Если очень долго падать, можно выбраться наверх

А что удобно? Кожа у нее над глазами изгибается, как настоящие брови. Почему бы не попробовать. На кухне что-то булькает, может, пожрать на халяву?

– Мне бы все равно пригодились. А у вас там не чайник кипит? Я просто заглянул посмотреть…

– Да, конечно. Смотрите как следует, вы первый. – Ушла в кухню, боже, она еще и в чулках. – Вам со сливками или с сахаром?

– И с тем, и с другим. – Спальни нет – просто часть комнаты в дальнем углу отгорожена бамбуковыми шторами, не очень хорошо. Но все остальное вполне прилично: абажуры из рисовой бумаги, белые стены, индейский ковер, широкий диван, камин. Посмотрим, что в кухне.

– Меня зовут Памела, – сказала девушка, наливая через деревянное ситечко чай в кружки без ручек. Халат слегка приоткрылся у шеи, кошачий пух отогнулся, светлые волоски на груди, от которых – острый спазм желания.

– Вы на каком факультете? – В промежутке между двумя чашками.

– Астрономия, – соврал он. – Теории происхождения, разбегающиеся галактики, квантовая механика, и все такое. А вы?

– Архитектура.

– Как получилось, что вы не в общежитии? – Есть надежда.

– Я на пятом курсе. Кухня вам нравится? Холодильник громадный, и хозяин дает столовое серебро. Ваша фамилия действительно Эвергуд?

– Взял фамилию матери, когда отец ушел к бенедиктинцам.

– А. Я просто из любопытства.

– Ничего. Теперь шлет мне бренди и монастырский хлеб. Чай потрясающий. Памела – а дальше?

– Уотсон-Мэй. Вы действительно застрелили медведя-шатуна? Это же, наверное, очень опасно?

А то. У тебя мороз по ляжкам от одной только мысли. Жаль, еще рано, никогда не удавались дневные спектакли. Хорошо, что парка длинная, а то бы заметила. Не люблю тощих, но эти каблуки и волосы. Нажмем немного:

– Не обязательно. Все зависит от человека и от первого выстрела. – Хо-хо.

– Да, конечно.

– Нужно или сразу бить наповал, или обходить и стрелять в сердце. Но это тяжело вспоминать. У вас нет ничего покрепче?

– А не рано?

– Сегодня можно.

– Где-то должен быть джин и, кажется, осталось немного скотча.

– А «Метаксу» вы не держите?

– Что?

– Скотч будет в самый раз; его можно прямо в чай. Попробуйте, хорошо успокаивает нервы, как я всегда говорю, ха-ха.

Она налила скотч и, чуть разведя ноги, села в парусиновое кресло. Халат задрался выше коленных чашечек, чахоточная рука вцепилась в воротник у самой шеи. Гноссос решил, что ему срочно нужен «Пэлл-Мэлл» с парегориком – отфильтровать боль, чтоб не лезла в мозги. Скотч помогал, но мало.

– Так вам понравилась квартира?

– Сколько за нее нужно платить? – Вопрос и глоток.

– Семьдесят долларов; если с кем-то разделите пополам, то, соответственно, тридцать пять.

– Конечно. А свет-вода?

– Все, кроме телефона – я могу его оставить, если вы вернете мне задаток.

Не вопрос.

– Кто там живет? – кивок, – за дверью?

– Раджаматту. Джорж и Ирма. Они из Бенареса, кажется, но очень милые люди. Целыми днями пьют джин с тоником, и еще гранатовый сироп, никого не беспокоят.

Есть какая-то связь?

– Чем они занимаются? В школе, я имею в виду.

– Джордж, кажется, учится на администратора отеля. Теория обслуживания, бакалавр по барам, в таком духе.

Радушный прием в пенджабском «Хилтоне». Паппадопулис вылил себе в чашку все, что оставалось в бутылке.

– Пожалуй, я сюда перееду, старушка. Нужно разговаривать с агентом?

– Нет, будешь платить мне. Хозяин живет за городом.

А мышам раздолье?

Раздался робкий стук в дверь. Памела крикнула:

– Минуточку, – поставила чашку, плотнее запахнула воротник из кошачьего пуха. Полиция? Разъяренный папаша? Знакомый голос ничуть не изменился.

– …объявление в газете; вот и подумал, нельзя ли взглянуть…

– Мне очень жаль, но здесь мистер Эвергуд, он, видимо, ее снимет.

– Уж не Фицгор ли это? – В дверь просунулись морковно-рыжие патлы и веснушчатый нос, от неожиданности побелевший.

– Господи Иисусе.

– Заходи, старик.

– Но ты же сдох! Замерз на каком-то севере. Есть бог на свете, Папс.

– Я воскрес, только и всего. И выбирай слова. Папс – это кастрированный папуас.

– Мне плохо.

– Пэм, можно налить этой дохлой редиске чуть-чуть джина из той бутылки? Располагайся, чучело, в моей новой хате, отдыхай. – Он встал, потряс вялую руку, похлопал низкорослого приятеля по плечам и подтолкнул к плетеному креслу, куда тот и провалился со слабой улыбкой.

– Блин, кроме шуток, тут было столько воплей. Какая-то история с Большим Каньоном, но потом тебя видели в Лас-Вегасе.

– Всего лишь тепловой удар, старик, искал богов солнца на Ранчо Привидений. Ты знаком с Памелой?

Фицгор судорожно кивнул и недоуменно уставился на коктейль цвета вишневой кока-колы.

– Это гранатовый сироп, – объяснила девушка. – Так пьют в Бенаресе.

– Еще говорили, что в Сан-Францисском заливе…

– Меня вытащил фараон. Рыба-молот отъела ему ногу; такая вот сокрушительная ирония – спастись в законе.

– Мать-Богородица!

– Ничего божественного. Обычный легавый. Кажется, ему дали очередную лычку, медальку с Микки-Маусом, точно не помню. Ладно, где Овус?

– В больнице – приходит в себя после моно. Еще ходят слухи про триппер.

– Никакого воображения у этого Овуса. Надо будет навестить. Допивай свой джин, прошвырнемся по кампусу.

– У меня лабораторная, Папс, школа же началась. Ты вернулся учиться или как?

– Всего понемножку. – Многозначительная ухмылка. – Оформляться еще не поздно?

– Могут оштрафовать на пять долларов, – сказала Памела; она включила проигрыватель и поставила пластинку, подхватив полупраздничное настроение. Девушка не без способностей, проскочила мысль. Фетиш?

– К черту, – сказал Фицгор. – Гуляю лабу.

– Вы из ирландцев, мистер Фицгор? – спросила Памела. На пластинке оказался Бах. Блин, до чего же они все одинаковы. Одна и та же полудюжина долгоиграющих дисков, стандартные книжки, восемнадцать перфокарт для «Унивака» в бирюзовом чехле, рядом фотография любимой подружки из женского землячества. Бетховен, Брубек, избранные симфонии, «Пророк», тщательно подобранные антологии, «Теперь нам шесть».