Если б мы не любили так нежно

Чтобы действовать как можно более слаженно со всеми этими конниками, а также со стрелецкой пехотой, нам необходимо досконально изучить их выучку, науку и строй, но тут уже возникло большое затруднение: эти русские, похоже, всех нас считают соглядатаями, шпионами. Это сильно вредит нашему общему делу. Однако не забудем, что мы этим московитам обязаны не чем-нибудь, а жизнью. Запомните на всю жизнь, зарубите на носу имена наших ангелов-хранителей. Человек, не умеющий быть благодарным, дерьмо собачье, а не человек. Мне стыдно за тех среди нас, кто жалуется сейчас, в Москве, на клопов, тараканов и вшей. В моих глазах черная неблагодарность хуже проказы!

Переведя дыхание, Дуглас продолжал:

— Не скрою от вас, боевых своих друзей, что мы будем с вами меньше получать денег, чем не только, скажем, во Франции, Испании или германских княжествах и герцогствах. Даже в Польше. Московия — страна молодая и недавно была на грани полнейшей катастрофы, поскольку в ней передрались все сословия и до сих пор держится в ней, увы, все не на согласии, а на брутальной силе. Однако Московия, на мой взгляд, непобедима, ибо может выставить больше пеших ратников, чем любой ее враг. Так что у нас имеется шанс отслужить свой двухлетний срок и вернуться в нашу Шотландию. Здешняя самодержавная власть может послать в пехоту не только, как у нас, каждого десятого или пятого, а даже третьего. Не только бояр и дворян, но и посадских людей и холопов как помещиков, так и духовенства. Россия — это один из двух левиафанов нашего мира. Их два: Россия и Китай. Поверьте мне, господа, что судьба сделала за нас правильный выбор: нам предстоит сразиться с Сигизмундом, королем Польши, который так подвел нас в фортеции Белой. Нравится ли нам это или нет, Польша никогда не одолеет русского Левиафана. Троица, сохранившая нам жизнь, Шеин, Черкасский и Бутурлин, поставила на верную карту. Мы победим с Москвой всех ее врагов…

Дуглас впервые держал такую долгую речь. Вел он ее уверенно, спокойно, деловито. А ведь речь шла о жизни и смерти обеих рот — шотландской и ирландской.

— В ближайшие дни мы должны на полигоне под Москвой опробовать все полученные нами карабины, пистоли, пищали, мушкеты, дабы подобрать только которые не подведут нас в бою. Коней отберут только самые опытные наши наездники. Я намерен добиться, чтобы московиты выделили нам собственный артиллерийский наряд легких пушек. Обоз они уже обещали нам вместе со всем необходимым для немедленного выступления в поход; провиант: хлеб, сухари, бисквиты, толокно, мука, пшено, гречка и, конечно, любимый нами, шкотами, овес. — Кто-то даже зааплодировал… — И, разумеется, сушеное мясо, ветчина, соль для всех и перец и другие специи для господ офицеров, а для остальных — лук и чеснок. Запомните, господа офицеры, на войне нет мелочей. Проверьте все секиры, топоры, зажигалки, камень, огниво и трут, котел, котелок, медный горшок, палатки, войлоки в обозе. Пусть все пометят каждый предмет своими метками. Прислугу предлагаю вооружить луками, стрелами, колчанами, как Роб Роев или Робин Гудов. Русские, как мы убедились, увы, в крепости Белой, — превосходные лучники! Проследите, чтобы кони были полностью обеспечены овсом.

Дуглас превзошел самого себя. Никогда еще он не показал себя таким знающим начальником. А он еще не кончил.

— Очень важно всех познакомить с формой красных и зеленых стрельцов, чтобы не стреляли по своим.

— А жалованье у нас какое будет? — вдруг взорвался начальник роты ирландцев. — Это мы им должны, этим варварам, это должны их королю, а они нам? Тысяча чертей, что и сколько должны?! Какое жалованье, наконец, у нас будет?!

Дуглас наградил его презрительным взглядом.

— Этого вопроса, как видно, очень жгучего для вас, я уже коснулся. Добавлю: не слишком щедрое жалованье сторицей будет искупаться новым фактором. Вот я с удовольствием смотрю на нашего Джорджа Лермонта. В более развитой давным-давно Шотландии его предок знаменитый Томас Лермонт Рифмотворец, которого помнят и любят все шотландцы, включая самых диких, оказался шотландским бардом только потому, что его норманнский предок из варягов помог принцу Малькому вместе с другими рыцарями Нормандии сорвать с головы проклятого узурпатора Макбета злодейски похищенную им корону Шотландии. За это норманнский отважный рыцарь Лермонт был испомещен поместьем в самом благословенном Господом Богом месте в юго-восточной Шотландии на полуострове Файф, чей князь стал правой рукой принца Малькома. Так славный рыцарь Лермонт стал лэрдом в стране шкотов и породил великого нашего барда и прорицателя сэра Томаса Лермонта…

Строптивый ирландец начал ворчать, но Дуглас осадил его гневным и презрительным взглядом и добавил:

— Еще недавно московиты не владели такими огромными землями, какие завоевал им Иван IV, он же — Грозный. Он расплачивался за военную службу Москве не добром, а злом, стал ужасным тираном. Нынешний Царь, Михаил Федорович, может укрепить с нашей помощью полмира! Всем желающим он подарит, как когда-то Канмор, богатые поместья на завоеванных землях. Появится новое дворянство, они построят себе и своим детям и наследникам новые дворянские гнезда. А если не захотят оставаться здесь, то вольны будут вернуться домой — в Шотландию или Ирландию, продав задорого, свои поместья!

— Вот это другое дело! — восхитился начальник ирландцев. — За это можно драться, воевать и лечь костьми…

— Уже сейчас, — с улыбкой произнес Дуглас, — мы получаем больше, чем русские князья за свой титул — всего семь рублей в год! А простой стрелец получает семь рублей в год за военную службу, но прибыль с поместья мы сможем получать в сто раз больше — 700 рублей!

— Вот это да! — вскричал ирландский начальник, вскочил и начал плясать джигу.

Как писал в своем бесценном труде «Сказания современников о Димитрии Самозванце» Маржерет, современник Джорджа Лермонта, французский капитан в России, затмивший д’Артаньяна, игравший немалую роль в 1601–1611 годах, то есть незадолго до появления на Москве Джорджа Лермонта, князья и бояре Государственной думы получали от 500 до 1200 рублей ежегодного оклада, окольничие — от 200 до 400 рублей и земли от 1000 до 2000 четвертей (при Маржерете окольничих было до 15 человек); думные дворяне, которых было 6, получали от 100 до 200 рублей и земли от 800 до 1200 четвертей; московские дворяне — от 20 до 100 рублей и земли от 500 до 1000 четвертей; выборные дворяне — от 8 до 15 рублей и земли до 500 четвертей, дети боярские — от 4 до 5 рублей в 6 или 7 лет и земли от 100 до 300 четвертей.

— Все вы, — продолжал Дуглас, — сегодня получите бесплатно добротное сукно местной выделки, но шить рейтарскую форму нам придется за свои деньги у местных портных, обслуживающих московских стрельцов. Через год службы вы снова получите сукно. За лошадей мы не платим. Жалованье…

Все подались вперед, навострили уши, не спуская глаз со своего начальника.

— Жалованье русских рядовых рейтаров, — продолжал Дуглас улыбаясь, — составляет двадцать рублей, офицеры получают в среднем тридцать рублей. Восточным иноземцам — татарам, чувашам и прочим — положено на десять рублей меньше. Нашим же рейтарам этого года будут платить по тридцать рублей рядовому составу и по сорок офицерам.

Довольные офицеры переглядывались улыбаясь.

— Но это еще не все, — широко улыбнулся и Дуглас. — Во-первых, обещают нам, если мы докажем им, что мы настоящие рейтары, поднять жалованье еще на десять рублей. Во-вторых, во время походов, а их нам не придется долго ждать, нам будут выдавать сало, соленую рыбу и сушеную рыбу, муку, пшено, картошку и даже водку, которая нам всем так понравилась здесь, не то что польский бимбер в крепости Белой…

Блестящая речь Дугласа, которому, как потом выяснилось, Рейтарский приказ уже положил оклад в 45 рублей, вызвала всеобщий восторг. Все рвались в бой. По приказу Дугласа выкатили бочонок водки, так сказать, авансом. Не прошло и получаса, как в рейтарской казарме запели наемники шотландские и ирландские песни…

Знал ли тогда Дуглас, понимал ли он, что новоиспеченные царские рейтары на самом деле стали пожизненными московскими пленниками? Что пока они здоровы и в строю, никто не выпустит их из Московии?

Но, как гласит известная русская поговорка, нет худа без добра. Ведь если бы вернулся Джордж Лермонт, если бы не стал он родоначальником русского рода Лермонтовых, то не было бы у нас ни Лермонтова, ни… этой книги о московском узнике…

Нам не дано знать, когда Джордж Лермонт стал Юрием Лермонтовым и осознал, что навсегда простился с Джорджем Лермонтом и родной Шотландией, с Абердином, с матерью и Шарон. Зато я установил, вникнув в московские порядки, что остался он не по собственной воле. И узнал он о том, что русичи не намерены отпустить его с военной службы, уже в 1615 году. Надо полагать, что он скоро разуверился в обещаниях Кремля. Разумеется, для него это было страшным ударом. И разве не передались его потомкам печоринская разочарованность, доходящая до мировой скорби, тоска по стране своих предков, врожденная любовь к песням и поэзии, мужество и фатализм, восходящий к варягам, норманнам и к шотландским рыцарям, а также неверие к великим мира сего и властям предержащим, недоверие и скептицизм…

Свой внезапный переход с польской службы на русскую шкоты восприняли с философическим стоицизмом, достойным самого Зенона.

— Царь, конечно, дурак, — рассуждал командир шкотского шквадрона Дуглас, — да лучше служить Царю-дураку, нежели Царю-извергу — Ивану Грозному, скажем, или французскому Ироду и святоше Людовигу Одиннадцатому. А ведь и ему служили Дугласы и прочие шкоты. Кстати, отец Царя, говорят в Немецкой слободе, очень, очень умен, но он сын своего времени, сильно тяготел к Ивану Грозному…