Если останемся живы

– Мне думалось тогда, да и теперь тоже, что Александр был... Не равен себе. Не понимаете? Ну, каждому человеку предназначено занять в жизни определенный объем, каждого ждет своя ячейка.

Для одних - больше, для других - меньше. Вот если человек заполняет ячейку собой так, что не остается в ней пустого места, - все, он состоялся, будь он писатель или слесарь. А у другого все устроено, все ему дано, вот как Александру - а ячейка намного больше его. И нет покоя...

Последнюю фразу она выделила так, что Шебалдин невольно усомнился, заполнила ли свою ячейку сама Ольга Дмитриевна. Она унеслась в какие-то свои неясные мысли, рассеянно чертя огоньком сигареты колечки в воздухе. Шебалдин несмело кашлянул, напоминая о себе.

– Да, - очнулась женщина.
– О чем я? Это состояние мятущейся души...

– Но из-за этого не разводятся, - осмелился предположить Шебалдин. Тысячи людей не равны себе, и ничего, живут...

– Да, конечно, - она вздохнула.
– Дело не в этом. Трещина пробежала примерно за год до развода. Я не смогла бы в точности утверждать, в чем это заключалось. Мне трудно говорить об этом. Я технарь, психология - не мой конек. Положите передо мной чертеж узла ракеты, я скажу вам: эта железка туда, эта сюда, все понятно. А тут... Не хотите же вы, чтобы я исповедовалась в грехе иллюзорных предчувствий...

– Нет-нет, - торопливо отказался Шебалдин, соображая, как переключить разговор в более удобоваримое русло.
– Не надо. Я не священник и не психоаналитик. Меня занимают проблемы попроще. Вы говорили, что за год до развода Ратников изменился. В чем это проявлялось? Есть такое выражение: "любит пожить". Любил ли Ратников пожить?

Женщина задумчиво провожала взглядом поднимающийся к потолку дымок.

– Любил ли?
– повторила она, словно обкатывая эти слова во рту, как леденцы.
– Я бы не сказала. Да и что это значит? Рестораны, девочки, загулы? Это у космонавта?

– Я не то подразумевал, - объяснил Шебалдин.
– Вот вы рассуждали о самодостаточности человека. Примерно ту же схему можно пристегнуть к отношению к жизни, к деньгам и благам. Существуют соблазны, инстинкты, тайные побуждения и скрытые мотивы. Каким в этом смысле был Ратников?

Глаза женщины заблестели, румянец окрасил ее щеки, но это скорее была не реакция на тираду Шебалдина, а действие плохого коньяка. Она налила еще рюмку.

– Нет, - твердо произнесла она.
– Если бы он рвался к деньгам и благам, избрал бы другую профессию, и, уверена, преуспел бы в ней. Знаете, он был талантлив во всем. Ему бы ничего не стоило стать директором банка. Но я вас поняла. Соблазны, инстинкты - неудачные слова, они стреляют вхолостую. Ему не давали спокойно жить, я бы сказала - призраки. Последний год до развода он жил словно в постоянном ожидании чего-то... Такого, чего он жаждал и боялся. Говорил со мной, простите, спал со мной, а сам находился далеко-далеко...

– Но, может быть, он был поглощен подготовкой к полету? Нормальный мандраж космонавта.

– Полет на "Шаттле" тогда еще пребывал в стадии застольных бесед, возразила Боровская.
– А наши полеты никогда не вызывали у него такого... Опустошения. Нет, это совершенно иное.

Самое время переходить к реалиям, мелькнуло у Шебалдина.

– Ольга Дмитриевна, как вы полагаете, эти изменения в поведении Ратникова были вызваны внешними причинами? Возможно, в его окружении появился новый знакомый. Или какие-то необычные звонки по телефону, неурочные отлучки из дома? Вспомните, пожалуйста.

– Вы его в чем-то подозреваете?
– Боровская пошла напролом. Полковник слегка улыбнулся.

– Прямой вопрос заслуживает прямого ответа.

Конечно, я заглянул к вам не из чистого любопытства. Предполагается, что катастрофа "Атлантиса"

явилась следствием ошибочных действий одного из членов экипажа - пока неизвестно, кого. Проверяются все. И мы не исключаем, что на эти действия космонавта могло спровоцировать некое лицо или группа лиц. Вот вам честно и откровенно причина моей заинтересованности.

Она была ошеломлена.

– Вы что, всерьез считаете, что Саша мог подстроить крушение корабля?! Убить себя и шестерых товарищей?

– Я сказал "ошибочные". А ошибки могут быть отзвуками добросовестных заблуждений... Или чьей-то злой воли.

Боровская наклонила голову то ли в знак согласия, то ли оттого, что ее потянуло в сон.

– Так я о знакомых Александра, - напомнил полковник.

– Да, - встрепенулась она.
– Знакомые... Как будто всех я знала. Отряд космонавтов, ребята из нашей лаборатории. У него были ровные, спокойные отношения с людьми. Ни близких друзей, ни явных недоброжелателей. И вроде бы никого нового не возникало. . Хотя постойте...
– Шебалдин обратился в слух и мысленно взмолился, чтобы пленка в его карманном диктофоне не кончилась как раз сейчас, когда из тумана неопределенностей и домыслов начинает показываться верхушка островка твердой почвы фактов.
– Был один случай перед самым разводом. . Мы вышли прогуляться по аллее и обсудить наши невеселые дела... Саша увидел на углу незнакомого мне человека. Попросил меня посидеть на лавочке, а сам прямо-таки рванулся к нему Они свернули за угол... Я ждала минут двадцать. Саша вернулся один. Он был очень возбужден и все толковал о каких-то странных вещах, я ничего не понимала... Ни до этого, ни после я никогда не видела его таким.

– О КАКИХ вещах?
– подался вперед Шебалдин.
– Прошу вас, припомните, что именно говорил Ратников после встречи с незнакомцем?

С виноватой улыбкой Боровская развела руками.

– Не помню Я очень разозлилась тогда, мне-то хотелось решить житейские проблемы, и я почти не слушала, все пыталась перебить. Какая-то дикая смесь политики, философии и фантазий, совершенно на него не похоже.

– Ну хорошо, - Шебалдин беспокоился о пленке.
– Перейдем к таинственному незнакомцу.

Описать его вы можете?

– Я видела его издали, секунд десять, да и не присматривалась особенно, - она наморщила лоб.
– У меня не очень хорошее зрение... Средних лет, хотя скорее пожилой... В общем, не мальчик...

Одет обыкновенно, в темный костюм... По-моему, лысый. Ну, не совсем, а с залысинами.

– Плешивый, - уточнил Шебалдин.

– Может, и так... Не помню. Я так рассердилась на Ратникова, что мне было не до того.

Исчерпывающая информация, грустно усмехнулся про себя Шебалдин.

– А когда это было?
– вернулся полковник к вопросам.
– Дату не припомните?

– Через три года?! Вы с ума сошли. Разве что приблизительно... Это было летом... Разошлись мы девятого июня, ну а это произошло примерно за неделю... Второго или третьего.

– Так, - Шебалдин с досадой уловил сухой щелчок в кармане. Сработал автостоп диктофона.
– И после этого вы больше никогда того человека не видели и никаких упоминаний о нем не слышали?

– А я после развода и Ратникова не видела ни разу. Квартиру менял он сам, сам и мебель перевозил, пока я жила у мамы. Он позвонил, и я перехала сюда.

Больше ничего интересного Боровская в разговоре не сказала. Она снова потянулась к бутылке, но, взглянув на гостя, отвела руку.

Шебалдин довольно скоро перестал сожалеть о том, что не хватило пленки. Может, и та, что использована, была потрачена впустую. Вряд ли он узнал что-то ценное. Ратников встречался с неизвестным Боровской человеком - что из того? К нему мог приехать однокашник, или школьный друг направлялся к Ратникову домой и перехватил его на улице... Нет, не проходит. В этом случае непонятно, почему Ратников не представил его Боровской. Не хотел знакомить друга с фактически бывшей женой, к тому же находящейся не в лучшем расположении духа? Но почему он хотя бы из вежливости не рассказал ей потом, кого встретил. И что это за беседа с давним другом - двадцать минут?