Эскейп

– Всё хорошо, мистер Прайс. Ханна видимо сегодня не в лучшем расположении духа.

– Точно. Вчера надо было приходить, – мрачно усмехаюсь. – Вчера я вся светилась от счастья.

Тяжёлые ботинки мягко ступают по полу; санитарка отодвигается в сторону, уступая чудовищу дорогу, и мне в лицо устремляется властный, свирепый взгляд холодных голубых глаз.

Хлопок. Щеку обжигает огнём. Голова разворачивается в сторону. Прижимаю ладонь к горящему пятну на лице, оставленному тяжёлой ладонью Мэтью Прайса – моего отца, и до боли сжимаю зубы, чтобы не проронить ни слова в ответ.

– Кто учил тебя манерам, девчонка?! – утробным, угрожающим рычанием.

«Ты!»

Молчу.

– Быстро извинись перед Оливией!

– Извини… те, - цежу сквозь зубы.

– Всё хорошо! – хлопая ресницами, заверяет та, а у самой скулы от злости сводит.

– Поднимайся, - отец хватает меня за локоть и рывком вздёргивает на ноги, которые тут же подкашиваются от слабости и меня ведёт в сторону. Оливия подхватывает меня, будто добрая нянечка, обнимает за талию и мягко похлопывает по плечу.

– Она почти ничего не ест. Нам пришлось кормить её через капельницу. Плюc – приём лекарств был всего полчаса назад,так что не удивляйтесь, мистер Прайс,такое состояние – норма. Через час-полтора ваша дочь окрепнет.

– Хорошо, - отрезает отец равнодушным тоном и отводит взгляд в сторону в тот момент, когда наши взгляды пересекаются. Негромко прочищает горло, заводит руки за спину,так чтo ткань дорого пиджака натягивается складками на объёмном животе,и кивает в сторону двери.
– Оливия, переодень её. Мы едем домой.

***

И мы едем домой. На папочкином блестящем, чёрном «Мерседесе» s-класса. Сегодня он сам за рулём. А, ну да – доходы с его бизнеса с некоторых пор больше не позволяют такую роскошь, как личный водитель, как аренда небоскрёба под офисные помещения, равно как и посещение элитных ресторанов во время каждого из приёмов пищи. Со времён реформации папоча вынужден во многом себе отказывать. Бедный-бедный папочка. Денег вот на психушку не пожалел.

От запаха кожаного салона вперемешку с хвойным освежителем воздуха, к горлу подкатывает тошнота. возможно тошнота подкатывает из-за лекарств, которыми меня напичкали утром. Но скорее всего причина ей – чудовище, сидящее за рулём и бросающее на меня недоверчивые взгляды через зеркало заднего вида: видимо думает, что я способна каким–то образом разблокировать дверной замок и прыгнуть под колёса встречного автомобиля. И он полный идиот, если считает, что я на это способна. Мне дорога моя жизнь… какой бы она ни была. Я не хочу умирать . Я не готова. Но самoе ужасное, что и бороться сил не хватает.

– Хана, нам надо поговорить, – пытается смягчить свой жесткий, прокуренный сигарами голос. А я продолжаю смотреть на проплывающие за окном гoродские улицы, залитые летним солнцем, наконец наслаждаясь палитрой красок, по которой так скучала. Не то что бы я люблю этот город – я люблю движение. Движение создаёт видимость свободы.

– Ханна? Ты… ты же не держишь на меня зла, верно?

Молчу. И не потому, что ответить нечего, а потому, что моему отцу плевать на любой мой ответ, если только это не: «Конечно, папа», «Я согласна, папа», «Ты прав, папа».

И мало какое значение имеет причина, по которой он отправил своего единственного (по крайней мере, признанного) ребёнка в психушку. Значение имеет лишь то, что это пошло мне на пользу – отца не переспорить, можно даже не пытаться. Да и глупо пытаться переспорить настолько жестокого человека, как он. Когда–то у отца было столько власти, что некоторые его подчинённые боялись дышать в его присутствии. Некоторые его долники попросту пропадали без вести, а некоторые партнёры по бизнесу резко становились банкротами. Единственный добрый поступок за всю его жизнь, тот, когда он вытащил мою мать из грязи, когда узнал, что она беременна, женился на ней и обеспечил всем необходимым.

– сли бы не твоя фобия, я бы и не вздумал прибегать к таким мерам, Ханна.
– Видимо думает, что это звучит мягко и сожалеюще, но нет… голос моего отца не умеет так звучать .

н отправил меня в психиатрическую лечебницу, когда многие из существующих фобий поставили под вопрос угрозы для будущего человечества. Изначально ООН учитывались лишь серьёзные генетические и неизлечимые заболевания. Но чем больше времени проходило, тем длиннее становился «список». И вот не так давно под сомнение попала и боязнь темноты.

Мнения разделились как обычно, но, благодаря тому, что учёными было доказано: «Несмотря на одну из базовых догм классической генетики, приобретенный опыт может наследоваться», под обстрел попали и те, кто меньше всего этого ожидал.

Это и стало причиной тому, почему два месяца моим домой были «мягкие стены». Отец считает, что поступил разумно,и предотвратил вероятность моей ссылки в одну из Новых резерваций. В психушке, по задумке отца, меня должны были избавить oт злосчастной фобии и подтвердить это документально. И весь этот процесс по идее должен был длиться около года. Вопрос – почему я еду домой так скоро?

– Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИЮ, ХАНН! ЧЁРТ! – Визг шин. – КУДА ПРЁШЬ, ОСЁЛ?!

– Всё, хорошо, папа, – отвечаю без эмоций.
– Я всё понимаю.

– Вот и умница! А теперь сделай лицо попроще, у нас дома гости!

Под словом «гости», отец подразумевал известного и крайне влиятельного бизнесмена, владельца и акционера сети элитных гостиниц и казино, раскинувшихся по всей Северной Америке. И звали его…

– Ханна, это мой друг и будущий спонсор нашего семейного бизнеса – Николас Роуз. Николас… а это моя очаровательная дочурка Ханна.

казалось, что не так давно, Николас Роуз стал вдовцом,и чисто случайно (разумеется, случайно!) увидев в кабине отца мою фотографию, не смог не восхититься необычной красотой девушки, которая в дочери ему годится, и попросил её в жёны. Не за просто так, конечно же, а взамен на спонсирование бизнеса моего отца, повышение сoциального статуса нашей семьи до высшего и смену бронзовых ID-карт на золотые.

Долго мой папочка думать не стал.

– Ваша свадьба состоится через год – летом. Ввиду того, что жена Николаса скончалась не так давно, мало кто поймёт такую скоропостижную женитьбу, - со счастливой улыбкой на устах, какой я давно не видела, сообщил нам с матерью отец уже после того, как Николас покинул порог нашего дома,так и не услышав от меня ни слова. Я просто молчала, пока тот распинался о прелестях моей будущей жизни, даже в лице не менялась, а плакать и не думала – какой смысл? Я лишь смотрела на него бездушным взглядом и мысленно желала своему отцу самой мучительной смерти из всех возможных.

А потом я сорвалась…

– Да пошёл ты! – Коллекционная ваза с кофейного столика полетела в стену и дождём из осколков обрушилась на пол.
– Сам женись на этой свинье и продолжай в своё удовoльствие целовать его в зад!

– Ханна… Ханна… не надо, доченька, - мама,точно зная, что сейчас случится, обхватила меня за плечи, прижала к груди, и принялась умолять, чтобы я немедленнo извинилась.

– Не буду! – заорала я ещё громче, круто развернувшись к монстру, готовящемуся разорвать меня в клочья за неподчинение, за протест.
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! СДОХНИ УЖЕ, НАКНЕЦ! ОСТАВЬ НАС С МАМОЙ В ПОКОЕ! СДОХНИ! СДОХНИ!!!