Эскимо с Хоккайдо
Шрифт:
Я увидел в зеркале отражение одиннадцати человек, выстроившихся, словно перед футбольным матчем — играют гимн, нервы напряжены, — и понял, что это не простая формальность. Этих людей не взяли во время облавы в каком-нибудь кабаке Роппонги, не перехватили у входа в храм Сэнсо-дзи — слишком уж мы одинаковые, как на подбор. За исключением блондина и рыжика, все одного роста, одной комплекции, схожий цвет волос. Опознание по всем правилам.
Я надеялся, что опознать должны не меня, однако, учитывая обилие инструкций и правил, не мог быть вполне уверен.
Нас вернули в приемную, где мы стали ждать приема. Время
Меня вызвали четвертым.
Привели в комнатку с хлипким столиком. Детектив Арадзиро сидел за столом на вертящемся кресле, которое следовало сменить десять лет тому назад, и смотрел на меня так, будто я — всей крови заводчик. Я опустился на деревянный стул напротив. Мы смотрели друг на друга поверх шаткой кипы бумаг.
Арадзиро я знаю давно. Хороший коп, лучший из всех, кто когда-либо мне досаждал. На мой вкус, чересчур склонный к садизму, но добросовестный малый. Сколько раз он бросал меня за решетку, чтобы научить хорошим манерам! Последний урок я получил пару лет назад, когда нечаянно сорвал операцию по искоренению петушиных боев на Бали.
— Это еще что за черт? — Я ткнул пальцем в крупный синий значок на его рубашке: мультяшный мышонок скалился со значка, будто выиграл пожизненный запас сыра.
— Овали, — пробормотал Арадзиро.
В смысле — отстань? Или денег отвали? — гадал я. То ли Арадзиро требовал взятку, то ли за последнее время разучился браниться. Он понял, что я ничего не понял, и тяжело вздохнул.
— О-В-О-Л-и-П, — по буквам произнес он. — Организация Взаимодействия Общественных Лиц и Полиции. Создана совместно Департаментом общественных отношений полиции Токио и кадровым отделом.
Японские копы в целом и токийские копы в особенности нуждались в хорошей рекламе. В последнее время передовицы только и писали, что об амфетаминах в полиции, дедовщине, появлении на публике в нетрезвом виде, взяточничестве, мелком воровстве, о том, что копы залезают с фотоаппаратами школьницам под юбки, — и все это на фоне извечных обвинений в непотизме, пренебрежении профессиональным долгом, использовании пыток во время следствия и фабрикации дел. Судя по всему, новое столетие окажется невеселым для мальчиков в синем.
— ОВОЛиП напоминает общественности, что мы — хорошие парни, — продолжал Арадзиро. — Нормальные граждане, как все.
— Ну, не знаю, — протянул я. — С виду она, конечно, симпатичная.
— ОВОЛиП не она, а он.
— Прогрессивно. Вы, наверное, — первая в мире полиция, избравшая голубой талисман.
Арадзиро выдавил улыбку. Она шла ему, как балетная пачка сумоисту. К счастью, черты его лица быстро приняли обычный вид, и Арадзиро вернулся к излюбленной манере утомленного бюрократа. Постучал ручкой по столу. По-моему, даже ручке было скучно.
— Хватит ерунды. Перейдем к вопросам.
— Хорошо, — согласился я. — Первый вопрос: кто этот блондин? Мне показалось, он изображает Дольфа Лундгрена. 102 Это административное правонарушение или уже уголовное?
— Вопросы буду задавать я, — уточнил Арадзиро. — Назовите ваше имя.
— Ах, как неприятно, Арадзиро-сан!
— Такова официальная процедура, Чака. Имя?
Я назвал свое имя. Потом он заглянул в мой паспорт, спросил, кем я работаю и на кого. Когда я упомянул «Молодежь Азии», Арадзиро на миг оторвался от своего блокнота.
102
Дольф (Ханс)
Лундгрен (р. 1957) — американский актер шведского происхождения, каратист.— Так и пишете для детишек? — сказал он то ли сердито, то ли насмешливо. Наверное, сердито — насмешливость не в природе Арадзиро. Отвечать я не стал.
— Визитная карточка есть?
— Я всерьез думаю, что скоро непременно обзаведусь.
Это ему не понравилось. Совсем не понравилось. Он глянул на меня с жестким прищуром, выдержал паузу. Решив, что я дозрел, спросил, где я остановился. Я назвал отель.
Детектив взялся за телефон, потыкал в кнопки, переговорил и убедился, что я проживаю в отеле «Рояль». Удовлетворившись, он повесил трубку.
— Где вы провели эту ночь?
Тут я призадумался. Эта ночь успела отодвинуться в эпоху Хэйан. 103 Наконец я сообразил. Соня и Зубочистка решили пожаловаться на меня после той схватки в «Краденом котенке». Куда мир катится — легкая потасовка в стрип-клубе и уже вызывают конов?
— Всюду побывал, — сообщил я. — Закончил вечер в заведении под названием «Краденый котенок». Стрип-клуб в Кабуки-те.
Он кивнул и застрочил в блокноте.
— Часто бываете в стрип-клубах?
103
Эпоха Хэйан — период японской истории с 794 по 1185 гг.
— Я работаю над статьей, — возмутился я. — Ваше дело — прессовать мальчишек на скейтбордах, мое — писать статьи в журнал. Мы с вами — детали единой системы сдержек и противовесов, опоры общественного здоровья и всемирной экономики.
Фыркнув, Арадзиро вывел в блокноте слова: «журналист-ублюдок». Давление у меня от такого слегка подскочило, но я справился.
— Над какой статьей вы сейчас работаете, господин Чака?
— Пишу о Ёсимуре Фукудзацу. Пытаюсь выяснить, что произошло в ночь его смерти.
— Неприятно вам об этом сообщать, но вас опередили. Эта история опубликована во всех газетах. Ёси умер от передозировки наркотиков. Полагаю, теперь вы уедете домой, в Америку, а?
— Я буду так скучать без вас!
Арадзиро что-то проворчал и отложил блокнот. Потер запястьями глаза, откинулся на стуле и смерил меня холодным взглядом.
— В Новый год я всегда хожу в храмы, — заявил он. — В храмы и церкви. Одно время даже ходил в католическую церковь в Ёцуя. Слушаю, как колокол бьет 108 раз. Покупаю метлу, чтобы вымести беды, свечи, стрелы хамая, которые уничтожают зло. Мою руки, кладу богам пирожки моти, ем эти иисусовы конфетки. Весь ритуал. Я — настоящий фанатик Нового года. А когда я сделаю все, чтобы умиротворить богов, я молюсь. Знаете, о чем я молюсь?
— Чтобы ОВОЛиП ожил и помог вам бороться с преступностью?
— Я молюсь, чтобы в следующем году вы наконец попались, — сказал он. — Чтобы Билли Чака влип по-крупному и я смог депортировать его из Японии или засадить. Каждый год — одна и та же молитва. Мне иногда снится, что моя мечта сбылась. У меня обычно сны черно-белые, но этот — цветной. Как в жизни. Живые, яркие цвета, еще реальнее, чем в реальном мире. Замечательный сон, жена меня добудиться не может.
— Вы об этом говорили полицейскому психологу?