Если останемся живы

– Да... А потом схлестнулись в истории с документами немецкого физика.

– У нас нет с ним непосредственной связи.
– Полковник вернулся к столу за бутылкой.
– Все идет через Бертенева, Рубинова, это официальные каналы, очень долго и нудно. В Москве позарез необходим динамичный, активный эмиссар ЦРУ, человек, который сможет работать и бок о бок с русскими, и против них, если потребуется. Одним словом, вы. У вас будет прямой выход на меня и Стюарта через московского резидента Алана Смита, а с Шебалдиным и его помощниками налаживайте отношения сами. И, конечно, ищите Шалимова.

Корин вынул дискету, вложил в футляр и вручил полковнику.

– Я поеду, Фрэнк. Похоже, ничего другого у вас действительно нет.

– Есть и еще одна причина.

Корин поднял взгляд на Колллинза.

– Да?

– Никто не сделает этого лучше.

Корин задумчиво повертел в пальцах зажигалку.

– Вы любите кино, Фрэнк?

– Нет.

– Я тоже, однако кое-что из обихода киноманов нам обоим не мешает помнить. Когда от фильма заранее ждешь слишком многого, он обычно разочаровывает.

В двери загремел ключ. Вошла Стефи в длинном сиреневом платье, с лакированной сумочкой на кожаном ремешке. Едва она увидела Коллинза, возбужденно-радостное выражение соскочило с ее лица, как картонная маска, уступив место настороженности.

– Я жду вас внизу в машине, - проронил Коллинз.
– Не задерживайтесь. Самолет через час, все бумаги у меня.

Прежде чем Стефи успела опомниться, он поцеловал ей руку и вышел.

– Ты уезжаешь?
– Стефи швырнула сумочку в кресло и против обыкновения залпом выпила виски из стакана Корина.

– Я ненадолго, - прибег Корин к спасительному присловью, стершемуся от частого употребления, как старинная монета.

– Могу я узнать, куда?

– В Россию.

– О, Россия, это чудесно, - мечтательно проговорила Стефи, пока Корин торопливо кидал в чемодан дорожный скарб.
– Я с детства туда рвалась.

Кремль, Большой театр, Сталин, Берия... Это так романтично!

Корин оторвался от чемодана, обнял ее за плечи.

– Стефи... Мне нужно ехать.

– Конечно, я понимаю, - Стефи выскользнула из его рук.
– Свободный мир под угрозой, и кроме тебя, спасти его некому.

– Послушай, - с раздражением начал Корин, но осекся, посмотрев в ее глаза. Она не иронизировала, она была абсолютно серьезной! В ее взгляде не было ничего, кроме понимания и любви... Корин растерялся.

– Я не собираюсь удерживать тебя, - продолжала Стефи.

– Единственное, о чем прошу, - возьми меня с собой.

– Стефи, это невозможно! Предстоит опасная работа, и я...
– он умолк, не зная, как еще аргументировать отказ. Опасностью ее не напугаешь...
– Ты слышала, что сказал Коллинз. Вылет через час.

А виза, билет? Москва - не Лондон, туда так запросто...

– Коллинз сделает это для тебя, - мимоходом бросила Стефи, точно речь шла о покупке билетов в Диснейленд.
– А если нет, я полечу другим рейсом.

– Только не это!
– Корин в отличие от Стефи знал, с кем имеет дело, предполагал, что за ним и за ней могут следить. А ведь она не шутит, она полетит в Москву.

– Подумай, сколько пользы я смогу тебе принести, - уговаривала она. Тебе понадобится расторопный и симпатичный помощник...

Корин застегнул браслет часов. Минутная стрелка была неумолима.

– Ладно, поехали, - решился он.
– Только никаких сборов. Возьми побольше денег, все необходимое купим на месте.

Коллинз нахмурился, увидев выходящих из подъезда рука об руку Корина и Стефи. Он перегнулся через спинку сиденья и открыл заднюю дверцу.

– Мисс Джонсон проводит нас до аэропорта?
– холодно осведомился он.

– Нет, - ответил Корин.
– Мисс Джонсон летит со мной.

– Вы с ума сошли, Корин, - разъярился Коллинз.
– Вы что, собрались на пикник?

– Хочу напомнить, Фрэнк, что я не состою на довольствии у вашего Президента, - холодно сказал Корин.
– И я буду действовать, как считаю нужным. С вами, без вас ли - это уж сами определяйтесь.

Они успели заехать к Аллендейлу и подобрать документы для Стефани.

5

Страх, боль, тяжелый неясный гул.

Гул был похож... на отдаленный рев запущенных одновременно реактивных двигателей. Он звучал не в ушах, а переваливался, перекатывался внутри черепной коробки, как мягкий серый мешок, давящий, удушающий. Но еще хуже становилось, когда он прекращался на долгие мгновения - тогда его место занимал пронзительный, невыносимый звон.

И гул, и звон имели одно стремление, были подчинены одной цели: причинить боль, превосходящую все представления о боли, погасить огни рассудка.

Черный квадрат качался и крутился перед глазами Шалимова, бессмысленное черное поле, гравитационный проход в иное измерение. Скорее бы туда, на ту сторону... Где не будет боли, не будет ничего...

Шалимов не знал, где он, не помнил, что с ним произошло. Размытые картины то и дело всплывали из мрака подсознания и погружались обратно, как в мучительном сне. Что это - возвращение памяти или продолжение бредовых галлюцинаций?

Его не покидало тоскливое ощущение утраты.

В каком бы положении он ни очутился сейчас, впереди ждало что-то очень плохое, то, о чем нельзя вспомнить, потому что это воспоминание будет хуже боли и страха.

Черный квадрат становился контрастнее, как будто настраивали испорченный телевизор. Он и оказался экраном, но не телевизионным экраном компьютерного монитора. Ноги и руки Шалимова были прикованы к разлапистому металлическому сооружению, словно его распяли на спине гигантского паука.

В сектор обзора попадал потолок с мощным созвездием бестеневых ламп, как в операционной, белая дверь и часть стены. Голову сдавливало что-то вроде шлема, пучки цветных проводов отходили от него и исчезали в недрах загадочной машины со множеством циферблатов и переключателей. У медиков в Звездном городке Шалимов вдоволь насмотрелся на диковинную аппаратуру, но такое видел впервые.

В комнате было холодно, стоял резкий запах озона, как после сильной грозы. Андрей покосился на окно - движение зрачков снова опрокинуло его в озеро пронзительного звона, но он отметил, что окно забрано решетками и выходит в парк - по крайней мере, там были деревья. И только сейчас в поле зрения возникли двое мужчин в белых халатах.