Если бы Пушкин…
Шрифт:
Одной только эстетической притягательностью эту тягу самых разных наших бардов к поэтике блатной песни, пожалуй, не объяснишь. Действовали тут и еще какие-то, быть может, даже более мощные стимулы.
На главный из них проницательно указал Андрей Синявский – в той же своей статье, которую я только что цитировал:
...
…Солженицын обижается, что блатной песне своевременно рот не заткнули: «Как-то в 46-м году летним вечером в лагерьке на Калужской заставе блатной лег животом на подоконник третьего этажа и сильным голосом стал петь одну блатную песню за другой… В песнях этих воспевалась «легкая жизнь», убийства, кражи, налеты. И не только никто из надзирателей,
И вот как откликается на это рассуждение Андрей Донатович:
Угрожать-то, быть может, и не угрожала, однако собирать и записывать блатной фольклор (по официальному параграфу – «кулацкий») почему-то запрещалось, как меня, студента, в том же 46-м предупреждали по-тихому бывалые старики-фольклористы. Грозило сроком до 10 лет («антисоветская агитация и пропаганда»).
Пишет сыночку мать:
– Милый, хороший мой,
Помни, Россия вся —
Это концлаг большой.
А какая там агитация?! Ни одна настоящая блатная песня не примет этот вражий навет. Пусть таким баловством у себя большевики занимаются. Агитпроп. Партаппарат. Гулаг. Блатной же человек просто ищет выразить словами струны, мелодию, которая, однако, все равно разойдется с текстом, так что в итоге и не поймешь, о чем, собственно, поется…
О чем поется, может, и не поймешь. Но одно-то уж во всяком случае всегда почувствуешь: песня эта – вольная, свободная, не только не подцензурная, но и не заказная. Не зависящая ни от чего другого, как только от желания выплеснуть, выразить, излить в словах и мелодии свою душу.
Вот этой же свободой, этой полной, совершенной, абсолютной независимостью своей от какого бы то ни было социального заказа (читай – приказа) и покорили нас песни Булата Окуджавы, Александра Галича, Владимира Высоцкого.
И стать достояньем доцента…
1
Какое-то представление о том, что это за штука такая – постструктурализм, у меня было и раньше. Но четко сформулировать, что конкретно он, этот самый постструктурализм, собой представляет, я сам бы, наверно, не смог. Помог мне М.Л. Гаспаров [8] :
...
…в последние десятилетия граница между научно-объективным и творчески произвольным подходом в литературоведении стала размываться. Ю.М. Лотман начинал работу в эпоху догматического литературоведения – сейчас, наоборот, торжествует антидогматическое литературоведение, постструктурализм или деконструктивизм. Цель историка – чтение текста на фоне читательских ожиданий времени автора. Цель нового литератора – чтение на фоне собственных читательских ожиданий, то есть после последней полюбившейся книги.
Как не вспомнить тут знаменитое некрасовское:
Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет.
Верить, не верить – ему все равно,
Лишь бы доказано было умно!
На то, чтобы «доказано было умно», они (постструктуралисты) – мастера. И система доказательств у них при этом всегда одна и та же.
Вот, например, попалась мне как-то на глаза вышедшая в 1994 году в Киеве книга А.Н. Баркова – «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение». Суть этого «альтернативного прочтения» состояла в том, чтобы доказать, что прототипом булгаковского Мастера был не кто иной, как А.М. Горький, а прототипом Маргариты, соответственно, – М.Ф. Андреева.
А доказательства были такие.
В булгаковском романе, как вы, может быть, помните, упоминается фалернское вино, которое пил прокуратор Иудеи. Ну,
пил и пил. Надо же было ему что-нибудь пить. И надо же было автору этот любимый прокуратором напиток как-то назвать…Но это рассуждение – сугубо дилетантское.
А вот что получается, если копнуть глубже:
...
Фалернское вино, воспетое в Древнем Риме Горацием и Катуллом, а в России – Батюшковым и Пушкиным, является одним из знаменитых вин, которые действительно могли поставляться прокуратору Иудеи из метрополии. Однако в данном случае главное, видимо, не в этом, а в том, что оно производится в итальянской области Кампания (Неаполь, Капри, Сорренто, Салерно), с которой связана значительная часть жизни Горького. В этой связи следует отметить, что и вожделенная для Пилата метрополия, куда он так стремился из «ненавидимого» Ершалаима, – Капрея – это тот же остров Капри, с которым тесно связана биография Горького. Скорее всего, именно эта марка вина подразумевалась в адресованном Горькому и Андреевой письме Ленина от 15 января 1908 года: «К весне же закатимся пить белое каприйское вино и смотреть Неаполь и болтать с Вами».
С этой же местностью связан и отмеченный искусствоведом М. Соколовым факт: в годы работы Горького над «Климом Самгиным» «… мысль писателя устремлялась к Риму, Тиберию и Понтию Пилату», что в значительной степени корреспондирует с фабулой «Мастера и Маргариты» (создание Мастером романа о Пилате), о чем Булгаков мог знать из рассказов коллег, посещавших Горького в последний период его пребывания в Италии. [9]
Имя Ленина, как потом выяснится, упомянуто тут тоже не всуе. Но об этом – позже. Пока же остановимся на другом тонком наблюдении автора книги. Оказывается, фалернское вино упоминается в булгаковском романе дважды. И хотя не может быть сомнений, что в обоих случаях речь идет об одном и том же вине, в первом случае оно называется «Фалерно», а во втором – «Цекуба»:
...
– Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?
– «Цекуба», тридцатилетнее, – любезно отозвался прокуратор.
Известная исследовательница булгаковского романа Л.М. Яновская в своем комментарии высказала предположение, что Булгаков, по какой-то причине изменив название вина в одном случае, позабыл сделать это в другом. Но у автора «альтернативного прочтения» эта наивная гипотеза вызывает ироническую усмешку. Он-то знает, что на самом деле за этим – вторым – наименованием фалернского вина скрывается нечто совсем другое:
...
«Это можно объяснить желанием вызвать еще одну, более прямую ассоциацию с именем Горького. Несмотря на то что слова «Цекуба» официально как бы не существует, оно все же было широко распространено в писательской среде 20-30-х годов. Это – видоизменение аббревиатуры «Цекубу», происходящей от названия «Центральной комиссии по улучшению быта ученых», образованной в 1921 году по инициативе Горького при поддержке В.И. Ленина. Об отношении Горького к ее созданию идет, в частности, речь в статье В. Малкина «Ленин и Горький» в газете «Правда» от 29 марта 1928 года: «В каждый свой приезд Алексей Максимович обязательно ставил вопрос о сохранении и укреплении научно-технических и литературно-художественных кадров. Из таких бесед возникла идея организации Цекубу».
…Следует отметить, что аббревиатура «Цекубу», употреблявшаяся в обиходе с окончанием «а» в именительном падеже, была в то время настолько известна, что автор цитируемой статьи даже не приводит объяснения ее смысла. [10]
Все прочие доказательства – в том же роде.
Но особенно впечатляют аргументы, посредством которых автор «альтернативного прочтения» обосновывает другую свою гипотезу, согласно которой прототипом булгаковского Воланда был… кто бы, вы думали? Ну да, конечно, Ленин.