Эскимо с Хоккайдо
Шрифт:
Это верно. Япония славится как зона, свободная от наркотиков (не считая спиртного и табака). Спиды — любимейшее из запретных веществ, хотя большинство употребляют их для повышения работоспособности, а не для расслабухи. Но рок-звезда — она и в Японии рок-звезда. Закон суров, цены высокие, но человек всегда своего добьется. Токио все же не Сингапур.
— У Ёси воли не хватало даже на то, чтобы стать заправским наркоманом, — развивал свою мысль Суда. — Он, что называется, любитель, «кусочник». Никогда не знал, что к чему, в том-то и беда. Передозировался сколько раз. Однажды я собственноручно колол ему налоксон в Хакодатэ, в поганом проулке прямо за клубом. Ночь, страшно холодно было, снег шел. Руки у меня ходуном ходили, чудо, что я его не доконал.
Суда посмотрел на свои руки, словно опасался, как бы в них снова не вселилась
— Ты знаешь некую Ольгу Сольшаер? — спросил я.
Суда покачал шипастой головой.
— Шведка из «Краденого котенка». Она же Калико.
— Одна из баб Ёси, да? — Снова эта улыбка висельника. — Говорят, чтобы сделать хороший альбом, нужно лишиться подружки. Что ж, Ёси выпустил немало хороших альбомов. Да он после каждого сингла очередную девчонку отшивал. Шесть, семь в год — это постоянных. Ёси всегда знакомил меня с очередной пассией и говорил: эта — единственная. Когда меня это достало, я заказал футболки с номерами. Выдал очередной девице футболку с номером 22. Потом она получила отставку, появилась другая. Ёси опять утверждает — это, мол, идеальная пара для него. Я вручаю ей футболку № 23. С № 34 он начал раздавать футболки сам. Хорошая вышла шутка. У нас даже была песня в альбоме «Писая в бит-поток»: «Единственная девушка номер сорок два». Но и эта была не последняя.
И он еще недоумевает, кто мог желать Ёси смерти! Я только кивал, соображая, какой номер носила Ольга.
— Самое смешное — он даже не был бабник, — сказал Суда.
Далия Курой закатила глаза. Мацумото сдавленно хихикнула Суде в колени. Тот держался серьезно, хотя это было нелегко.
— Не бабник, — упорствовал он. — Он не ради удовольствия это делал или чтобы что-то доказать. Просто ему все время требовался новый опыт, понимаешь? Он во все бросался стремглав, а потом перегорал. Терял интерес. Так во всем, не только с женщинами. Хотел прожить множество жизней, переделать все на свете.
— А чем плохо быть просто рок-звездой?
— Неплохо, — ответил Суда. — Как мечта оно неплохо. Пока ты за ней гонишься. Но как только достигнешь, все меняется. Получаешь деньги, славу, женщин и все прочее. Сначала здорово, а потом прикидываешь: что дальше-то? Только подумать: в двадцать четыре года у тебя есть все. Все мечты сбылись. За несколько лет ты перепробовал больше, чем другие люди — за всю свою жизнь. Но ты все равно — не знаю, как сказать, — вроде как не полон. Внутри пустота, и рок-музыка, дело, которому ты посвятил жизнь, которое должно было стать ответом на всё, единственное, что у тебя есть, — она уже не заполняет пустоту. Вот что страшно до ужаса. И что тогда? Ёси ушел в буддистский монастырь. Продержался три дня. Потом пытался стать артистом. Не мог заучить двух строк и отказался стричь волосы. Дальше его потянуло в науку — это и вовсе смешно, парень школьный экзамен по химии завалил. Начал подписываться на высоколобые журналы, нанял какого-то знаменитого биолога клонировать любимую кошку. Увлекся экстремальным спортом. Деконструктивный бодибилдинг, дельфин-поло, скай-чи…
— Дельфин-поло?
— Как водное поло, но верхом на дельфинах. Впрочем, после этого тай-чи со скайдайвингом он вернулся к традиционным боевым искусствам. Занялся кикбоксингом. Тоже бросил, но успел меня втравить. И я нашел здесь ответ для себя. Кикбоксинг заполнил пустоту.
Я представил себе, как Суда и Ёси в полной боевой форме рок-певцов прыгают друг перед другом, изображая крутых парней. Забавный вышел бы клип, но «Святая стрела» смешных клипов не производила. Во всяком случае — намеренно.
— И с музыкой у него было так же, понимаешь? Набрасывался на нее с диким отчаянием. То по уши влезал в слоукоровый прог-самба-фьюжн, а потом вдруг транс-рокабилли эмбиент джаз. Пара недель — ему все надоедает, и он берется за грайндкоровые эн-ка-баллады, пытается соединить их тибетскими мантрами в духе шугейзеров, наложив на коктейль синтезатором каёкёку и еще скиффл на заднем плане. Как-то раз хотел петь только числа и сделать такой альбом, но эти фриц-рокеры, «Алго и Ритмы», его опередили.
— Странно, — сказал я, — а на мой слух, все это был сплошной
рок-н-ролл.— Это «Сэппуку», — пояснил Суда. — В записи они все разбавляли. И отказывались выпускать многие его песни. Как, бишь, они говорили? Прельщение рынка?
— Перенасыщение?
— Ага, перенасыщение рынка. Так что всякий раз Ёси уговаривали вернуться к доброму старому року. Вот почему он хотел уйти из фирмы после следующего альбома.
Пальцы Далии Курой замерли. Татэ-Ла Бьянка Мацумото приподняла голову с колен Суды. Но Суде понадобилось еще четыре секунды, пока до него дошло, почему все так пялятся.
Когда наконец дошло, лицо Суды застыло, как его прическа. Откинувшись к спинке сиденья, он потер подбородок, напуская на себя беззаботный вид. Я припомнил совет из «Мощного аккорда Японии»: «Нота, продленная в уместный момент, усиливает напряжение». Так что я позволил этой ноте повисеть еще, а сам пока анализировал вчерашние слова Таби: Кидзугути ждал большой сюрприз.
— Кто еще был в курсе? — спросил я.
— Не знаю, — выжал из себя Суда.
Конечно, он подумал о том же человеке, что и я. Кидзугути, судя по всему, не любитель сюрпризов. Однако убить Ёси — не лучший способ удержать певца в фирме. И как в эту мозаику умещается путаница с отелями, «Общество Феникса», парень в красном и его молчаливый напарник в синем? Кстати говоря…
— Ты знаком с человеком по имени Санта?
Суда дернулся, как ужаленный.
— Хидзимэ Сампо?
— Весь обвешан цепками, много болтает.
— Как ты о нем проведал?
— Твое дело играть на гитаре, мое — вызнавать подробности.
— Я больше не играю. Теперь я занимаюсь кикбоксингом.
— А я по-прежнему вызнаю подробности, — сказал я. — Задаю вопросы и узнаю новые подробности. Когда набираю достаточно, сажусь и пишу. Мне нравится писать, сидя на дешевом металлическом стуле перед роскошным деревянным столом у окна с видом на озеро Эри, но такое счастье выпадает не каждый раз. Ну, так что насчет Санты?
— Во-первых, никогда не обращайся к нему так, — забормотал Суда. — Он это прозвище терпеть не может.
— Вряд ли толстяк в красном костюме может рассчитывать на другое прозвище. Особенно в декабре.
— Его не поэтому так прозвали, — пояснил Суда. — Понимаешь, он сажает детишек себе на колени. Мальчиков-подростков. Был такой слух. Санта — импресарио. Вернее, был. Собирал юношеские группы. Песни-пляски. Несколько лет назад родители одной будущей поп-звезды пригрозили подать в суд. Сексуальные домогательства. Он сумел заткнуть им рты, но репутация была подмочена. Рухнула его карьера.
— И чем он теперь занимается?
— Всем понемногу. Крутится вокруг. Ищет тарэнто 99 в парке Ёёги, болтается возле Омотэсандо 100 или у статуи Хатико 101 в Сибуя. Где собираются девочки, там собираются мальчики, а где мальчики, там появляется Санта. Он и диджей Това.
— Парень в наушниках?
— Ага, — кивнул Суда. — Това — он когда-то был крутейший в Токио, да, брат. Этот засранец работал с диском, что твой Брюс Ли. И с микшерным пультом управляться умел. В ту пору Това во всех студиях кнопки жал. Потом двинул в Европу. Влез по уши — точно говорю, по уши — в рейв. Торчал в Амстердаме — намек улавливаешь? Потом в Гоа, в Индии. В конце концов вернулся в Токио, но не целиком доехал. За последние лет пять-шесть он ни слова не вымолвил.
99
Таланты (искаж. англ. talent).
100
Омотэсандо — длинная улица в токийском районе Харад-зюку, с многочисленными кафе и бутиками, популярная среди токийцев и туристов.
101
Хатико — собака профессора Эйсабуро Уэно, на протяжении 11 лет после смерти хозяина (с 1925 по 1935 гг.) приходившая на станцию Синдзюку, чтобы встретить его с работы. В 1934 г. Хатико прижизненно поставили бронзовый памятник за верность.