Если полететь высоко-высоко…
Шрифт:
Но когда затащу тебя в море, то уже не вытащить на берег… Ты всему, что ты делаешь, отдаёшься со всей страстью. Ты – очень страстная натура!
А я, как всегда, прихватила с собой рукописи, которые надо отрецензировать. Ну, как же без этого?
В своём матросском костюмчике ты чудно смотришься на набережной, на Алчаке. На нашей любимой Ферейке… На плече – сачок, ловля насекомых продолжается! В будущем ты себя мыслишь энтомологом. В настоящем – тоже.
А ещё… тебе нравится ещё одна
– Когда вырасту, у меня будет две профессии. Буду изучать насекомых, а ещё буду продавцом кваса! Я буду продавать квас сразу из двух бочек: из одной продавать, а из другой – сам пить!
Цикл фотографий «Антон в Судаке» – это сплошь шедевры. (Прошу прощения за нескромность). Долматовский потом скажет мне, уже не в первый раз:
– Ты могла бы работать профессиональным фотографом. Такой талант пропадает!
– Евгений Аронович, разве он пропадает?? Но я могу фотографировать только Антона!
– Я говорю о другом. Я тебе добра желаю. Давай я тебя всё же устрою в какой-нибудь журнал. У тебя решилась бы проблема заработка. Фотографы хорошо зарабатывают.
– Но мы и так нормально живём: на книжки-игрушки-фрукты Антону хватает. Даже на море ездим. Чего же ещё желать?
– Что ж ты, так и будешь всю жизнь заниматься подёнщиной, писать эти рецензии?
– Конечно, утомительная работа. Но не столько писать, сколько перечитывать горы макулатуры… Но всё равно это лучше, чем писать на заказ, или фотографировать на заказ.
– Но почему тебя это так пугает? Да, писатель и художник должен уметь откликаться на социальный заказ! В этом нет ничего постыдного и унизительного.
– Но для меня это невозможно. Я могу откликаться только на то, что у меня внутри.
– Послушай, сколько лет мы уже с тобой знакомы… да, двенадцать лет, ты права, а я так и не понял тебя. Столько людей ко мне приходят с просьбой помочь им, и я звоню, устраиваю их, просто наседают с этими просьбами, иногда даже не знаю, куда от них деться. А тут я сам предлагаю тебе, а ты – отказываешься.
– Спасибо, Евгений Аронович, я очень люблю вас, но пусть лучше всё останется, как есть. Я буду приносить вам то, что я написала, а вы будете меня критиковать.
Он был такой хороший, так искренне хотел мне помочь. Но что я могла с собой поделать? «Я – такое дерево, Господи, прости…»
Не забыть: письма Людмилы Фёдоровны нам в Судак. И в каждом – стихотворение. Особенно меня растрогало вот это, посвящённое Антону.
О, повелитель богомолов! Пока ещё ты очень молод. Люби, учись и познавай наш мир, но избегай слюнтяев и задир!…А ещё – вот это – в ответ на моё письмо ей:
. Вот и письмо, . солёное от брызг . любимого летающего гуда. . Как хорошо, . что рядом – шторм, не бриз. . У самых ног твоих, . моё смешное чудо! . Любимая, . ведь шутка – не стихи. . Конечно, так же, . как стихи – не шутка. . Ах, Машенька, . скорее отдохни . и приходи скорей . с твоим большим малюткой.Милая, милая Мама Кошка! Больше всех в жизни я скучала теперь по ней…
А когда мы вернулись из Судака, на вокзале нас встречала моя мама. И первое, что она сказала после «здравствуйте, мои хорошие!» – была волшебная фраза:
– Вышла твоя повесть в «Литературной учёбе»!
Люди, она-таки вышла!…
Наши пробежки осенние продолжаются – по тёмным дворам, в сторону бухты и обратно. Листья, запахи осени, чага на берёзе…
И ещё раз туда, и ещё раз обратно…
Под моросящим дождём…
Мне заплатили за опубликованную повесть кучу денег. Антон удивлялся: он никогда не видел таких больших денег. Я – тоже. Почти тысячу рублей! «Чудеса!…» – шептал мой сынок, пересчитывая длинные сторублёвки.
Мы тут же вернули долги. Накупили новых книг, пластинок, новый проигрыватель, одёжек Антоше. И решили сделать ремонт. Захотелось обновления.
Всё делали сами, вдвоём: клеили обои (и выбирали их, и тащили домой в четыре руки), вместе красили окна и двери: я вверху, Антоша внизу. Оклеили обоями кухню – она ведь у нас как комната: и мой рабочий кабинет, и гостиная, и столовая – всё в одном флаконе. Выкрасили ванную в оранжевый цвет! На стене ванной я нарисовала разбегающуюся галактику, а на двери – огромную стрекозу. Так весело стало! Конечно, и раньше было весело, но теперь – ещё веселее!
Только одна накладка произошла. В прихожей на толстых верёвках повесила большую полку, как раз над дверьми в комнату и на кухню, и нагрузила эту полку книгами и игрушками. Полюбовались… Здорово! Какие мы, однако, умельцы! Вспомнила, как меня моя подружка Неструева называла: «папа Рома и мама Нушка». Приходится быть в двух лицах. А что делать? И провисела наша шикарная полка ровно один день, а на следующий вечер как грохнется! Хорошо, что никто под ней в этот момент не стоял… «Папа Рома» слегка оплошал.
Оформила Антону домашнее обучение. Учитывая его предъязвенное состояние, врождённый порок сердца и астматический компонент. Хотя сейчас, после моря, сынок себя чувствует прекрасно! Но я не хочу, чтобы он пошёл в школу, и опять бы всё стало ужасно!
– У меня аллергия на эту дурацкую школу! – говорит Антон. – Не школа, а шкость!
Всю неделю он занимается сам, школьные задания делает за считанные минуты, а в субботу ходим после уроков в класс к нашей учительнице, и Антон отчитывается. За неделю. Никаких проблем. Ребёнок счастлив, что не нужно отсиживать в школе скучные уроки. Учительница довольна, что ей не нужно ломать голову над тем, чем занять скучающего вундеркинда, а мама Нуш счастлива, что сынок после возвращения из Крыма ни разу не болел.
Мы ехали в полупустом автобусе, и ты громко, на весь автобус рассказывал мне о том, как устроена наша вселенная… Прошло время, когда я тебе рассказывала об этом. Теперь ты рассказываешь мне. Ты знаешь гораздо больше меня! У тебя фантастическая память… Ты помнишь скорости вращения планет, помнишь их массы, помнишь десятки, сотни подробностей о каких-то дальних спутниках, кометах… Мой мозг всего этого уже не вмещает. Я даже и не пытаюсь запомнить. Но слушать тебя всегда страшно интересно!