Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Лицо вспыхнуло.

– Херня.

– Не отнекивайся. Одному из четырех приспичило добыть скальп белого человека. Отсюда и проблемы.

– Это не твои проблемы, баран. Лучше умотать к черту, чем жевать жвачку у Гвидо. – Он подхватил конверт с бланками и крутнулся на месте, тыча в пространство пальцем. – Если я останусь здесь, я превращусь в Г. Алонзо Овуса – десять, блять, лет на академической сцене.

Услыхав это имя, Гноссос заморгал и сел.

– Овус? Ты его видел?

– Он в больнице. Решил прибрать к рукам университет, не высовывая носа из штаб-квартирки. Вот и говори после этого о недальновидности!

– Ладно. – Гноссос наконец натянул на себя мятые вельветовые штаны.

– У тебя до Нью-Йорка бабок не хватит, какая там Гавана. Ты вчера вертел колесико?

– Меня пристроит твой кореш Аквавитус, не парься.

– Кто?

– Аквавитус, старик, ты не ослышался.

– Джакомо? Из мафии?

– Я назвал твое имя; он сейчас крутится в Майами. И не надо напрягов, я не все могу говорить.

– Какая интрига, Хеффаламп, просто восхитительно. Я вчера видел в витрине твою фоту. Очень театрально. А кто эта маленькая лесби-цаца, что похожа на Жанну д'Арк?

– Черт побери, это моя девушка.

– Не может быть.

– Блять, я пошел. – С грохотом хлопнув дверью, он рванул в Анаграм-Холл. Дело дрянь. В голове нарисовалось кафе – задние комнаты набиты анархистами, тяжелый дым над столами. Логово, где мозги оплодотворяют бунтом, место, где зачинаются связи, брожения и локальные войны. Хефф, слышит он голос командира в полевой форме, и рука сжимает руку, ждать больше нельзя. Доставь циркон Фоппе и скажи, что ночью мы выступаем. Четверть французской крови. Эритроциты здравомыслия. Добавить немного греческой плазмы. Кормить долмой, побольше козьего сыра. Биохимическая трансплантация. Изменить его сознание. Найти оранжерею и посадить семена дури.

Через несколько часов запутанный клубок оформительской волокиты привел Гноссоса в кабинет самого декана. Просторно, кожаные кресла, похоже на библиотеку, только вместо книг – минералогические образцы. Редкие разновидности известняка, кварца, сланца из ущелий, куски угля из пластов Ньюкастла, пористые слои гавайской магмы, кремнезем, гранит, самоцветы. Осколки и обломки нелепой карьеры, прерванной коллегами, нахнокавшими некомпетентность. Вместо того, чтобы привязать к ноге глыбу каррарского мрамора и утопить в Меандре, его сделали деканом. Формовщиком человеков.

Но они забыли про меня.

– Да, сэр, мистер, – говорит декан Магнолия, – все верно. Пять долларов.

– Экстраординарная сумма. Вы должны понимать, что после дрейфа на льдине, я вам об этом рассказывал, мне было весьма затруднительно, если не сказать больше, вернуться в Афину вовремя.

– Естественно, я понимаю вашу ситуацию. Но тем не менее, администрация придерживается определенных правил, и мы вынуждены им подчиняться.

– Мне придется заплатить серебряными долларами.

– Простите, не понял?

– Серебряными долларами Соединенных Штатов. Федеральный резервный банк их признает.

– Я не совсем понимаю…

– И они выдаются там в обмен на серебро.

– А, да-да, конечно.

– Я могу быть уверен, что вы их примете?

– А нет ли у вас бумажных денег, мистер…

– Мой последний работодатель никогда ими не пользовался. Бактерии.

– Вот как?

– Вы не представляете, какое количество паразитических колоний разрастается посредством долларовых банкнот. Осмотически. Пока это теория, конечно.

– Я вижу, вы питаете большой интерес к медицине, мистер… гм…

– Я собираюсь стать онкохирургом.

– А-а.

– Докопаться до внутренностей, найти болезнь, удалить опухоль.

– Рад слышать, что вы так быстро приняли решение. Большинство ваших товарищей-студентов…

– Да, я понимаю. Они тратят слишком много времени на борьбу со своей неуверенностью.

– Совершенно точно.

– Бесцельные блуждания по расходящимся тропкам юности, безответственность, неспособность вовремя выйти на Верную Дорогу. Это должно вызывать недоумение у такого человека, как вы, чье предназначение – расставлять знаки, указывать путь и тому подобное.

Декан Магнолия крутился в кресле, поглаживая кусок окаменевшей Саратога-Спрингс.

– Это так живительно – поговорить с человеком, понимающим твою позицию. Вы были бы удивлены, поистине удивлены, узнав сколько малосимпатичных юнцов проходит из года в год через этот кабинет.

– Я не удивлен, сэр. – Отвлекай кота играми, сбережешь пять баксов.

– Это один из симптомов времени. Беспокойство. Нерешительность. Ожидание Счастливого Случая. То, что первый доктор Паппадопулис называл синдромом Легкого Хлеба.

– Первый доктор, гм… – Очки без оправы ползут по картофельному носу, кожаное кресло скрипит под весом туловища.

– Мой отец, сэр. Погиб во влажных джунглях Рангуна. Эксперимент ЮНЕСКО. «Таймс» посвятил его памяти специальный выпуск – возможно, вы читали.

– Да, я хорошо помню. Должно быть, такой удар для вас и вашей матушки.

– Она погибла вместе с ним, сэр. – Взгляд в пол. Поморгать.

– Ах. Определенно, я вам так сочувствую.

– Ничего, я был к этому готов. Мне можно идти? Пора садиться за книги. Время – деньги.

– Конечно, мой мальчик. Заглядывайте иногда. Если захочется поговорить о своих планах. Для того я здесь и сижу.

Разбежался.

– Благодарю вас, сэр. – Через весь кабинет, рюкзак на плечо, уже почти в дверях.

– Ох, э-э, мистер Паппадопуласс…

– Да, сэр?

– Мы, э-э, забыли о вашей плате. За, э-э, опоздание на оформление.

Спокойно, ты будешь отмщен.

– Разумеется. Весьма извиняюсь, должно быть, я расстроился.

Только посмотрите на него. Благосклонная улыбка. Седины мудреца. Исполняет благородную миссию. Играет с камешками. Интересно, если хер у него заизвесткуется, то отломится или нет?

4

Блэкнесс и темная богиня. Гноссос рассказывает историю из прошлой жизни. Карри на ужин. Миссис Блэкнесс в сари приносит пинцет, чтобы накормить пауком плотоядный цветок. Тоска и брожение в гриле Гвидо (или) как заваривалась каша. Второе столкновение с деканом человеков.

Но совсем на другом уровне, там, где отмеряется особый сорт университетского времени, на верхнем этаже под косой крышей Полином-холла, он нашел худую и вечно эзотерическую фигуру Калвина Блэкнесса. Там его обнаружил Гноссос, там все это время Гноссоса и ждали: под огромным мансардным окном сияющей белой студии, сами стены которой впитали в себя запахи льняного масла, скипидара, краски, шлихты, ладана и розовой воды. Старина Блэкнесс, единственный из друзей-советчиков, кто после долгого раздумья так и не дал Гноссосу своего учительского благословения на экспедицию по асфальтовым морям, кто предостерегал его от заговорщицкой дружбы Г. Алонзо Овуса, кто один заранее знал о парадоксальных ловушках Исключения. Не соглашаясь по сути и не вставая на его сторону, он был для Гноссоса понимающим ухом и единственной мишенью интроспективных монологов. Только ему бродяга мог открыть секрет.