Есть, господин президент!

– Только вы присматривайте, чтобы мой драгоценный не перепутал сахар и соль, – добавила, проносясь мимо, Антонина. Над головой она держала поднос со свежей выпечкой. – Вчера, например, он опять чуть не спутал розмарин и тимьян!

– Что значит «опять»? – с нарочитым возмущением откликнулся Юрий. Разговаривая, он уже принялся за новую работу – давить киянкой зерна миндаля. – Видишь, Яна, как Антоша меня обижает! Я ведь не повторяю своих ошибок. Да, на той неделе я тоже чуть не спутал, но что с чем? Кервель с шафраном! Большая разница! И это было бы совсем не фатально, даже интересно.

Черкашин покончил с миндалем и сразу переключился на сахарную пудру, которую стал просеивать сквозь мелкое-мелкое сито.

– У нас, Антоша, все хорошо продумано, – добавил он, вновь обращаясь к жене, – но специи мы раскладываем неправильно. Принцип надо сделать совсем другой. Гамма запахов, мне кажется, ненадежна. Когда у меня насморк, я теряю ориентиры. Давай попросим Дахно разложить пряности и приправы по алфавиту.

– Но ты-то, мой дорогой, сам помнишь алфавит? – засмеялась Антонина. – Промахнешься на сантиметр – и беда: вместо кориандра схватишь кардамон, а вместо мяты – мускатный орех.

– Не промахнусь ни за что, – торжественно изрек Юрий, – а если, не дай Боже, все-таки промахнусь, то пусть накроют меня гнев и презрение всех гурманов Москвы, пусть покарает меня безжалостная рука Российского общества защиты прав потребителей, аминь… Все, я свободен, Макс, диктуйте ваш рецепт.

Кунце послушно извлек из одного кармана куртки драгоценный лист с латинскими каракулями Парацельса, из другого – бумажный клочок. И, посматривая то в одну сторону, то в другую, начал:

– Возьмем муки пшеничной двести двадцать… нет, извините меня, двести двадцать пять граммов, и муки ржаной столько же. Затем возьмем два яичных белка и на вес каждого из белков точно по равной доле перетертых с медом зеленых грецких орехов…

До середины я слушала рецепт внимательно, но как только на горизонте возникла смесь молока с маслом, я вдруг вспомнила о Пульхерии – большой любительнице того и другого. О Господи, как я могла забыть? Уже середина дня, а кошка еще не кормлена! Я ей, конечно, насыпала вчера до краев ее кошачьей еды, но, когда меня долго нет, эта рыже-черно-белая радость начинает сердиться, а на нервной почве жрет в три раза быстрее, чем обычно. Прости меня, Пуля, мысленно покаялась я, ждать тебе осталось недолго. Я вернусь уже скоро-скоро, потерпи. Обещаю: пока не покормлю тебя, сама в рот не возьму ни крошки. Хотя мне, между прочим, не терпится побыстрее испробовать пирожное-новинку…

Чтобы не истязать себя горячими кондитерскими запахами, я перешла из кухни обратно в торговый зал. Минут десять мне удалось потратить на задушевную беседу с незнакомой старушкой, похожей на престарелую Дюймовочку. Старушка-невеличка по имени Ванда Матвеевна все выбирала, выбирала и никак не могла выбрать что-нибудь особенное для любимого внука Миши: он, по ее словам, отправлялся служить куда-то далеко за границу, и на дорожку его непременно нужно было побаловать вкусненьким… Следующие пять минут я наблюдала, как продавщица Света за кассой ловко жонглирует мелочью и купюрами. Еще две-три минуты я изучала немногочисленные рекламные плакаты на стенах. Потом я целую минуту пересчитывала покупателей (их оказалось ровно десять человек). Потом в торговом зале делать мне стало совсем уж нечего, и я собралась выйти подышать на улицу Но что-то меня остановило. Может быть, интуиция. Может, тень, пробежавшая по комнате. Так или иначе я посмотрела сквозь окно на улицу И сразу увидела его. Незнакомого высокого амбала, который строевым шагом прохаживался вдоль кондитерской. Десять метров в одну сторону, четкий разворот через правое плечо, и такие же десять метров – в обратную сторону. Чистый робот! Как же мы с Максом не заметили его, когда входили сюда?

– Свет, посмотри в окно, только осторожно, – шепнула я продавщице. – Вон тот тип у вас сегодня появлялся?

Не переставая отсчитывать сдачу, Света глянула в застеколье.

– Появлялся, а как же, – тихо ответила она. – Утром, сразу после открытия. Взял, по-моему, кекс с орехом кэшью и чурчхелу на меду… Думаете, Яна Ефимовна, он готовит ограбление?

– А у вас есть что грабить? – насторожилась я.

– Вообще-то не очень, – шепотом призналась мне Света. – Вчерашнюю выручку Глеб Евгеньевич вчера же сдал в банк, а сегодня с утра в кассе тысяч двадцать наберется. Не те деньги.

Деньги были и вправду мелкие – в отличие от амбала за окном. Честное слово, я его никогда в жизни не видела – но почему-то он казался мне смутно знакомым. Несколько минут я пыталась разобраться в этой мучительной загадке, пока не уловила, в чем дело: тип всем своим обликом – манерой двигаться, одеждой, стрижкой и еще чем-то неуловимым – напоминал того сукина сына, который напал на меня вчера, возле дома Окрошкина. А что, если это тот же самый гад, просто загримировался?

– Глеб Евгеньевич, дорогой, – вполголоса обратилась я к бухгалтеру-охраннику. Тот по-прежнему подпирал дверь на кухню и рассматривал покупателей в зале, – у вас не найдется бинокля?

Ничуть не удивившись моей просьбе, дед Дахно сунул руку за стойку с образцами и вытащил приличный полевой «цейсе».

Я взяла бинокль, выбрала себе местечко для наблюдения у окна сбоку, рядом с пирамидой овсяных печений. Как только парень на улице снова промаршировал мимо окон, я постаралась разглядеть его лицо сквозь мощные «цейссовские» окуляры.

Качественная оптика развеяла сомнения: не он! Носы разные, скулы разные, шеи совсем не похожи – никакому гриму не поправить матушку-природу. Кстати, усмехнулась я про себя, шею он мог бы вымыть. Или, по крайней мере, смыть вон то грязное пятнышко пониже левого уха… А может, это у него такая странная родинка? Я подкрутила колесико бинокля и при очередном проходе амбала мимо окна постаралась всмотреться в черную кляксу. И поняла, что это не родинка. Однако и не совсем пятно.

Это была татуировка. Очень маленькая черная свастика в круге.

Глава четырнадцатая Союзнички (Иван)

Считается, будто крепкие, упертые и самовлюбленные люди труднее поддаются обработке и нажиму, чем люди неуверенные, дрейфующие невесть откуда неведомо куда и вечно сомневающиеся то в себе, то в стране, то в мире. Ха! Поверьте на слово: чушь несусветная. Смотря как обрабатывать, смотря на какие кнопки жать. По мне, наоборот, человек рефлексирующий – материал неблагодатный, словно флейта из пластилина в жару. Все течет, пальцы вязнут, опереться не на что. Лично я дюжину нервных принцев Датских, у которых каждая извилина спорит с соседней, променяю на одного подпоручика Дуба, твердо знающего, что дважды два – пять.

– Привет, Сергей, привет, рад тебя видеть! – Я встретил Журавлева в дверях кабинета, долго жал ему руку, лично проводил до кресла и попросил у секретарши два кофе голосом Робинзона Крузо, чей остров между делом посетил сам Христофор Колумб.

Гость, ведущий популярного телешоу «Дуэлянты», все мои знаки внимания принимал как должное – с усталым добродушием золотого божка плодородия в папуасском капище. Если бы вдруг советнику российского президента по кадрам Ивану Щебневу пришла в голову фантазия упасть на колени перед Журавлевым, тот бы не удивился.

Квадратный приземистый телебожок, разумеется, позабыл, что популярностью своей он обязан нам. Раньше он был всего лишь одним из многих игроков, а теперь остался на поле в одиночестве. С тех пор, как зачистили весь телеэфир вокруг него на полметра вглубь, рейтинг «Дуэлянтов» пошел в гору и почти сравнялся с «Угадайкой». Что поделаешь? У нас исторически сложился особый вариант демократии – патерналистский. Как папочки решат, так и будет. А уж папочки заранее решили: ближе к выборам не баловать народ разнообразием. Талант – штука непредсказуемая, может выкинуть фортель. Нет уж, хорошего понемножку. Одно детское шоу, одно взрослое – и довольно с вас. Кому не нравится, может по десятому кругу смотреть сериал «Убойная нянька»…