Естественное убийство – 3. Виноватые

Соколов моментально выбросил скуренный до фильтра бычок обратно в урну и, воровато оглянувшись, покраснел, схватил оставшихся детишек за руки и потащил их в номер.

– Я же не виноват, что уже не спал! – заявил Дарий усмехнувшемуся дворнику.

То, что не хватает Жорыча, Соколов сообразил часа через два, когда любезный прораб принёс ему в номер уснувшего малыша, довольно урчащего во сне.

– Папа, ты знаешь, что есть гвоздь, есть саморез, есть винтик, есть болт… – Жорыч долго сквозь счастливый сон продолжал ряд.

– А я хочу на Красную площадь! – заявил Дарий, прослушав лекцию младшего брата.

– А я хочу, чтобы папа почитал мне перед сном, как читает мне перед сном наша мать-блудница, – нежно прошелестела Даша. – Я очень скучаю по мамочке! – Она внезапно скривила лицо. – Надеюсь, ей там очень хорошо блуждается в Ницце!

И Даша расплакалась.

Соколов уже давно крепко спал на диване в обнимку с книгой про то, как стать счастливым. Ему снились приличные, причёсанные дети в матросских костюмчиках, тонкая, как веточка, жена, наливающая ему кофе из серебряного кофейника. Во сне Соколов был абсолютно, безмятежно счастлив, и ему совсем не хотелось возвращаться в бодрствующую реальность. Даже преследовать своих давних друзей он устал. Алёна – это бесконечные насмешки. Северный – это уже просто скептический молчаливый взгляд и полное игнорирование. Да и Леся… Нет, определённо – лучше не просыпаться! Во сне всё как-то куда более соответствует его, Сениным, чаяниям.

Но к полуночи Семён Петрович окончательно и бесповоротно выспался. Окинув мутным взором спящих где придётся детишек, он выскользнул за порог номера и запер дверь на ключ. Сок и печенье в мини-баре есть, за час-другой не пропадут. Даст бог – вообще не проснутся до утра!

На набережной было тихо и пустынно. И только кабаки сияли в темноте. Сеня посидел на скамье и зарулил в одну из рестораций – ту, что поближе к стоянке около аптеки. Оттуда по крайней мере не неслось оголтелой попсы.

В небольшом, очень хорошо обставленном зальчике был занят всего один стол. За ним сидела его давняя подруга Алёна Дмитриевна в окружении троих мужиков элегантного возраста. С одним из них Соловецкая очень яростно спорила, размахивая сигаретой. У второго вид был несколько виноватый. Третий смотрел на Алёну с тяжким восхищением. Так Сеня определил про себя этот взгляд. Один стул был пуст, на который Соколов, не дожидаясь приглашения, шлёпнулся.

– Позвольте! Вы кто, молодой человек? – холодно осведомился мужик с тяжким взглядом.

– Это мой друг Семён Петрович Соколов, – отрекомендовала Алёна, не дав Сене рта раскрыть. – Он даже хотел на мне жениться, когда ты внезапно исчез после того, как я сообщила тебе, что меня тошнит. Сеня, а это Алексей Константинович Тихонов. Некогда небезызвестный тебе Баритон. Тот самый, которого ты мрачно ненавидел. Молча, но мрачно. Потому что у тебя не было денег на розы, рестораны и гостиницы. У тебя не было – впрочем, и сейчас нет! – мощной выи и шрамов по всему телу, так украшающих мужчину. И кучи увлекательных историй для очарования малолетних дурочек у тебя тоже не было! Потому не ты меня обнимал, не ты меня целовал и не ты часами держал меня на руках, гладя мои ноги и рассказывая, какая я красивая. Что, правда, и не ты исчез из моей жизни без объяснения причин, не оставив ни адреса, ни телефона! [12]

12

Историю отношений Алёны и Баритона см. в книге «Естественное убийство. Невиновные».

Произнеся эту тираду, Соловецкая истерически расхохоталась. Баритон молчал. В его молчании чувствовалось тугое, зловещее удовлетворение. Это страшно напугало Соколова.

– А где Северный? – только и выдавил Сеня из себя.

– И всё-таки вы не правы! – сказал Алёне мужик, с которым она спорила до Сениного появления. – Я создаю рабочие места!

– Вы торгуете надеждой, а это самый грязный, самый низкий вид торговли! Ни один дельфин ещё не вылечил ребёнка от детского церебрального паралича. Сколько вы снимаете за один сеанс «поплавать с дельфинчиком»? И сколько вы платите врачам, вынужденным потворствовать вашему грязному бизнесу просто потому, что у них дома тоже дети и они тоже хотят есть? Сто долларов в месяц? Восемьсот гривен?

– Да пусть спасибо и за это скажут! Так бы вообще без работы сидели! А бизнес у меня не грязный, как вы изволили выразиться, а социально ответственный!

– Спасибо?! Вот как вы относитесь к врачам – спасибо за сто долларов в месяц?! Вам, ожиревшему мини-набобику из Винницкой области, который только и знает воровать и уходить от налогов! Вам, который хвастался мне пару часов назад, что он за бесценок скупает участки побережья, потому что тут все нищие и рады копейке. Вам, который подъезжает к этой набережной, полной бездомных несчастных собак, на машине, стоимости которой с лихвой хватило бы на постройку собачьего питомника со всеми необходимыми вольерами, кормами и ветврачами! Вам…

– Да что вы себе…

Мужик встал и… тут Баритон метнул в него очень короткий и очень выразительный взгляд. Мужик моментально сел на место и улыбнулся.

– Ой, да что это мы всё о делах да о делах! – елейно пропел он и налил всем, включая Сеню.

– Вот об этом я и говорю! – рявкнула Алёна. И тут же завопила на всю статусную харчевню: – Официант!

Выскочил хорошо одетый дяденька и подобострастно обратился к Алёне Дмитриевне:

– Вы что-то хотели?

– Да, дешёвой водки. И запишите на мой счёт.

– Для вас всё – за мой счёт.

– Это хозяин заведения, мой друг, – пояснил зачем-то Сене Баритон.

И Сене захотелось съёжиться и пропасть.

– А где всё-таки Северный? – ещё раз беспомощно попытался уточнить Семён Петрович.

– Всеволода Алексеевича вызвали по неотложному делу, – спокойно ответил Сене Баритон.

В этот момент в ресторацию вошёл Всеволод Алексеевич.

– Наша Алёна Дмитриевна способна совершить революцию в отдельно взятой стране! – приветливо сообщил Северному Баритон. – Вы не боитесь связать свою жизнь с такой женщиной? – И по-хозяйски положил руку на спинку стула, где сидела Алёна. – Слишком красивая, слишком рьяная. Полна неожиданностей.

– В нашем с вами возрасте, – Всеволод Алексеевич чуть нарочито шутовски подчеркнул местоимение, – Алексей Константинович, уже можно позволить себе не оглядываться.

Северный был абсолютно спокоен, собран и деловит. Баритон слегка вздёрнул бровь и промолчал.

– Алёна, если ты наелась, напилась и наобщалась вдоволь, то, пожалуй, нам пора. Спасибо за ужин, господин Тихонов, и прощу прощения, что не смог составить вам компанию.

Северный не успел отодвинуть Алёнин стул – она сама резко встала, скинув руку Баритона. Всеволод Алексеевич формально пожал руки присутствующим за столом мужичкам. И лишь с Баритоном они давили друг другу лапы, как два старых барана. Хотя у баранов нет лап и, соответственно, давить их друг другу они не могут. Так что, разумеется, корректней будет сказать, что они жали друг другу руки, как два немолодых уже борца сумо, имеющих виды на одну и ту же хрупкую женщину, но уже достаточно умных, хитрых и сдержанных для того, чтобы не устраивать мальчишескую потасовку.

Сеня поглядывал то на Северного, то на Баритона.

– Брейк! – Алёна шваркнула по рукопожатию ребром ладони – так во все времена «разбивают» поспоривших, заверяя факт.

Сеня вскочил и потрусил следом за Алёной и Всеволодом Алексеевичем.

– Вы чего? – удивлённо и несколько по-мальчишески спросил он, едва они вышли в ночную синь. – Это что, правда тот твой?.. – повернулся он к Алёне. – А ты где был? Что же ты её с ним оставил?

– Это не так опасно, как оставить троих малолетних отпрысков предоставленными друг другу, – улыбнулся Северный Семёну Петровичу. – Алёна – вполне взрослая девушка, хотя её иногда и заносит. – Всеволод Алексеевич поцеловал любимую в висок. – Если женщина хочет поехидничать и яростно пообличать кого-нибудь за что-нибудь, ей не надо мешать. А меня, друг мой, полковник Александр Иванович Шекерханов вызвал на очередной труп. И я битый час ползал во тьме ночной с фонариком, изучая крутую известняковую лестницу, об ступеньки которой убился Пётр Павлович Фирсанов. И затем ещё целый час потратил на транспортировку слишком сонной Светланы Павловны в реанимационное отделение одной из севастопольских больниц. Её жизнь в безопасности. Хотя, пусть меня бог простит, брат нашей Маргариты Павловны, царствие ему небесное, нравился мне куда больше её же сестрицы.