Если сильно захотеть

— Плоскогубцы есть?

— Ой, наверное, есть. Только я не знаю, где лежат, — Ириска почувствовала себя не такой уж взрослой и самостоятельной.

— Ладно, я сейчас сгоняю, принесу. Чаю хоть сделаешь пока?

— Ой, Паш, — проговорила Ириска упавшим голосом.

— Что?

— И чая, наверное, нет. Зато я колбасу купила.

Клюквин засмеялся, но не обидно, а просто весело, и пошёл домой за плоскогубцами. А Ириска улыбнулась. Хороший он человек, Пашка. И здорово, что он тоже оказался в Перепечино.

Пашка вернулся быстро, вручил Ириске пакет, в котором нашлись и чай, и сахар, и печенье, а сам направился к окну.

— Паш, эти окна не надо. Только одно, со двора. Ты не подумай чего, но... я не хочу, чтобы с улицы видели, что тут кто-то живёт. Понимаешь, родители не знают, что я здесь.

— Слушай, это, конечно, не моё дело, но если тебя будут искать, я скажу. Родители, они такие. Лучше их сильно не нервировать. У нас один раз Сенька, двоюродный брат, ночевать не пришёл. Знаешь, что было?

— Меня не будут искать. Это я гарантирую.

Пашка посмотрел вопросительно. Ириска отрицательно помотала головой:

— Это всё очень трудно объяснить. Да и вряд ли ты поверишь. Может быть, потом.

Пашка не обиделся. По нему сразу всё было видно, такой он, открытый человек. Ставни распахнулись, и Пашка довольно отряхнул руки.

— Вот спасибо тебе! Пойдём чай пить, — сказала Ириска.

Ребята чаёвничали, болтали о школьных знакомых. Когда Ириска вновь начала растапливать печку, Пашка взялся помогать. Наколол щепок, благо, топор нашёлся в сарае. Сложил в топку бумагу, хорошенько её скомкав, сверху картон и кору, а после — щепки. Пламя занялось быстро и весело. Ириске оставалось только подкидывать поленья. Пашка всё делал споро, с огоньком. И рядом с ним Ириске стало легко и спокойно. Всё, что тревожило, отступило куда-то далеко. Хотелось сидеть вот так у печки, пить чай и слушать рассказы мальчишки, с которым знакома бог знает сколько лет, но который оказался здесь и сейчас ближе, чем все прошлые друзья.

Ириска тоже захотела рассказать ему обо всех чудесах, что произошли с ней за последние дни. Она долго решалась, собиралась с духом, но не успела. Вечер стал подползать к дому туманом, и Пашка собрался идти домой.

— Ты в школу завтра на автобусе поедешь? — спросил он.

— Я вообще не поеду никуда. Буду здесь. Если хочешь, приходи в гости после школы.

— Ладно. Ну, давай, до завтра. Ты за печкой следи. Как останутся только красные угли, и нигде не будет синего огонька, можешь заслонку закрывать.

— Спасибо, Пашка, — сказала Ириска.

Когда он вышел за калитку, она добавила тихо:

— Что бы я без тебя делала.

Ириска ночевала одна на даче первый раз. Дома случалось оставаться без родителей и на несколько дней, но там было проще. Десятый этаж, со всех сторон соседи, включишь телевизор, и ты как будто не один.

А здесь ночью было и хорошо, и страшно. За окном пели птицы. Ириске казалось, что все они собрались у них в саду. Переливы, стрёкот, выкрики на разные лады. От печки в доме разлилось особеное тепло, приятно пахло костром, и было очень уютно. Но стоило Ириске погасить свет и попробовать устроиться на ночлег, дом зазвучал. Он вздыхал, потрескивал, раздавались даже стуки. Девочка помнила, папа объяснял, что дом прогревается, из дерева уходит лишняя влага, да и в трубе может отвалиться крупный кусок сажи. Помнила, но всё равно боялась. Потом залаяли собаки, и Ириске показалось, что они совсем близко, прямо у дома. А под конец зазвучали нестройные голоса людей на улице, шаги. Ириска пробежала босиком на кухню, в большую комнату. Везде, кроме своей спальни, включила свет. И долго вздрагивала под одеялом от новых звуков. А двойник сейчас дома, с родителями, спит и в ус не дует, думала Ириска. Ну ничего, ничего, первый самостоятельный день на даче я уже провела, а дальше будет легче, успокаивала она себя. Заснула девочка глубоко за полночь, обессилев от нервного напряжения и жалости к самой себе.

Утреннее солнце ввалилось в незашторенное окно. Ириска видела его сквозь веки, чувствовала его настырность, но никак не решалась открыть глаза. Голова была тяжёлая, сказались ночные страхи. Девочка провалялась в постели ещё полчаса, ведь ей совершенно никуда не надо было спешить. На часах уже было одиннадцать, когда Ириска нехотя заварила чай и съела два йогурта. Чем заниматься дальше, было совершенно непонятно. Читать? Гулять? Поработать в огороде? Ничего не хотелось, всё казалось довольно скучным. А вот вчера, с Пашкой, было весело. Оставалось ждать, что и сегодня он придёт. Время застыло, Ириска слонялась по дому, выходила в сад и тут же возвращалась, пока не поняла: это странное состояние оттого, что она что-то забыла. Но что?

Ириска буквально вытащила себя из дома, заперла дверь и пошла бродить по поселковым улицам. Просто ходить туда-сюда, отмерять время до прихода Пашки шагами. Улиц было всего две, и Ириска, обойдя посёлок по третьему разу, решила для разнообразия свернуть в поле.

Она шла механически, не смотря по сторонам, погружённая в мысли. И когда наконец подняла взгляд, её словно ударило током. Дерево! Старая ольха! Как же она могла забыть про Мир, ради которого оставила родителей, ввязалась в авантюру с двойником и тряслась вчера ночью одна-одинёшенька в страшном ночном доме?! Ириска прибавила шагу, а потом побежала. Бабушка, наверное, ждала её. А она, она... Она совсем не думала о бабушке, своём самом любимом человеке, и о чудесном мире, где можно летать. Ириска запыхалась от волнения, когда шагала в трещину между мирами.

А оказавшись перед домом из воспоминаний, вихрем влетела в квартиру. Тут стало как будто меньше света, тусклее. Или Ириске показалось после улицы?

— Бабушка! — крикнула она.

Бабушка выглянула из кухни. Она была такая же, как и раньше. Серые глаза улыбаются, руки в муке. Стряпает что-то вкусненькое.

— Привет, Ириска. Как твои дела, что новенького?

— Прости. Прости меня, пожалуйста.

— Да за что же прощать, родная моя? — она отёрла руки о передник и подошла к внучке.

— Я не пришла вчера, хотя могла. Я ушла из дома и собиралась быть с тобой как можно больше. А сама сидела на даче и болтала с Клюквиным. И совсем, понимаешь, бабушка, совсем забыла о тебе!

А бабушка улыбалась. Кажется, она была довольна. Как будто Ириска рассказала ей об успехах в учёбе или о том, что родители выплатили ипотеку.

— Ириска, дорогая моя, ты взрослеешь. И понятно, что тебе нечего всё время жить воспоминаниями. И ни к чему постоянно думать обо мне. Впереди ещё столько интересного, целая огромная жизнь. Она гораздо больше, чем этот мир.

— Нет, нет, бабушка. Этот мир гораздо лучше. И быть ребёнком лучше, чем серединкой наполовинку. Когда я совсем вырасту, может, и будет легче, а этот возраст — глупый. Взрослеть неприятно. Вот если бы сразу. Раз — и тебе шестнадцать. Шестнадцать — это уже серьёзно, а двенадцать... Почему ты улыбаешься?

Бабушка тихонько смеялась.

— Ты всё правильно говоришь. А я вспоминаю себя в детстве. Мы с тобой очень похожи. И я радуюсь, что ты взрослеешь так быстро. Всё идёт хорошо.

И Ириска почувствовала, что бабушка права. Но всё-таки хорошо бы, чтоб раз — и тебе шестнадцать, или даже семнадцать, школа позади, и ты совсем взрослый.

— Давай-ка я тебя покормлю, — внезапно сказала бабушка.

— Да я пока не голодная.

— Что ж я за бабушка, если не найду вкусненького для внучки? — и она, не дожидаясь согласия, пошла накрывать на стол.

Ириска последовала за ней, продолжая жаловаться:

— Вот здесь есть ты, а там никого. Ну, только Клюквин. Остальные проживут без меня легко, даже не вспомнят. У них теперь новая Ира Брусникина, дурацкий двойник.

— Двойник и есть двойник, Ириска. Эта девочка будет жить за тебя, пока ты это позволяешь. Повспоминай, может, тебе самой было удобно, чтобы она заняла твоё место?