Эстер Уотерс

Да я и сама так думаю. Я бы рада. Надо будет попытать счастья, как только Мэгги сможет работать за место меня.

— Это красивое платье подарила ей хозяйкина дочь, — сказала Джулия. — Подумать только! Верно, наша Эстер крепко пришлась ей по душе.

Тут миссис Сондерс сняла говядину с рашпера, положила на горячую тарелку и, подхватив снизу передником, подала Джиму со словами:

— Смотри не обожгись, горячая, как огонь.

Джим торопливо глотал в полном молчании, а дети следили за ним, затаив дыхание, и думали о том, что они в жизни никогда так не ужинали. Джим не произнес ни слова, пока не отправил в рот добрую половину бифштекса, после чего он снова надолго присосался к кувшину с пивом и наконец сказал:

— Давненько не доводилось мне так славно поесть. Еле дотащился домой сегодня, чувствую — совсем разбит. Да, когда гнешь спину как проклятый всю неделю, кусок доброй говядины во как кстати.

Тут какая-то новая мысль зародилась у него в уме. Он снова похвалил Эстер, добавив, что она отлично выглядит, а затем, проявляя все более настойчивое любопытство, принялся ее расспрашивать о людях, у которых она теперь работает. Но у Эстер совсем не было охоты вести беседу, и она кратко отвечала на его вопросы и не желала вдаваться в подробности. Однако ее сдержанность лишь сильнее разожгла его любопытство, а как только она упомянула о скачках, он еще больше навострил уши.

— Да я мало что понимаю в них. Смотрела просто изо дня в день, как лошадей ведут через двор, чтобы дать им побегать по холмам. В столовой для прислуги только и разговору было что о лошадях, но я не очень-то прислушивалась. Эти скачки — сущая напасть для миссис Барфилд… Я ведь уже говорила тебе, мама, — она принадлежит к той же общине, что и мы.

Презрительно покосившись на жену и падчерицу, Джим сказал:

— Хватит уж об этих ваших Братиях, оставьте их в покое. Расскажи-ка лучше про лошадей. Были у вас там победители скачек? Этого-то ты не могла не слышать.

— Да, Серебряное Копыто выиграл Кубок Стюартов.

— Серебряное Копыто из тамошней конюшни?

— Ну да, мистер Барфилд выиграл много тысяч, и все в Шорхеме что-нибудь да выиграли, и по этому случаю в Городском саду был устроен бал для прислуги.

— А тебе и в голову не пришло, что надо бы написать мне об этом! Я бы мог сорвать тридцать к одному с Билла Шорта! Фунт десять шиллингов на шиллинг! А ты даже не подумала мне подсказать. Ну, черт побери! Вы, женщины, ни дьявола ни в чем не смыслите… Тридцать к одному выплачивал Билл Шорт! И выплачивал, никуда не денешься. Во всех газетах, помню, писали: «тридцать к одному», — вот какая была выплата! Если бы ты дала мне знать, что ты там пронюхала, я бы мог поставить полсоверена и получить пятнадцать фунтов! А чтоб столько заработать, мне надо три месяца по восемь-десять часов в день потеть с ведерком краски в руке над этими чертовыми паровозами. Ну ладно, снявши голову, по волосам не плачут… Такого случая больше не представится, но кое-что может еще подвернуться. Каких лошадей думают они посылать осенью и на какие скачки? Слыхала ты об этом что-нибудь?

— Слышала, что они как будто пошлют эту лошадь на Кембриджширские, но только, если я правильно поняла, так мистер Леопольд — это наш дворецкий, имя-то у него другое, но там его все так зовут…

— А, понятно, — это в честь барона. Так что он говорил? Он-то, верно, знает. Вот бы мне потолковать немножко с этим вашим мистером Леопольдом. Так что он говорил? Потому что кого-кого, а такого человека стоит послушать. Тут ты время даром не потратишь, или я уж ни черта не смыслю. Так что он говорил?

— Мистер Леопольд не очень-то разговорчив. Но Старик ни с кем больше не делится — только с ним. Про них говорят: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Мистер Леопольд был его камердинером, когда Старик — ну, наш хозяин — был еще холост.

Джим хмыкнул.

— Понимаю я, что за птица ваш мистер Леопольд. Так что же он все-таки говорил насчет Кембриджширских?

Он только ухмыльнулся и сказал, что, по его мнению, от этой лошади нельзя ждать многого на осенних скачках… Нет, не на скачках, он сказал другое.

— В гандикапах?

— Вот, вот. Но только на его слова никак нельзя полагаться — он никогда не говорит того, что думает. Я слышала, как Уильям, это лакей…

— Ну, чего ты замолчала? Что ты слышала? Что он сказал?

— Сказал, что надеется подработать кое-что весной.

— А назвал он какие-нибудь скачки? Упомянул он Городские или Пригородные?

— Упомянул.

— Ну да, так оно, верно, и есть, — сказал Джим, снова берясь за еду. На тарелке оставался уже совсем крошечный кусочек говядины, и Джим с аппетитом прикончил его, а затем допил пиво и откинулся на спинку стула с довольным и сытым видом. Умяв грязным пальцем табак в еще более грязной трубке, он сказал:

— Очень бы мне хотелось знать, как у них там пойдут дела дальше. Ты когда возвращаешься туда? На денек приехала?

Эстер ничего не ответила, и Джим, потянувшись к столу за спичками, вопросительно на нее поглядел. Решающий момент настал, и миссис Сондерс сказала:

— Эстер не думает пока возвращаться туда.

— Не думает возвращаться? Уж не хочешь ли ты сказать, что она не довольна работой?.. Что у нее хватает…

— Эстер туда больше не вернется, — внезапно вырвалось у миссис Сондерс, — Послушай, Джим…

— Ну, ну, что там еще, выкладывай, старуха, нечего вола вертеть! О чем это ты толкуешь? Она не вернется на такое прекрасное место, где с ней так хорошо обращались? Да ты погляди на ее тряпки, чего только на ней не наверчено!

Быстро сгущались сумерки, отблески огня плясали на игрушечных собачках, наваленных на буфете. Джим раскурил свою трубку, и в кисловатом, теплом запахе табака утонул аромат горячего жира и жареного картофеля, кусочки которого еще оставались на тарелке, а от короткой черной трубочки, зажатой в зубах, распространился крепкий, тошнотворный запах высыхающей глины. Эстер сидела у огня, сложив руки на коленях: на ее замкнутом, угрюмом лице нельзя было прочесть волновавших ее чувств. Маленькие ребятишки затеяли какую-то ссору. Миссис Сондерс стояла возле Эстер; на ее лице был написан страх, она с тревогой следила за мужем.

— Ну, старуха, выкладывай! — сказал Джим. — В чем дело? Неужто девчонка потеряла место, неужто ее прогнали? Да, видать, так оно и есть. А все ее сволочной характер. Значит, как мне с ней было невмоготу, так и в деревне не нашлось охотников ее терпеть. Ну что ж, это ее забота! Если она будет бросаться такими местами, пускай пеняет на себя. А жаль, могла бы сослужить мне неплохую службу, подсказать кое-что.

— Дело не в характере, Джим. Эстер в положении.

— Что ты сказала? Эстер в положении? Вот это разодолжила, черт побери! Ну и новость, лучше не придумаешь! Я ж тебе говорил, что эти святоши из того же теста слеплены, что и все другие! Притворства только больше, вот и все. Так, значит, эта особа, которая не желала знаться с такими, как миссис Денбар, ухитрилась забрюхатеть! Ну и ну! Впрочем, ничего другого я и не ждал. Эти святоши-недотроги хуже других. Так, значит, она в положении! Ну что ж, придется ей самой выкручиваться из беды.

— Послушай, Джим, дорогой, не будь к ней слишком суров. Она могла бы тебе кое-что порассказать, и ты бы понял, что все это не так, как ты думаешь, но ты же знаешь Эстер. Видишь, сидит как каменная, словечка не вымолвит себе в оправдание.

— А я и не желаю ее слушать. Мне наплевать. Меня это не касается. Я просто посмеялся, потому что…

— Джим, дорогой, это немножко касается всех нас. Мы с Эстер подумали, что ты мог бы позволить ей пожить здесь с нами, пока не придет время ложиться в больницу.