Естественное убийство – 2. Подозреваемые

Но редкие исключения, как обычно, лишь подтверждали слишком частое правило – в России мрут от пьянки. И эти, с позволения сказать, люди – бывшие люди – доставляли ему тогда, и всё ещё наверняка доставляют теперь кому-то, едва ли не самые большие хлопоты. Головная боль судмедэкспертов. Обычно на «пьяных» трупах очень много ранений, порою весьма затейливых. И каждое надо исследовать и запротоколировать. В изменённом алкоголем состоянии сознания люди частенько убивают друг друга чем попало, и всегда с особой жестокостью. Особенно «трудоёмкие» «пьяные» трупы поставляли не «васи», а именно «васькины стервы». Мужики – народ отходчивый. Ткнул ножичком, рубанул топориком, тесаком разок-другой обработал, монтировкой махнул – и спать. А русские бабы – жуть злые какие. Если привозят «пьяный» труп, а на нём при беглом осмотре около или более двух десятков ран, – женская работа, это любой судмедэксперт лучше самого грамотного следователя знает. Мужчина никогда не станет так часто и долго тыкать острым предметом в коченеющее тело собутыльника. Ну чего уже? Вопрос решён, собственно. А вот дамы… Пришлось как-то Всеволоду Алексеевичу работать с трупом со ста сорока четырьмя ножевыми ранениями. Убийцей, само собой разумеется – к гадалке не ходи, оказалась подружка убитого. Самая буйная фантазия не в силах представить, как эта тонкая субтильная девушка в течение почти часа сидела над сперва живым, а потом и мёртвым уже телом – и втыкала, и втыкала, и втыкала в него нож. Почти полтораста раз. Это же как допиться надо? Или как достать должен был? Двое суток копался Северный в этом трупе – сто сорок четыре раны надо изучить, измерить, описать…

Пьяные – все дурные. Но, опять же, бабы – дурные как-то особенно. Вызвали однажды на… скальпированную рану влагалища. Обширную скальпированную рану влагалища. Как раз тот случай, когда Всеволод Алексеевич приютившей его в кладовке для швабр больничке пригодился. Притопала поутру женщина лет сорока шести – тогдашней Рите Бензопиле ровесница. Только Маргарита Пименовна – та вся по последней моде, с маникюром-педикюром и высокомерно-брезгливым выражением красивой морды лица. С ходу и в темноте больше тридцатника не дашь. Алексей Всеволодович её всего на десять лет старше был, а его чуть не за отца собственной жены принимали. А тут – нормальная такая русская баба сорока шести лет. С виду – глубоко-глубоко за полтинник. С добрейшим выражением очень бабушкиного лица. К акушеру-гинекологу обратилась. «Сильно больно, доктор! ТАМ сильно больно». Тот её, разумеется, на кресло. А во влагалище – скальпированная рана. Да ещё и… в занозах вся. В деревянных. Лежит фемина на кресле, перегаром от неё прёт, и улыбка блаженно-стеснительного идиота озаряет морщинисто-загорелое лицо. Пациентка дальше некуда! Гинеколог ей, мол, что такое, мать-перемать? Как ты вообще от боли не воешь? Ну да русские бабы от боли не воют. Русские бабы от боли улыбаются, мазохистки хреновы! Акушер-гинеколог грамотный, молодой, школу помнит. С кем он тут курит? С судмедэкспертом. Гони-ка, Всеволод Алексеевич, сюда. Тут у бабы щепки в пи… Манда в щепки, ага. Удивительный случай. Криминал? Мне не колется. А ты там, с ментами, поднабрался методов дознания, да и обязан я тебя на такое дело вызвать. Раскрутил Северный бабу. По-цивильному явился, в кожаной куртке, глаз прищуренный. У нашего человека генетический страх кожаных курток и прищуренных глаз. И рассказала простая русская баба, вся из себя стесняясь и улыбаясь, московскому интеллигентному мальчику Северному страшную историю.

Выпили они накануне с подругой. Крепко выпили. И давай друг другу на мужиков своих жаловаться. Про беспробудное мужицкое пьянство и зарплату маленькую. Про лень их, мужицкую, огромную. Про то, что с детьми и по хозяйству помощи от мужиков никакой. И на хер они вообще в хате нужны, если у них не только зарплата маленькая… Слово за слово, стакан за стаканом. Стали бабы вспоминать, когда последний-то раз было?.. А ведь надо ещё, ох как надо. И допились-договорились-возбудились они до того, что решили друг друга обслужить. Морковки с огурцами чего-то пьяным подругам не глянулись. Такие стручки, что на огороде, и в хате имеются. И решили бабы обслужиться… черенком лопаты. Они как раз у сараюшки выпивали. На пленэре, так сказать. Сараюшка – место интимное, тёмное. Особенно когда на дворе ночь. Той подруге, что помоложе – сороковник всего, – ещё ничего. А этой, сорокашестилетней, когда к утру алкогольная анестезия повыветрилась слегка, – ой, очень больно стало. «Ну да, – прокомментировал акушер-гинеколог, – у вас уже климакс, да? Сухость слизистых…»

–Оргазм-то хоть был? – поинтересовался Северный. Чтобы паузу заполнить, до того он обалдел от такой истории.

–Да не знаю я, чего это было. Оргазм – не оргазм? Так сразу и не признаешь. Но так хорошо за всю жизнь с живым мужиком не было, – ответила баба. – Только вот теперь болит страшно. Мне бы мазь какую…

–Ну что ж. Криминала в этом нет! – только и смог сказать больничному акушеру-гинекологу Северный.

И ещё долго-долго потом вспоминал этот случай, как пример вопиющего… Вопиющего чего? Вопиющей отечественной женской недолюбленности. Вопиющей дремучести соотечественниц в том, что касается сексуальной культуры. Вопиющего безразличия русских мужчин к русским женщинам. И вопиющего, опять-таки, русского кондового алкоголизма. Лишний повод любить женщин на трезвую голову, и ласково, и нежно. Даже если не любить, а заниматься любовью. Ей-богу, женщина заслуживает лучшей участи, чем «хорошо», доставленного черенком лопаты.

А сколько неосторожных и глупых пьяниц тонет летом в прудах, объевшись шашлыков! Набьют желудки – и кидаются в воду. Купание оборачивается гибелью. И ладно бы только взрослых дураков – те хоть заслужили. Наверное… Так и дети тонут. И не только те, что сами на пруд гоняют. А как раз те, что со взрослыми. Обожратыми, упитыми и полагающими, что утопающий руками машет и на помощь зовёт. Они же в кино такое видели. Ничего подобного! Тонущий уходит на дно в абсолютной тишине. Молча. Потому что крик – он вторичен. Дыхание первично. Если тебе нечем дышать, то кричать ты не можешь. И руками размахивать – на это тоже кислород требуется. Так что тонут детки в полнейшей тишине. А смеющиеся, жующие, поющие, развлекающиеся на берегу взрослые только спустя довольно долгое время обнаруживают пропажу детишек, трезвеют – и в панику. Спасатели, милиция, судмедэксперт. На ребёнка надо пристально смотреть, когда он в водоёме.

Много тонет зимой. С началом – когда лёд только устанавливается и ещё слишком тонок, и ближе к отступлению холодов. Любители зимней рыбалки, чтоб их! Открывают сезон трупами. И закрывают – ими же. Года не было, чтобы под лёд пара-тройка не отправилась. Каждый же думает, что он олимпийский чемпион Владимир Сальников, раз плавать умеет. Ага. Уметь плавать – одно. А уметь плавать в ледяной воде, в толстом тулупе, в валенках и на не совсем трезвую голову – это совсем другое.

Пьянка в банях и саунах. Тоже ещё одна русская народная забава. Как-то раз следователь-приятель попросил «на всякий случай» тщательно вскрыть-изучить вроде бы некриминальный труп. Следователь с преставившимся был знаком. На сей раз «вроде бы» оказался очевидно некриминальным трупом. А дело так было: парился с друзьями в сауне. Не слишком соматически здоровый сорокавосьмилетний мужчина «парился в сауне с друзьями». На дворе стоял тридцатиградусный мороз. Среднеполосный российский февраль. «Друзья» накатили. В дозе, приближающейся к фатальным промилле, – и в парную. Такое «физическое упражнение» даже самым закалённым не по плечу. А мужичонка-то – сам с ноготок, брюшко паучье, ручки-ножки тонкие, по уровню холестерина и ишемии миокарда – годам к семидесяти пожирания гамбургеров приближается. Вот ему в сауне и поплохело. Он с полки, пошатываясь, слез – и на улицу, в сугроб. Охладиться. «Друзья» часа через полтора заметили, что его нет. Водка. Гомон. Заходы в парную. А мужик в сугробе тем временем так охладился, что уже практически окоченел. Храни бог от таких «друзей». Очень легко бросает русский человек в мир слово «дружба». Так же легко, как бросает он в мир слово «любовь». И что имеем? Порванное в щепки черенком лопаты влагалище и смерть в сугробе в двух шагах от «друзей». Возможно, поэтому Всеволод Алексеевич очень остерегался любви и дружбы? Во всяком случае, в русском понимании этих слов.

Кстати, сколько работы судмедэксперта уходит «в корзину»! Океан никому не нужных экспертиз и исследований… Люди часто погибают в результате пресловутого «несчастного» – читай «глупого» – случая, никакого уголовного дела даже не предполагается, а эксперт обязан исследовать тела, задействовав не только свои руки, но ещё и лаборантов. Едет семейство на дачу, пустили за руль малолетку, едва получившего права и почувствовавшего себя Шумахером, – машина обнимает дерево. Или столб. Все погибли. Изволь к столу, вскрывать всех. Четверых, шестерых. И даже этих – восьмерых, непонятно как упаковавшихся в «Жигули». Заключения судебно-медицинского эксперта никому не нужны, но приходится. Приходится вскрывать и описывать сильно изувеченные тела. А работа над трупами одной автокатастрофы занимает, сами понимаете, весь рабочий день судмедэксперта. Да ещё, бывает, и не один. Зачем? Затем! Затем, чтобы однажды тот самый знакомый следователь, что слёзно умолял вскрыть труп «парившегося с друзьями», показал Северному гвоздик в нужнике местечкового отделения милиции. Вот на том гвоздике заключения Северного по подобного рода делам и висели.

За рубежом подобные трупы не вскрывают. Если никто из родственников не инициирует уголовное дело, труп не исследуется. Одно – со встречной полосы кто-то накрыл. Совсем другое – дерево. Но у нас – положено инструкцией! И хоть ты тресни, доказывая – кому? дереву или столбу? – что подобного рода «ненужные» трупы отнимают время и силы, отвлекая от действительно важных дел, – положено, и баста! Хотя справедливости ради стоит сказать, что иной раз при тщательном осмотре тел удаётся обнаружить признаки самой что ни на есть «криминальности» – убийства, хотя родня-друзья-приятели-знакомые-соседи-очевидцы или даже те же менты (и деревья-столбы) настаивают на самоубийстве или несчастном случае. В копилке у судебно-медицинского эксперта Всеволода Алексеевича Северного было около семидесяти подобных наблюдений. Некриминальная очевидность сменялась очевидностью убийства. И примерно половина из этих семидесяти преступлений была раскрыта. Спасибо ему и тем сотрудникам правоохранительных органов, что не отмахнулись, а вняли. Вняв – проделали колоссальную работу. И пусть он не святой Пётр, пусть. Да и у следователей нимбы не чешутся.

Второй после пьяниц бич судебно-медицинских экспертов – уже упомянутые жертвы автокатастроф. На дорогах Подмосковья гибнет добрая половина людей, попадающих на секционный стол среднестатистического танатолога. В своё время – и Северного. Не всегда по пьяни погибают автолюбители, частенько – по глупости и неумению, по той самой гордыне, нашёптывающей обычному олуху о его гениальности в чём бы то ни было – в том числе и о всемогуществе на дороге. А дорога – коварная дрянь.

Хотя, конечно, спиртное плюс руль – куда более надёжные проводники в мир без печали для добропорядочных обывателей, чем бандитские разборки. Вопреки обывательскому мнению, в бандитских разборках гибла в шальные девяностые ничтожно малая часть людей, попадавших тогда в морг. Основная часть доставлялась из-за пьяного застолья, из-за руля автомобиля, из-за «саун с друзьями», из-за желания заняться любовью в гараже. Последнее было так же сезонно, как и «подлёдные похороны». Ну, негде заняться с дамочкой любовью женатому мужику, кроме как в собственном гараже. Дёшево и сердито. Ни светиться не надо, ни деньги на номер в гостинице тратить. А зимой что? Холодно. И потому занимаются парочки любовью в гаражах под выхлопные газы, неотвратимо несущие смерть. Особенно под бутылку спиртного. Неглубокий краткий сон после получения сомнительного удовольствия оборачивается сном вечным.

Но это ещё цветочки – пьяные, ножевые, автокатастрофы… Как-то раз по молодости Северному доставили тело убитого, выловленное из ямы общественного сортира. Труп пребывал в зловонной жиже неделю. Летом. В жару. А сильно сгнившие тела по всем канонам судебно-медицинской экспертизы требуют как раз более тщательного исследования, чем трупы «свежие». Ну чего, нормально. Разгребал руками опарышей… После такого и сибаритство себе можно простить – авансом на всю оставшуюся жизнь.

Простить за вечный запах трупов, въевшийся, казалось, навсегда в кожу рук и в волосы на голове. За шерстяной свитер, привезённый отцом из заграничной командировки и выброшенный Северным после двухсуточного марафона у секционного стола, пришедшегося на разгребание двух не поделивших районы группировок, чуть не в полном составе передислоцировавшихся в мир теней. Зимой, когда в морге температура была лишь на несколько градусов выше уличной. Прощай, папин свитер. Ты был хорошим, тёплым товарищем. Спи спокойно, дорогой свитер!..

Простить за постоянную угрозу заражения туберкулёзом, гепатитом, вирусом иммунодефицита человека. За вшей и блох, не раз и не два перебиравшихся на него с трупов. За порезы, за проткнутый сломанной костью мёртвого бомжа палец. За отсутствие наборов для вскрытия трупов с особо опасными инфекциями, за те всего лишь резиновые перчатки и фартук, коими «защищён». За недопитое молоко, за постоянный стресс, за вечный плач убитой горем родни, за страшные увечные тела, кровь и страдание. Можно простить себе, судмедэксперту Всеволоду Алексеевичу Северному, любовь к чистоте и порядку, открытым пространствам, дорогому виски, раритетным книгам и ненависть к глупости. Он, Сева Северный, был сделан не из железа, но окреп. И душа его много прежде остро страдала при виде смерти и горя. Хотя где она, та душа? Ни разу не видел. Хотя гору трупов вскрыл… А тут вот какие-то тётки, с кондачка – совесть у вас где-то в спине, в районе такого-то позвонка. Да если бы она там была, та совесть!..