«Если мир обрушится на нашу республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1922–1941 годах

Второй важнейший блок, политико-информационный, составляет информация о политической, социальной, культурной современной жизни других стран. Именно эти сведения должны были играть определяющую роль в создании адекватной картины мира. Однако оба основных канала получения информации, относящейся к данному блоку, а именно система образования и средства массовой коммуникации, находились под жестким политико-идеологическим контролем. Как иронически отмечал Станислав Ежи Лец, «Окно в мир можно закрыть газетой». Впрочем, не менее удачный образ нашел известный литератор М. А. Кузмин, который записал в дневнике в августе 1934 г., во время работы Первого съезда советских писателей: «Запад сквозь правительственные очки…» [66]

66

Кузмин М. А. Дневник 1934 г. СПб., 1998. С. 95.

В историографии иногда встречается утверждение, что информация о жизни зарубежных стран свободно поступала в СССР. «Самоизоляция СССР всегда была весьма относительной. Благодаря книгам, фильмам заинтересованные советские граждане могли ознакомиться с бытом других народов» – пишет современный российский исследователь [67] . Однако книги или фильмы о жизни и быте других стран подвергались тщательному отбору, часто переводились или дублировались со значительными купюрами. Это относилось и к изобразительному искусству, и даже к музыке. «Наше искусство искусственно и насильственно оторвано от развития искусства во всем мире. Мы не видели современного [курсив документа, – авт.] искусства Европы и Америки вот уже сорок лет» – записал в дневнике в июне 1956 г. историк С. С. Дмитриев [68] .

67

Фатеев А. В. Образ врага в советской пропаганде. 1945–1954 гг. М., 1999. С. 135.

68

Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева // Отечественная история. 2000. № 2. С. 144.

Пожалуй, наиболее образно охарактеризовал ситуацию в июле 1929 г. М. М. Пришвин: «Наша республика похожа на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча со стороны, а внутри все освещено красным фонариком…» [69]

Основным источником информации о внешнем мире служили советская пресса и радио. В материалах так называемого «Гарвардского проекта» [70] есть данные о том, что газеты служили основным источником информации для 59 % служащих, 47 % представителей интеллигенции, 30–35 % рабочих и 18 % колхозников. На втором месте стояла устная информация – проще говоря, слухи, которые служили основным источником информации для 60 % колхозников, 34 % представителей интеллигенции, 43 % рабочих (для квалифицированных рабочих этот показатель составлял 26 %). На третьем месте стояло радио – его в качестве основного источника указывали от 9 до 22 % опрошенных [71] . Правда, для школьников, как было установлено одним из обследований 1920-х годов, важнейшим источником социально-политических представлений являлись как раз слухи, домашние или уличные разговоры и т. п. (этот источник назвало свыше 20 % опрошенных); соответственно, занятия по политграмоте и чтение газет и другой политической литературы заняли второе и третье место [72] . Однако необходимо учитывать, что применительно к информации о внешнем мире, слухи появлялись преимущественно на основании газетных публикаций [73] .

69

Пришвин М. М. Дневники. 1928–1929. Книга шестая. М., 2004. С. 432.

70

В 1950–1951 гг. сотрудники Гарвардского университета опросили несколько тысяч т. н. «перемещенных лиц». Материалы этих опросов легли в основу многих социологических и политологических работ о сталинском обществе, изданных в США в 1950–60-е годы.

71

См.: Кодин Е. В. «Гарвардский проект». М., 2003. С. 143.

72

Бернштейн М., Гельмонт А. Наша современность и дети: Педологическое исследование о социальных представлениях современных школьников. М.; Л., 1926. С. 174.

73

Примеры этому см.: Голубев А. В. Формирование образа внешнего мира в СССР. 30-е годы // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999. С. 178–208; Он же. «Весь мир против нас»: Запад глазами советского общества 1930-х годов // Труды Института российской истории РАН. 1997–1998. Выпуск 2. М., 2000. С. 286–323; Он же. «В осажденной крепости» (к вопросу о предпосылках «холодной войны») // Советское общество: будни холодной войны. М.: Арзамас, 2000. С. 40–56; Он же. «Царь Китаю не верит…» Союзники в представлении российского общества 1914–1945 гг. // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 1. М., 2000. С. 317–355; Он же. «Призраки войны» и реальность // Знание – сила. 2001. № 7. С. 12–22; и др.

Особенное значение газеты приобретали в кризисных ситуациях – и, как правило, тогда-то их и не хватало. Так, в только что освобожденной Литве в июне 1945 г. работники «Союзпечати» спекулировали газетами, перепродавая их по завышенным ценам, причем особой популярностью пользовалась «Советская Литва» и столичные газеты («Правда», «Известия», «Пионерская правда» и пр.), а для любителей предлагались и антисоветские издания [74] .

При этом уже в 1920-е годы наблюдатели отмечали как рост интереса в массах, в деревне в том числе, к газетным материалам, так и умение читать их. Как записал в своем дневнике в январе 1929 г. М. М. Пришвин, «многие за последнее время простые люди привыкли газеты читать, и им легко вспомнить, как странно казалось им в газете при первоначальном неумении выбирать нужное, встречать один за другим разнородные, несвязанные между собой факты» [75] .

74

LYA. F.K-1. Ap. 3. В. 49. L. 31.

75

Пришвин М. М. Дневники. 1928–1929… С. 351.

Интерес не только города, но и деревни к внешнему миру можно проиллюстрировать материалами обследований, проводившихся в середине 1920-х годов. В одну из волостей Тверской губернии накануне первой мировой войны поступало за год 31 тыс. экземпляров газет. К 1923 г., когда подписка подорожала, количество газет упало до 2 тыс. экземпляров. Но уже в 1924 году волость получила почти 25 тыс. экземпляров, в 1925 г. около 60 тыс., в 1926 г. больше 100 тыс. При этом, в отличие от 1913 г., когда газеты выписывала сельская интеллигенция и зажиточные крестьяне только для себя, в 1920-е годы одна газета читалась, как правило, в 3–4 дворах [76] . При этом именно международные известия (в первую очередь связанные с ожиданиями войны) вызывали особый интерес.

76

Большаков А. М. Деревня 1917–1927 гг. М., 1927. С. 300.

Конечно, на огромной российской территории встречались районы и города, куда даже слухи не доходили. Так, в январе 1925 г. участник 1-го Всесоюзного учительского съезда И. Я. Пейсель из Обдорска [77] писал в ответе на анкету: «Во всем городе получаются лишь 12 [видимо, экземпляров, – авт.] газет и журналов. По приезде в Москву и выслушании съездовских докладов, мы сразу почувствовали себя выросшими, так как узнали многое из того, что не доходило в Обдорск, даже в форме слухов. Я возвращаюсь со съезда, так сказать, начиненный знаниями и знакомством с политической обстановкой не только в нашей стране, но и на Западе» [78] .

77

Название города Салехард до 1933 г.

78

Цит. по: Дробот В. Великий перелом (учительство о себе). М., 1925. С. 66.

Альтернативных каналов получения информации почти не существовало. Большинство советских граждан, в том числе и большинство политической элиты 1920-х, а особенно 30-х годов, не владело в достаточной степени иностранными языками и, следовательно, не могло использовать западную прессу или сообщения иностранного радио.

Впрочем, поступление иностранной прессы в СССР было очень ограниченным: списки допущенных и запрещенных изданий пересматривались и утверждались на Политбюро. Но и к «допущенной» прессе даже в столицах доступ имели немногие, что же касается провинции – ограничимся цитатами из отчетов Омского обллита. И в годовом отчете за 1923 г., и в полугодовом за вторую половину 1925 г. содержатся похожие фразы: «Иностранных газет и журналов через гублит в пределах Омска и губернии не распространялось» (1923); «через Омский Окрлит иностранные газеты не проходили и не проходят» (1925) [79] .

79

ГАОО. Ф. Р-693. Оп. 1. 1921–1930. Л. 12, 74.

Как отмечал в отчетном докладе за 1926 г. начальник Главлита П. И. Лебедев-Полянский, «ввоз иностранной непериодической литературы советскими книжными фирмами уменьшился вдвое по сравнению с 1925 г. В 1925 г. – 8816 названий, в 1926 г. – 4449 названий. Периодика: 1925 г. – 83890 номеров, в 1926-м – 8017. Из общего количества непериодической литературы на иностранных языках пропущено [80] 13 % и на русском 3. Причины недопущения: антимарксистское и антисоветское содержание, религиозная агитация и чуждая идеология (в детской литературе)» [81] .

80

Так в документе; по смыслу – «не пропущено».

81

Блюм А. В. Цензура в СССР. Документы 1917–1991. Bochum, 1999. С. 113.

В 20-е годы иностранные источники в какой-то степени заменяла эмигрантская пресса, издающаяся на русском языке. В апреле 1921 г. президиум ВЦИК принял постановление о выписке 20 экз. каждой из ведущих эмигрантских газет. В апреле 1922 г. в связи с подготовкой процесса правых эсеров, Политбюро приняло решение о снабжении эсеровской газетой «Голос России» и меньшевистским журналом «Социалистический вестник» губкомов РКП(б) и утвердило смету на выписку 20 экземпляров каждого издания [82] . Однако эти издания предназначались лишь для относительно узкого круга, прежде всего партийной элиты.

82

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 289. Л. 5; Цакунов С. В. Нэп: эволюция режима и рождение национал-большевизма // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира. М., 1997. С. 88.

Одновременно, как только по окончании гражданской войны была восстановлена почтовая связь с заграницей, среди руководства оживились опасения, связанные с проникновением таким путем иностранной (в том числе эмигрантской) периодики. Уже в январе 1922 г. нарком иностранных дел Г. В. Чичерин выразил озабоченность тем, что «по почте уже посылаются газеты частным лицам. Допускать это значит восстановить возможность печатной агитации против нас. По Москве будут ходить какие-нибудь ярко агитационные номера белогвардейской печати». Признавая, однако, «что неудобно просто декретировать воспрещение ввоза газет из заграницы», Чичерин предложил создать комиссию для рассмотрения этих вопросов из представителей Политбюро, ВЧК и НКИД [83] .

83

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 427–428.

Опасения советского руководства отнюдь не были беспочвенными: только на московском почтамте в 1925 г. в месяц задерживали до 5000 экземпляров эмигрантских газет и от нескольких сотен до полутора тысяч различных листовок и воззваний [84] . В апреле 1925 г. информационный отдел ОГПУ сообщал: «Необходимо отдельно отметить рассылку воззваний различных монархических групп (в частности, она налажена по Ленинградской губернии, откуда письма получаются в ряде губерний)» [85] .

84

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 87. Д. 181. Л. 76 об.; Д. 182. Л. 9 об.

85

Там же. Д. 199. Л. 60.