она может тебя уложить одной левой, если ей что-то не понравится, а ее верзила муж отшибет тебе голову щелчком. Милое дитя, что сказал Джо Доу? Она ему говорила, что серая здоровенная собаченция, которую полудохлой притащили с барки, ни более ни менее как ее сын. Дикость, Санди, совершеннейшая дикость. Выкини из головы весь этот вздор и думай о деле.

Тут мистер Санди пустился в длинную речь о том, что все люди - люди, что рабство калечит судьбы и губит таланты, а красивая женщина - всегда красивая женщина... Это я знала без него и потому, измученная за беспокойные сутки, уснула под эту колыбельную песенку.

Островная гряда Хардинес-де-ла-Рейна - тридцать миль островов и островков, проливов, заливов, лагун, мелей, рифов и проходов, - черт ногу сломит! Клипер бросил якорь в одной из укромных, со всех сторон укрытых от любопытных глаз бухточек. Эта имела два выхода - на случай, если потребуется тихо улизнуть. По прибытии туда никем не замеченными (эти острова и сейчас мало посещаются) мы снова устроили военный совет в кают-компании.