«Если», 1996 № 07
Шрифт:
Начнем с того, что «Чакра кентавра» на сегодняшний день, безусловно, вызывает улыбку, персонажи навевают легкую ностальгию. Тем не менее читается она ничуть не хуже романов того же Э. Гамильтона или Л. Брэккет. Но «Делла-Уэлла»!.. Это прямое продожение «Чакры» — как по сюжету, так и по стилистике. Когда читаешь, невольно возникает ощущение хроноклазма: будто волей случая перенесся лет на десять — пятнадцать назад, будто не было ни перестроечного «залпа» переводной НФ и фэнтези, ни современной российской фантастики. «Чакру» с удовольствием читали взрослые, «Делла-Уэлла» же представляет собой детскую фантастику в духе «Приключений Алисы» Кира Булычева, но, судя по объему (две трети книги) претендует на «взрослость». Одним словом, жаль, что в книге, открывающей серию отечественной фантастики, напечатали именно «Деллу-Уэллу», а не «Леопарда с вершины Килиманджаро» и не «Сонату моря». Мог бы выйти отличный сборник.
– --------------------------------------------------------------------------------
Михаил
ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ
Романы. М.: Локид, 1995. — 587 с., 20000 эка. (п.)
=============================================================================================
Может быть, я не прав, но, на мой взгляд, первая, по-настоящему солидная, книга Михаила Успенского дает более или менее полное представление об эволюции этого оригинального автора. Эволюцию от «смеха над» до смеха как образа жизни, от сатирического «Чугунного всадника» (1987–1990 гг.), метко и остроумно высмеивающего реалии недавнего прошлого, кажущиеся нам сегодня полузабытым кошмаром, до романа «Там, где нас нет» (1996), в котором фрагменты настоящего и недавнего прошлого странным образом складываются в совершенно новую структуру, оставаясь при этом смешными и сами по себе. Для того чтобы понять всю прелесть «Чугунного всадника» или даже «Дорогой товарищ король!», нужно быть в равной степени посвященным в содержание передовых статей «Правды» и так называемых «производственных романов», в деятельность государственных организаций и в секреты функционирования заводов времен развитого социализма, и… В общем, многое из того, что успешно кануло в Лету, нужно извлекать из пыльного полумрака памяти, чтобы понять ранние тексты Успенского. Но для того чтобы испытать настоящее наслаждение от «Там, где нас нет», не нужны никакие исторические справки. Нет здесь «эзопова языка», сиречь непрямого называния, — и потому читается роман запоем. Не только сегодня читается, но, будем надеяться, и завтра — не как очередная насмешка над маразмом начальников и лизоблюдством подчиненных, но просто как хорошая и смешная книга, смешная сама по себе, а не за счет высмеивания чего или кого-либо: много чести! Ну, а если и покажется кому-нибудь знакомым идол Пропп или «Беломор-ханал», это лишь придаст в его глазах еще одно измерение тексту.
– --------------------------------------------------------------------------------
Андрей Лазарчук
ЖЕСТЯНОЙ БОРПовести, роман.
Харьков: Фолио; Донецк: ИКФ Сталкер, 1996. — 448 с., 16000 экз. (п)
=============================================================================================
Пожалуй, повести, составившие ранее не издававшуюся часть этой книги — «Жестяной бор» и «Там вдали, за рекой» — представляют собой один из ярчайших примеров так называемой «опоздавшей литературы». Еще каких-то пять-шесть лет назад выход заглавной вещи мог произвести настоящий взрыв в отечественной фантастике, но сегодня она, скорее всего, способна возбудить лишь ностальгические струны. «Жестяной бор» — это повесть, мастерской рукой написанная в конце 80-х и несущая на себе четкий отпечаток всего того, что на протяжении десятилетий волновало души «поколения дворников и сторожей», поколения, сложившегося уже в 70-х, но сумевшего реализовать себя только тогда, когда большинству его представителей перевалило за сорок. В те времена, на излете перестройки, эта работа, пролог будущих «Солдат Вавилона», стала бы откровением. Но сегодня… Сегодня можно понять, но сложно принять жизненную философию героев Лазарчука, единую практически для всех его (и не только его) произведений, но ярче всего проявившуюся, пожалуй, именно в этой вещи. Философия до обидного проста: если у вас депрессия, если вам кажется, что весь мир продолжает жить по инерции, если все ваши начинания гибнут в зародыше, если вы чувствуете, что совершаете непоправимую ошибку, то во всем этом общепланетарном раздрае может быть виноват кто и что угодно (тупой и злобный сверхразум-Голем, бесконечно чуждый и потому абсолютно бесчеловечный Бог, уродливая государственная система или спонтанно прорвавшийся в Настоящее клочок странного и жутковатого Будущего — нужное подчеркнуть, недостающее вписать), но только не вы сами. Людям, проникшимся этой философией, остается одно из двух: или согласиться с предначертанным, смиренно склонившись перед Роком, либо картинно умереть, уйдя от априорной жестокости мира, в котором и по законам которого они живут. И неудивительно, что главный герой «Жестяного бора» выбирает именно этот самый простой выход — ведь иного выбора, сохраняющего хотя бы видимость человеческого достоинства, герой Андрея Лазарчука сделать просто не мог.
– --------------------------------------------------------------------------------
Андрей Лазарчук
ТРАНКВИЛИУМ
М.: Локид, 199 в. — 172 г. (Серия «Современный российский детектив») — 20000 экз. (п)
=============================================================================================
В старом и превосходном романе А. Лазарчука «Пуговица» герой, обнаружив некий проход между мирами, безуспешно пытается решить личные проблемы. В новом и не менее превосходном романе «Транквилиум» проход к «иной» Земле находится в цепких лапах андроповского КГБ. Сии злыдни надумали устроить из неиспорченного прогрессом буколического мира своего рода бункер, где собираются отсидеться, учинив атомную войну. Но герой, пользуясь своими уникальными способностями, проникает в наш мир и благополучно кончает зловредного генсека. Happy end? Черта
с два! События только разворачиваются… Сюжет раскручен мастерски, ткань повествования весьма плотна, треволнения героев хоть и немного снижают темп повествования, но зато придают ему некую эпичность. Узнаваемый мотивационный ход (возникновению Новой Земли — Транквилиума — споспешествовали неосторожные эксперименты атлантов) отнюдь не раздражает, поскольку не выпячивается. На первом месте — судьба персонажей, их переживания, развитие характеров — все то, что делает прозу художественной, в отличие от постмодернистских экспериментов. К достоинству автора надо также добавить, что, по сравнению с его предыдущими романами, количество трупов на единицу книжной площади значительно уменьшилось.На правах рекламы (издательства представляют)
PERSONALIA
Американский писатель, поэт и сценарист. Родился в 1939 году в Нью-Йорке. Окончил университет в Питтсбурге. Печататься начал с 1957 года. Известен в первую очередь своими романами «Прекрасное и укромное местечко» (1960 г.) и «Последний единорог»(1968 г.). Оба эти произведения являются великолепными образцами фэнтези, отличаясь очень хорошим стилем, мягким юмором и лиризмом. «Последний единорог», одно из наиболее лиричных произведений в жанре. По сценарию П. Бигля был поставлен полуторачасовой мультфильм «Последний единорог». Кроме того, известно, что П. Бигль был соавтором сценария мультфильма «Властелин Колец».
Помимо нескольких романов, Бигль написал небольшое количество рассказов, в основном собранных в книге «Фантастические миры Питера Бигля» (1978). Широко известен его прелестный рассказ «Добро пожаловать, леди Смерть», опубликованный на русском языке еще в 70-е годы.
В прошлом году в Америке была выпущена антология «Бессмертный единорог», куда наряду с новеллами самого писателя вошли произведения многих других авторов, однако, по мнению критиков, именно произведения Бигля являются образцом жанра.
(см. биобиблиографическую справку в № 5, 1994 г.)
Из автобиографического эссе Ф. Лейбера:
«…1910 год был годом чудесным и одновременно зловещим. Весной небеса озарила комета Галлея — зрелище еще более впечатляющее, чем впоследствии, в 1986 году. Закончили свой жизненный путь Марк Твен и Эдвард VII. Президентом был Тафт… Поздней осенью Роберт Фалькон Скотт основал базовый лагерь в Земле Мак-Мердо (Антарктика) для того, чтобы впоследствии предпринять вторую — неудачную, закончившуюся катастрофой, — попытку достичь Южного полюса. И вот, 24 декабря в северной части Чикаго впервые глотнул воздуха автор этих строк.
Юный Фриц родился здоровым мальчиком, умным и проявляющим интерес к миру вокруг него…
Он родился в мире, находящемся за сценой, в мире, где мог наблюдать за творением иллюзий, вызываемых из тьмы на свет заклинаниями, а также постичь эту иллюзорную механику. В мире, где необходимость создания «второй реальности» даже не обсуждалась, и где важность и нужность присутствия фантазии в физической и духовной жизни людей не подвергалась сомнению. В мире гримерных, задних комнат и кулис, где тряпки были костюмами, реквизитом служили любые, самые необычные вещи, на лицах лежал слой грима, а цвета создавались при помощи желатина, отражающего свет. В мире, пронизанном сюжетами Шекспира и вибрировавшем с ними вместе.
В мире, который желал привнести в нашу реальность чуть больше терпимости, добра, взаимопонимания и прогресса. В мире, который был сконцентрирован в больших городах, в Нью-Йорке, в частности. В мире театров, отелей и вокзалов…»
(см. биобиблиографическую справку в № 8, 1995 г.)
Из интервью:
«…Фантастика всегда была любимым чтением. Как сейчас помню: Севастополь, 1963 год. Прихожу в библиотеку и вижу синий томик «Фантастика-62». Я его хватаю и нахожу там «Попытку к бегству». А должен сказать, что Стругацких я читал запоем: «Страну багровых туч», «Путь на Амальтею», «Стажеров», — и всегда они потрясали меня своим оптимизмом, жить хотелось. И вот я открываю «Попытку…», поначалу даже удивляюсь такому коммунистическому завтра, и тут же Стругацкие наносят по моей черепной коробке совершенно сокрушительный удар. Когда я дочитал книгу, я взвыл: это что же получается, это все отдаешь, а тебе говорят — мало, раз начал — отдавай до конца. Осталась жизнь? Отдавай жизнь! В первый раз меня заставили усомниться в справедливости нашего мира… Абсолютно прав Миша Ковальчук, который сказал, что Стругацкие — никакие не писатели, а просто факт биографии целого поколения…»