«Если» 2010 № 08

Не успел он усесться за письменный стол, как в его клетушку вошли Рон и Клей, громко спорившие, является ли морально оправданной их работа.

— Я считаю, она этически нейтральна, — твердил Клей. — Мы всего лишь рассчитываем факторы риска для различных демографических статистик, чтобы помочь найти способы сбалансировать риск и получить вознаграждение от компании.

— Да, — кивнул Рон, — но всегда имеется побочный эффект, а именно, выявление определенных групп, которые будут исключены из общей суммы риска, покрытой договором страхования.

Оба повернулись к Чесни и хором спросили:

— Что ты об этом думаешь?

Вопрос был не из тех, над которыми размышляют актуарии.

— Я не хочу об этом думать, — честно признался он. — Оценка людей по принципу категорий риска логически вытекает из того факта, что жизнь в основе своей несправедлива.

— Согласен, — заявил Клей.

— С другой стороны, — продолжал Чесни, — если жизнь несправедлива, имеем ли мы право усугублять эту несправедливость? Жизнь, в конце концов — это не существо, обладающее моралью и вынужденное делать этический выбор. В отличие от нас.

— Именно так я это вижу, — подтвердил Рон.

— Но если мы не выработаем стандарты факторов риска, страховой бизнес не сможет функционировать. Кончится тем, что лишатся страховки вообще все, а это не есть хорошо.

Он помолчал и добавил:

— Каверзная ситуация.

— Может, мы сумеем рассчитать точное соотношение преимуществ и недостатков при нынешней работе страховых компаний и сравним то же соотношение, если страховать вообще будет некого.

— Но как мы можем быть уверены, что преимущества и недостатки не уничтожат друг друга? — вскинулся Рон. — Может, унция несчастья стоит фунта счастья?

— Не говоря о том, что у нас моральные обязательства перед нанимателями. Должны же мы отрабатывать жалованье! — воскликнул Чесни.

— Но если мы часть аморального бизнеса, значит, обязаны уволиться, — возразил Рон.

— Не странно ли, что раньше мы никогда не задавались подобными вопросами? — спросил Чесни.

— Видишь ли, — пояснил Клей, — мы всегда были слишком заняты.

— Не стоит ли нам немного поработать?

— Нет, если до сих пор мы были частью аморальной по сути системы, — отрезал Рон.

Дискуссия продолжалась до бесконечности. Наконец в полдень уставший и голодный Чесни отправился в парк, чтобы спокойно съесть ланч. Аппетита по-прежнему не было. Пристойно ли ему наедаться досыта, когда миллионы людей во всем мире голодают? С другой стороны, он вряд ли поможет решить проблему, если сам станет недоедать.

— Не то чтобы я пытался что-то с этим сделать, — сказал он себе. — А наверное, следовало бы.

Его взгляд упал на заголовок таблоида, который кто-то оставил на скамье: «Вирус совести распространяется».

Чесни поднял газету и прочитал статью. Ученый из Национального центра контроля за болезнями рассуждал на тему вероятного существования вирусного переносчика инфекции — волны моральных принципов, распространяющейся по миру.

В статье говорилось, что кто-то, должно быть, отсоединил «провода эгоизма». Алчность, гнев, похоть, чревоугодие — все, что обычно называлось семью смертными грехами, — внезапно перестали воздействовать на наше поведение, словно если мы раньше проводили всю свою жизнь с дьяволом и ангелом на каждом плече, теперь дьявол перестал выходить на работу.

— Видите, что вы наделали, — сказал мягкий голос. Чесни опустил газету и увидел щеголеватого джентльмена с бородкой, сидевшего на другом конце скамейки и опиравшегося обеими руками на черную трость.

— Прошу прощения? — выдавил Чесни.

— То есть того, чего я не склонен давать слишком часто, — ответил незнакомец. — И особенно вам, после всего, что вы натворили.

В голосе и лице ощущалось нечто знакомое. И тут Чесни сообразил: мужчина был копией актера, игравшего Криса Крингла в первоначальной версии «Чуда на Тридцать Четвертой улице», фильме сороковых годов. Те же белая бородка и серебряные волосы, хотя глаза не искрились, а во взгляде неприязнь боролась с веселым презрением.

— Надеюсь, вы не демон? — спросил актуарий. — Я уже сказал…

— Не демон, — перебил собеседник, — а тот, на кого они все работают. — Последние следы веселья исчезли. — Вернее, работали, пока ты не напортачил своей бессмысленной тарабарщиной!

— Не понимаю…

Щеголь ткнул пальцем в газету, которую Чесни по-прежнему держал обеими руками. Утверждение о том, что дьявол перестал выходить на работу, поднялось со страницы и поплыло в воздухе перед глазами Чесни, продолжая увеличиваться, пока буквы не достигли шести футов в вышину, после чего взорвались оранжево-желтым пламенем и умерли в клубах угольно-черного дыма, рассеявшегося на несуществующем ветру.

— Ты, — прогремел Сатана, — ты, нелепый маленький человечек, в одиночку заставил Ад бастовать!

С точки зрения актуария, это имело смысл. Проблема, в основном, относилась к цифрам и демографической статистике. Ад, как и Рай, представлял собой автократию. В Аду правил Сатана, поддерживаемый внутренним кругом падших ангелов, которые до падения имели высокий ранг в ангельской иерархии: серафимы, херувимы, Престол, Господство, Сила, Власть, Начала, архангелы и ангелы. Существовали также герцоги и князья Бездны, а под ними — легионы демонов, бывшие рядовыми мятежными ангелами и архангелами до того, как всем коллективом свалились с небес на черные железные берега огненного озера. На них возлагалась задача наказывать и терзать души мертвых, заслуживших вечное проклятие, а также искушать живых, заставляя вести образ жизни, который неминуемо заканчивался вилами и пылающими печами.

Сначала такая работа казалась приятной, и палачи выполняли ее со всем усердием, назначая восхитительно издевательские наказания: Сизиф и его вечно катящийся камень, исчезающие еда и питье Тантала, безбожно фальшивящий оркестр Нерона, непрерывно играющий его любимые композиции. Искусители тем временем постоянно нашептывали в коллективное ухо человечества, создавая бесконечный поток новых клиентов. Но с годами успех Ада стал его поражением. Демонов не становилось больше, и постоянно увеличивающийся приток проклятых душ казался бурной рекой по сравнению с тонким ручейком адских легионов.

Давным-давно, когда человечество насчитывало всего несколько сотен миллионов, демону, назначенному в карательные части, приказывалось «подогреть» всего несколько сотен осужденных. Теперь же, когда население Земли приближалось к семи миллиардам, — а великое множество из этих семи миллиардов, подстрекаемое корпусом искусителей, весьма творчески подходило к изобретению все новых прегрешений, — в воротах Ада собирались огромные очереди. А вот число измученных демонов, которым приходилось иметь дело с увеличивавшейся в геометрической прогрессии квотой проклятых, оставалось прежним. Производительность бедняг достигла предела, но, несмотря на это, с каждым днем возрастали требования трудиться больше, больше, больше. Рядовые работники Ада были сыты ими по горло.