Если б мы не любили так нежно

— А разве мы подряжались польскому королю его же подданных убивать?

— А как же?! — расхохотался Огилви. — Святой долг солдат удачи — за королевские деньги защищать Его Величество от соседних монархов и от своего собственного народа!

— Разве так? — растерянно спросил Джордж Дугласа.

— Молод ты еще, — вздохнул Дуглас. — Всегда было и будет так.

Рыцари пошли дальше, а Джордж с отвращением и ужасом поглядел на меч и оселок и в сердцах швырнул их на траву, уже покрывшуюся матовым налетом вечерней росы.

Стоя на стене с заряженным мушкетом, Лермонт наблюдал за заходом солнца, опускавшегося за бесконечными лесами. Чужая, враждебная земля. За каким золотым руном приплыли в эту варварскую страну продажные аргонавты? Не ждет ли их такой же крах, какой постиг сэра Джеймса Лермонта на острове Люиса?

Прошел месяц, другой. Джордж Лермонт стоял на часах и первый заметил московитов и громким криком возвестил со сторожевой башни о подходе врага.

— К оружию! — громовым голосом скомандовал Дуглас. — Мы будем биться с русскими варварами, как великий Галкак, вождь наших предков, дрался против римлян.

По дедовскому обычаю Дуглас прочитал перед вылазкой краткую молитву, заклиная Господа непременно принять сторону короля Сигизмунда III и его верных наемников… Подскакав к противнику, рейтары по команде Дугласа резко остановили коней, выстрелили по противнику из заряженных мушкетов и пистолей, а затем выхватили свои шкотские клейморы и польские корды.

Успеху первой атаки помогла засечная линия, которой по умному приказу Дугласа защитники крепости и посада топорами и пилами оградили почти всю Белую поваленными соснами и елями. К сожалению, эту работу не удалось закончить…

Но через месяц крепость была окружена несметным русским войском воеводы Шеина. Войско русичей все подходило со стороны Твери, все густело вокруг крепости. Вечером, не начиная приступа, русичи зажгли костры в засечной линии, полукругом охватившей Белую. Костров этих становилось все больше. Они сливались в сплошное пламя. Они отражались в тихих водах речки.

В Белой принял бакалавр Лермонт боевое крещение.

Шотландцы держались до конца, стойко отражая бешеные наскоки русичей. Не раз ходил в ответные атаки шквадрон, дрался по всем правилам германского устава в сомкнутом строю. Они расстреляли весь запас пороха для мушкетов, съели не только весь запас еды, но и коней. А подмога из Смоленска все не приходила. Напрасно ждали дозорные на башнях Белой.

Дуглас советовал подтянуть пояса и ворчал:

— Увы, я не Иисус, чтобы накормить пятью хлебами и двумя рыбешками пять тысяч человек, не считая женщин и детей.

Для своих семнадцати лет Джорди Лермонт был дьявольски силен, и оружие у него — мушкет и польская корда (сабля) — были лучше, чем у русичей. Бились эти русские отчаянно, но ратное дело знали плохо, лезли под удар. Сказывались их потери лучших воинов в годы Смуты. Глядя на старших земляков — рейтаров и копейщиков, работавших словно на бойне, Лермонт заражался боевым азартом, только что огонь и дым из ноздрей не валили, а в перерывах, слушая повальное хвастовство товарищей, вспоминая, как брызгала кровь из рассеченной мечом, разъятой плоти, он с тоскливым недоумением спрашивал себя: «Зачем все это? Ради чего? Что они мне сделали?..». Хоронить своих было некогда, их клали рядком у пороховой башни, и он снова вопрошал: «За что они умерли? За шесть пенсов в день?!».

Перед вечерней молитвой Дуглас подошел к Джорджу и, озираясь на беспечно насвистывавшего Огилви, вполголоса сказал:

— Племянник! Мне не нравится вид твоего рыцаря.

— Что вы! Он здоров и весел, как всегда, — искренне возразил командиру Лермонт.

— Нет, Джордж, я знаю, что говорю. На его лице — зловещая, роковая тень. Мы, шотландцы, всегда ясно видим эти таинственные знаки близкой смерти. Ученые называют их гиппократовыми чертами, или маской смерти. Гляди в оба, береги его в завтрашней вылазке! Хотя чему быть, того не миновать…

Не поверил Джордж Дугласу. Отец учил его быть выше суеверий.

Вечером, когда шквадрон отбил очередную атаку главного воеводы Шеина, он набрался храбрости и перед сном спросил своего рыцаря, к коему его приставили оруженосцем:

— Ради Бога, скажите, сэр, за что мы бьемся и умираем? За какие грехи кромсаем этих московитов? За шесть пенсов, за полшиллинга в день?.. Южников бы я с великой радостью и бесплатно резал!..

И рыцарь — сорвиголова, пропойца и плут из клана Огилви ответил легкомысленно:

— Полшиллинга в день — это пятнадцать шиллингов в месяц, а в год, считай, сто восемьдесят! А трофеи?! В первой атаке я взял на свой клеймор, и с твоей, мальчик, помощью, турецкого коня с серебряной сбруей, вот этот шишак и кольчугу, копье, меч, щит и кинжал. Дарю тебе, Джордж, за храбрость кинжал. Ты превзошел все мои ожидания. Ты настоящий Лермонт! Во вторую атаку их воевода ударил меня шестопером по шлему так, что у меня из глаз посыпались искры и я чуть не отдал Богу свою грешную душу. За это и ты, мой оруженосец, в ответе — сцепился со стремянным этого русса. Однако я, кажется, угрохал их воеводу Шеина ударом моего клеймора… Нет, Джордж, война — это прелестная штука, лишь война достойна настоящего мужчины. Бей, пей, считай трофеи, гуляй!.. Все девки твои!.. А твои сомнения у меня и у всех вояк поначалу были. Выслужи с мое! Это пройдет, как детская хворь… Ты храбро прибыл боевое крещение в этой Белой. Теперь идет твоя воинская закалка… Эх, жаль, выпить нечего, глотка который день сохнет… Клянусь святым Андреем — заступником Шотландии, я отдал бы все трофеи за бочонок эдинбургского эля и кровавой поджарки из ангусского бычка!

Он похлопал оруженосца по плечу.

— Не горюй, Джорди! На войне как на войне — то ты сыт, пьян, нос в табаке, девчонка на коленях, то живот к позвоночнику прилипает. У всего на свете есть своя дурная и хорошая сторона. Например, как это здорово, что на войне убивают! Иначе не было бы нам, бедолагам, никакого продвижения. Я вот до двадцати пяти годков оруженосцем лямку тянул, пока не получил мой рыцарь — мир праху его — шестопером по башке, а ты в оруженосцах полжизни свободно можешь протрубить, но на все воля Божия — убьют, скажем, завтра меня, все тебе завещаю, если ты сам выберешься живым из этой переделки. Русс — мужик добродушный, но уж если осерчает, кричи караул!.. А Шеина я все-таки ухлопал!.. Дуглас видел, как я свалил его с коня, и крикнул, что одарит меня хаггисом!.. [51]

51

Хаггис — национальное блюдо шотландцев — пудинг из потрохов овцы или теленка с овсяной кашей, сваренный в желудке с острыми специями. Божественное блюдо, настолько старинное, что вовсе не известно, когда оно вошло в обиход. Еще в XV столетии оно считалось древним. Наилучшей вкуснятиной считались сердце и легкие. Уже в XVI веке московские шкоты объедались хаггисом вместе, само собой, с обильными возлияниями виски из ячменного зерна.

Вещие слова произнес рыцарь Огилви. Когда назавтра захлебнулась последняя вылазка и замер крик «Шотландия и святой Андрей!», в шквадроне оставалась лишь половина рыцарей — ровно шестьдесят всадников. Пал от богатырского удара шипастой булавой по затылку и храбрый рыцарь Огилви. Убил его второй воевода князь Черкасский. Шестидесятым в строй встал его оруженосец Джордж Лермонт. Мгновенно сменив рыцаря в седле, вооружившись его сокрушительным клеймором, он перекинул тяжелое тело рыцаря через луку седла и умчался в крепость.

Раненный в руку, плечо и бедро командир шквадрона, могучий и бесстрашный верзила из клана Черных Дугласов, служивший еще королю французов Генриху IV, взглянул походя на бездыханное тело Огилви и тут же выдал эпитафию:

— Это был самый отважный из сумасброднейших и самый сумасбродный из отважнейших рыцарей нашей доброй старой Шотландии!

Он глянул на Джорджа, сверкнул черными глазами и загремел голосом Стентора:

— Но рыцарство никогда не переведется и не оскудеет в стране Чертополоха! На колено, Джордж Лермонт!