Если любишь - солги

Значит, это не случайная потеря. Должно быть, страницы позаимствовал ленивый студент, не пожелавший конспектировать длинную главу, или прикарманил беззастенчивый любитель древних преданий. После книгу очевидно отреставрировали. Мастер перебрал листы и заново сшил книжный блок как есть. Переплёт был крепким и ровным, страницы плотно прилегали друг к другу. Определить на ощупь, что часть из них выпала или вырвана, было невозможно.

Ну, хватит на сегодня, а то голова заболит. Выйду на воздух, прогуляюсь к озеру.

Проходя мимо гостиной, я бросила взгляд внутрь: его сиятельство сьер Кардалли раскинулся на диване, свесив на пол правую руку, на груди — раскрытая книга, голова откинута, лицо в солнечных лучах походило на копчёный окорок. Негромкие, но отчётливые всхрапы перемежались с мерным тиканьем тяжёлых напольных часов.

Часы считали секунды. Всхрапы не прекращались, литератор был неподвижен, и я решилась. На цыпочках, не дыша, приблизилась к столику. Сочинение Амброзиуса обнаружилось в середине стопки, под двумя другими книгами. Я осторожно переложила их на край и взяла в руки коричневый кожаный том "Историй". Торопливо пролистнула страницы. Красть книгу у Кардалли я, конечно, не буду, но хоть взгляну на эту таинственную главу — понять, стоит ли она сожалений…

Страницы с четыреста девяносто девятой по пятьсот двадцать пятую отсутствовали. Их кто-то грубо вырвал.

Глава 14. Оборотень

Казалось, время в Тамоне замерло. За две недели я не видела ни одного устройства на флюидах, и лишь кое-где на крышах среди тёмно-красной черепицы поблёскивали солнечные панели. Ни одну улицу не застелили асфальтом, удобным для мажи-мобилей — в городке таковых просто не было. По булыжным мостовым грохотали конные повозки и паровые экипажи, изредка прокатывались, дребезжа кузовом, электросолнечные гибриды.

Чаще всего здесь ходили пешком, небольшие грузы возили на ручных тачках. Человек с тачкой легко протискивался в тесные проулки, куда не было хода транспорту. Эти проулки пронизывали город, как кровеносные сосуды человеческий организм. Наверное, ловкий мальчишка вроде Пьетро мог бы пройти Тамону насквозь, ни разу не мелькнув на главных улицах. Сьер Бартоло утверждал, что во времена, когда Ветгель делили между собой Литезия и Гуллирия, городок на границе был гнездом контрабандистов.

Из открытых дверей неслись гортанные голоса, запахи сладостей и жареной рыбы, на балконах стояли кадки с лимонными деревьями и сушилось бельё. Чистильщик обуви на углу у кофейни трудился над башмаками сьера в полосатом костюме и в полный голос распевал фривольные куплеты. У него был хороший тенор. Решётчатые ставни на окнах, лестницы сразу на второй этаж, старинные фонари на стенах, заросших виноградом и глицинией, раскидистые деревья, с которых удобно перебираться на крыши…

Я гуляла по Тамоне и видела вокруг декорации к авантюрной синематографической картине. Герой, белозубый красавец со шпагой, лишь притворялся контрабандистом, на самом деле он борец за свободу и под тюками с заграничным табаком прятал ружья для повстанцев. И конечно, он влюблён в дочку градоначальника… или лучше шефа жандармов?

О духи земли! Мне следовало думать о другом. О вырванных страницах. О сказке и её героине, поражённой той же психической болезнью, что и я. Но какой смысл? Что в этой сказке важного?

Недуг королевы не был врождённым, его вызвало сильное потрясение. Это первое. После смерти Справедливая вознеслась на луну. Или стала луной. А её братья — двумя другими лунами. То есть божествами, которых почитали древние. Это второе.

Луны — источник магии. Они насыщают флюидами энергетические кристаллы и дают мажисьерам силу магнетизма. Так что же, Барро считал, я могу управлять лунной магией? Нелепица! И причём здесь источники, названные почему-то великими?

Из детства мне смутно помнилась сказка о ключе с двумя струями — мёртвой и живой. Принц-Сокол испил из источника жизни и получил силу для победы над Королём-Драконом. Что ещё? В каждой школе висит изречение Максимиллиана Амера: "Припадите к книге, как к источнику знаний". Нет, это явно пальцем в небо. Или вот ещё: "Клянусь священными водами, говорить правду и только правду". Откуда это — из какого-то древнего эпоса или из синематографической картины? Надо бы вспомнить.

Ещё стоило подумать о работе. За пять лет я пробовала себя в разных занятиях, но умение составлять мозаику из ракушек или некоторый опыт с фотографическим аппаратом едва ли добудут мне деньги. Разве что открыть фотокружок для девочек. Но кому в Тамоне это нужно?

Я помнила, как обращаться с кульманом — спасибо папе. Однако и чертёжница в крохотном городке вряд ли пригодится. А машинистка? Автоматоны-печатники на флюидах, модные в Шафлю, нескоро доберутся до провинции. Курсы машинописи я прошла осознанно, как раз на случай, если придётся самой зарабатывать на хлеб. За пишущую машинку не садилась давно. Но это дело практики. Надо бы расспросить матушку Аннели, каковы в Тамоне шансы для машинистки. Не сегодня — на днях…

Я так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу заметила волнение на улицах, обычно сонных и малолюдных. Взрослые и дети, высыпав на прогретую солнцем мостовую, показывали куда-то руками, галдели возбуждённо и тревожно.

— Прямо тут, у нас, всё это время? Духи земли!..

— До смерти? Не может быть?..

— Поймали?..

— Ведут сюда?..

В беспорядочном гомоне почудилось имя сьера Бартоло, произнесённое с сочувствием, и я спросила у молодой кудрявой толстухи в цветастом платье:

— Вы не знаете, что случилось?

— Оборотня поймали! — охотно поделилась та, блеснув чёрными любопытными глазами. — Говорят, загрыз кого-то. Ужас просто!

Самые нетерпеливые тянулись вверх по улице, и я пошла вместе с ними, стараясь прятаться за спинами и держаться ближе к домам. Это не может быть случайными совпадением. В тихой маленькой Тамоне — оборотень! Или оборотни. Пойман один. А сколько их всего? Может быть, прямо сейчас, на этой улице… И сьер Бартоло. Весёлый, сдобный, сахарный и ванильный сьер Бартоло — убит? Если пришли к нему, значит, точно за мной. Он умер из-за меня. Как и профессор Барро.

Неизвестность сводила с ума. Я должна была увидеть всё своими глазами…

Негустая толпа впереди смешалась и, распавшись надвое, откатилась к стенам домов. Я привстала на цыпочки, выглядывая из-за плеча молодого человека в рубахе с закатанными рукавами: посередине улицы показалась процессия. Впереди шли двое в коричневых мундирах — горели на солнце ряды медных пуговиц и кокарды на форменных кепи. Жандармы Магистериума. За ними, рослыми, широкоплечими, с длинными чёрными палками в руках, виднелись ещё какие-то люди в форме и в штатском, сколько, не рассмотреть. А между этими людьми, шагающими ровно и стройно, корчилось что-то… кто-то…

— Сдохни, тварь! — крикнул вдруг молодой человек передо мной гулким страшным голосом, так громко, что уши заложило.

Толпа гудела, будто рассерженный пчелиный рой. Меня толкали, от мужчин в первом ряду разило табаком и потом, но я терпела.

А потом все чувства разом отказали: в окружении жандармов и полицейских неуклюже двигался, звеня кандалами и корчась, будто в припадке… Нет, не может быть! Или всё-таки… Гвидо?

Человек, похожий на Гвидо Леонзайо — или уже не человек? — на ходу вращал головой и дёргался в судорогах. Нос и губы его были разбиты, левый глаз заплыл, сквозь прорехи в изодранной одежде светило голое тело, белое, как опара. Железные кольца на его запястьях, лодыжках и шее соединялись толстыми цепями, их бряцанье долетало сквозь крики и гвалт.