Если бы Пушкин…
Шрифт:
Сапоги – ну куда от них денешься?
И зеленые крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки.
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
что идете войной наугад…
До свидания, девочки!
Девочки, постарайтесь вернуться назад.
«Нет, не прячьтесь
Вся соль именно вот в этом – «И все-таки…»
Старая, «добулатовская» песня всем строем своим, всем своим пафосом (в былые времена искренним, позже – заказным, казенным) утверждала безусловный приоритет государственных интересов над интересами одной, отдельно взятой человеческой личности:
Забота у нас большая.
Забота у нас такая:
Жила бы страна родная —
И нету других забот.
Песни Булата Окуджавы всем своим душевным настроем утверждают противоположное. В этом главный и – очень личный – пафос всего его творчества. И его исторических романов, и его – так называемых гражданских, и сугубо интимных лирических стихов и песен:
– Господин лейтенант, что это вы хмуры?
Аль не по сердцу вам ваше ремесло?
– Господин генерал, вспомнились амуры —
не скажу, чтобы мне с ними не везло.
– Господин лейтенант. Нынче не до шашней:
скоро бой предстоит, а вы все про баб!
– Господин генерал, перед рукопашной
золотые деньки вспомянуть хотя б…
– На полях, лейтенант, кровию политых,
расцветет, лейтенант, славы торжество…
– Господин генерал, слава для убитых,
а живому нужней женщина его…
– Ну гляди, лейтенант, каяться придется!
Пускай счеты с тобой трибунал сведет…
– Видно, так, генерал: чужой промахнется,
а уж свой в своего всегда попадет.
Всем, кто истошно орал – и ныне продолжает орать на всех перекрестках, что им за державу обидно, он тихим своим, проникновенным голосом словно бы отвечает:
– А мне обидно за человека, которого всю дорогу вот эта самая держава – и в войну, и в мирное время – безжалостно растаптывала пудовым своим сапогом.
И в конце концов этот слабый, одинокий голос заглушил, пересилил, победил не только гром духовых оркестров, во всю свою мощь исторгавших из своих медных глоток бесконечный марш энтузиастов, но и грохот стальных гусениц по брусчатке, и громовые раскаты праздничных орудийных салютов могучей ядерной державы:
Римская империя времени упадка
Сохраняла видимость полного порядка.
Цезарь был на месте, соратники рядом.
Жизнь была прекрасна, судя по докладам.
А критики скажут, что слово «соратник»
не римская деталь,
Что это словечко всю песенку смысла лишает…
Может быть, может быть… Может быть, не римское,
не жаль!
Мне это совсем не мешает.
И даже меня украшает.
Жители империи времени упадка
Ели, что достанут, напивались гадко.
Каждый на рассвете на рассол был падок.
Видимо, не знали, что у них упадок.
А критики скажут, что слово «рассол», мол,
не римская деталь.
Что это словечко всю песенку смысла лишает.
Может быть, может быть… Может быть, не римское,
не жаль!
Мне это совсем не мешает и даже меня украшает…
Женщины империи времени упадка…
Только им, красавицам, доставалось сладко.
Все пути открыты перед ихним взором:
Хочешь – на работу, а хочешь – на форум!
А критики – хором:
– Ах, форум, ах, форум! Вот – римская деталь!
Одно лишь словечко, а песенку как украшает!..
Может быть, может быть… Может быть, и римское.
А жаль!
Оно мне мешает, и песенку смысла лишает.
Сочинено это было еще до перестройки, во времена так называемого застоя. И одна только эта песенка легко и грациозно опровергает все бредни насчет того, что три человека собрались где-то там – в Беловежской пуще – и из сугубо личных, шкурных своих целей и побуждений развалили великую державу
Ну, а те, кто искренне верит в эту чепуху, видимо, и в самом деле не видели, не чувствовали, «не знали, что у них упадок».
«Нас мало. Нас, может быть, трое…»
Булат Окуджава – поэт. Но поэтов… Чуть было не сказал – много… Нет, истинных поэтов, конечно, немного. В любую эпоху – по пальцам можно пересчитать. Прав был Пастернак, сказавший в свое время: «Нас мало. Нас, может быть, трое…»
Если говорить о сверстниках Булата – поэтах его поколения, – можно назвать пятерых. От силы – шестерых.