Если завтра случится
Шрифт:
Вспоминаю и то, что меня похитили. И то, что нахожусь под землёй. В кромешной тьме и холоде.
Паника невидимыми пальцами сдавливает горло. Начинаю чаще дышать. Мерещится что-то, а когда рядом обнаруживается чьё-то тело, я вообще прихожу в дикий ужас.
— Тихо, спокойно, — раздаётся над ухом.
Дёргаюсь влево. Отползаю, тут же скривившись. Правая ступня ноет и болит.
— Не бойся. Всё нормально. Батарейки сели, видимо.
Чувствую, что он садится.
Какого чёрта мы вдвоём на кровати?
Слышу, как
— Да, батарейки.
Встаёт. По звуку отдаляющихся шагов догадываюсь, что направляется к двери, и тут случается это. Разнервничавшись, выдаю самое глупое из того, что может быть.
— Не уходи…
Объяснить эту дурость могу лишь тем, что мне очень-очень страшно остаться вновь наедине со своей фобией.
— Я на минуту, сейчас вернусь.
Прикусив язык, молчу.
Не уходи. Ты идиотка, Настя! До чего опустилась! Какая низость!
Пока распинаю себя за вселенскую глупость, он, как и обещал, возвращается. Причём не один, а со светом, что позволяет наконец сделать выдох. Правда уже через секунду моё тело напрягается по новой. Потому что он подходит и касается ладонью моего лба. Вот так запросто и без спроса.
— Не трогай, — замешкавшись, сбрасываю его руку.
— Сама или как? — протягивает мне уже знакомый блистер с таблетками и стакан с водой.
— Мне нужно… — замолкаю, стесняясь сказать, что именно.
— В туалет, — кивает, понимая без слов.
Опускаю ноги на пол. Только сейчас замечаю, что на мне тёплые шерстяные носки. Вообще не помню, чтобы их надевала. Зато отлично помню то, что происходило в соседней комнате.
Смутившись, встаю.
— Не подходи! — останавливаю его жестом.
Мне очень больно, но меньше всего хотелось бы опять с ним контактировать.
— Я помогу.
— Ты поможешь, если отпустишь меня домой, — прихрамывая, делаю пару шагов вперёд.
Пытаюсь абстрагироваться от боли, но как бы не старалась, не получается. Аж слёзы непроизвольно проступают. Там на ступнях, похоже, живого места нет.
Несколько метров. Давай, ты справишься.
— Нет, не приближайся ко мне! — хрипло протестую.
— Да мать твою, я просто тебя туда отнесу, — невзирая на мою реакцию, всё равно делает по-своему. И подходит, и на руки берёт.
— Больше шума, — недовольно цедит, поставив меня на плитку.
— Выйди! — спешу от него отстраниться.
Кладёт фонарик на раковину. Смотрим друг на друга.
Как же бесит эта чёртова чёрная балаклава! Она пугает меня до жути. И вместе с тем, вызывает какой-то ненормальный интерес. Скорее даже любопытство.
— Позовёшь, как закончишь.
— Мечтай! Не смей ко мне прикасаться. Понял? — раздражённо шиплю в ответ.
— Даже не начинал ещё, — нагло усмехается он.
— Скорее удавлюсь, чем позволю тебе подобное. Проваливай! — указываю пальцем на выход.
И да, вообще-то я обычно так с людьми не разговариваю, но, учитывая обстоятельства… понять меня можно.
— Будешь хамить, останешься без света, — звучит по ту сторону двери.
Эта угроза злит,
однако я благоразумно затыкаюсь.Сама виновата. Считай, что открыто дала знать о своей фобии.
Больно даже стоять, Боже! Не то, что идти.
Закручиваю волосы в небрежный пучок. Игнорируя неприятные ощущения, склоняюсь над раковиной. Откручивая кран, с удивлением случайно замечаю ёмкость с гелем для умывания. Дешёвый из масс-маркета. Таким я никогда не пользовалась, но это, однозначно, будет действовать на мою кожу мягче, чем мыло, её пересушивающее.
Неплохо.
Хватаю тюбик с зубной пастой.
Ура!
Вот не думала, что стану так радоваться его появлению. Факт. Зубной порошок — не моё совсем. Ерунда какая-то.
Покончив с водными процедурами, оцениваю своё отражение. Выгляжу настолько плохо, что даже нет особого желания себя разглядывать.
Прима. Кому скажи, смешно.
Расстелив толстым слоем бумагу по ободку унитаза, впервые осторожно на него присаживаюсь. Вперившись взглядом в стену, выложенную безвкусной, советской плиткой, активно борюсь со своими чувствами. Хочется зарыдать от бессилия. Что можно предпринять — совершенно не представляю. Я же чёрт пойми где!
Роняю лицо в ладони. Думаю. Думаю. Думаю.
Ничего в голову не идёт.
Встаю, скривившись. Разворачиваюсь, чтобы дёрнуть за шарик.
Твою…
В шоке застываю. Подсчитываю в уме. Всё правильно. Я с этими событиями совсем забыла о том, что месячные должны были начаться ещё в день спектакля.
Исследую полки шкафчика. До фига просроченной ерунды, а того, что мне нужно, нет.
Блин-блин-блин! Только не это! Катастрофа.
— Ты всё? — доносится безэмоциональное.
Гррр!
Выбора нет. Приходится импровизировать и использовать то, что есть.
— Эй.
Заколебал!
Поправляю штаны, беру фонарик и толкаю дверь.
— Можно дать человеку время! — высказываю гневно.
Только возмущённо пискнуть успеваю. Подхватывает как куклу за талию, молча несёт до кровати. Там отпускает, и сразу же получает от меня ощутимый толчок в грудь.
— Сказала же!
— Колёса и жрачка на тумбочке, — произносит он сухо. — Не чёрная икра, Зарецкая. Уж извини, — добавляет язвительно.
Присев на постель, растерянно наблюдаю за тем, как уходит.
Когда ключ в замке проворачивается, подползаю к стене, укрытой ковром, и обхватываю руками коленки.
Обиделся, что ли? Ну и наплевать! Главное, что у меня есть свет.
Желудок громко урчит, спазмами сигнализируя о том, что надо бы поесть. И, честно говоря, если не кривить душой, кушать хочется очень. Можно, конечно, играть в голодовку. Только какой смысл? Всем известно, сколько времени понадобится для того, чтобы довести себя таким способом до смертного одра.