Эта безумная Вселенная (сборник)
Шрифт:
Лиминг ступил в круг яркого света, распространяемого прожектором. Из ближайшего здания появился некто с тремя нашивками на рукаве. В руках у заспанного сержанта был сканер, от которого тянулся черный кабель. Сержант провел сканером по всем частям тела Лиминга, с особым усердием идентифицируя лицо.
— Отведи его в штаб разведки, — послышался голос из невидимого динамика.
Лиминг двинулся вслед за сержантом.
— Эй, а где второй парень? — крикнул вдогонку насторожившийся часовой.
— Какой еще парень? — спросил, оборачиваясь, сержант.
— Да он просто чокнулся на посту, — подмигнул сержанту
— Вы называли мне два имени, — упирался воинственно настроенный часовой.
— Если ты вежливо попросишь сержанта, он назовет тебе еще два, — пообещал Лиминг. — Правда, сержант?
— Отстань. Нам некогда, — равнодушно бросил часовому сержант.
Вскоре Лиминг переступил порог штаба разведки. Дежурным офицером в ту ночь был полковник Фармер. Лимингу уже не раз доводилось встречаться с этим напыщенным, любящим покрасоваться типом. Фармер недоверчиво уставился на прибывшего.
— Ну?
Свое «ну» он повторил раз семь, не меньше.
— Чем вызван отказ обменивать пленных землян из расчета два к одному? — без обиняков выпалил Лиминг.
— Вы уже знаете? — оторопел Фармер.
— А стал бы я спрашивать, если бы не знал?
— Разумеется. Но почему мы должны соглашаться? Они что, издеваются над нами или считают полными кретинами?
Лиминг уперся руками в стол и сказал:
— Нам обязательно нужно согласиться, но при одном условии.
— Что это за условие?
— Они должны заключить такое же соглашение с латианцами. Два пленных Федерации в обмен на одного латианца и его Дрожалку.
— Как вы сказали?
— Дрожалку. Латианцы охотно согласятся. Они ведь орут по всей Вселенной, что один латианец стоит двух воинов любой другой расы. Они настолько горды собой, что не посмеют отказаться. Наоборот, примутся трезвонить: смотрите, даже враги признали наше превосходство!
— Но… — начал ошеломленный Фармер.
— Никаких «но». Их союзники тоже согласятся на такой обмен. У тех свои причины, однако нас это не касается. Вас устраивает соотношение? Два пленных Федерации в обмен на одного латианца и его Дрожалку.
— Потрудитесь наконец объяснить, что такое дрожалка! — выпятив брюхо, рявкнул Фармер.
— Нет ничего проще, — заверил его Лиминг. — Спросите у своего Юстаса. Он вам все объяснит.
Обеспокоенный Фармер моментально сменил тон и со всей мягкостью, на какую только был способен, сказал:
— Вы числились в списке пропавших без вести. По правде сказать, мы считали вас погибшим.
— Я чуть не погиб при вынужденной посадке, но пронесло. Зато прямиком угодил в тюрьму. У них там целая планета отведена под тюрьмы.
— Понимаю, понимаю, — сладким голосом твердил Фармер, делая успокаивающие жесты, — И как вам удалось оттуда выбраться?
— Фармер, я никогда не был вруном. Но меня спасла наглая ложь. И еще — нитонисей.
— Простите, я что-то не понял.
— Тут нечего понимать. Главное, они выпустили меня. И не просто выпустили. Когда я улетал, десять фаплапов стояли, взяв под козырек.
После такого заявления полковник Фармер мог только тупо моргать, глядя на явившегося с того света лейтенанта. Некоторое время Лиминг смотрел на него, потом вдруг хватил обеими кулаками по столу. Чернильница боязливо подпрыгнула, усеяв пресс-папье блестящими капельками чернил.
— А теперь посмотрим, хватит ли у нашей разведки
мозгов, чтобы называться разведкой. [31] Немедленно отправьте по дальней связи сообщение. Предложите обмен: два пленных Федерации на одного латианца и его пупырчатую Дрожалку.31
Здесь опять фраза строится на игре слов intelligence и Intelligence. В первом случае это означает ум, сообразительность, смышленость, а во втором — службу разведки. — Прим. перев.
Весь всклокоченный, Лиминг несколько раз обвел глазами кабинет.
— И еще, Фармер. Найдите мне кровать. Я безумно хочу спать.
— Лейтенант, вы отдаете себе отчет в том, что разговариваете с полковником? — едва сдерживаясь, процедил Фармер.
И тогда Лиминг произнес слово, придуманное им по дороге в тюрьму.
Поворот на 180"
Он медленно брел по пандусу космопорта, а в мозгу назойливо повторялась одна и та же мысль: «Мы достигли высот в науке и в развитии цивилизации, поэтому я и решил умереть».
Служащие космопорта обращали на него не больше внимания, чем на остальных пассажиров, идущих вместе с ним от полосы приземления к выходу. Через какое-то время он очутился на тротуаре городской улицы. Он едва видел то, что находилось вокруг; глаза были наполовину ослеплены потоком мыслей.
«Мы достигли высот в науке и в развитии цивилизации, поэтому я и решил умереть. — Он слегка прикусил зубами кончик языка. — Это будет легко. Они постараются, чтобы мне было легко. Что будет потом — этого я уже не узнаю, да и не все ли равно? Пока я не родился, меня не существовало. Можно сказать, мне тогда было все равно, живу я или нет».
Он поднял глаза вверх, где тускло серело забитое плотной облачностью земное небо. Да, на Марсе оно совсем не такое. Шел монотонный дождь, однако на прилетевшего не упало ни капли. Над улицей раскинулась просторная пластиковая крыша. Она собирала капли, направляя их в воронки водостоков. А улица оставалась теплой, сухой, безукоризненно чистой и свободной от микробов. Эго была улица эпохи высокоразвитой гигиены: чистота, комфорт и полная независимость от природных стихий.
По дороге с легким жужжанием неслось электрическое такси. Серебристые шарики его антенны быстро вращались, принимая невидимый энергетический поток со станции подзарядки. Прилетевший махнул рукой; его упрямая решимость все же победила нежелание, коренившееся глубоко внутри. Такси остановилось со звуком, похожим на негромкий вздох. Водитель равнодушно Уставился на возможного пассажира.
— Куда желаете ехать, мистер?
— К зданию Терминала Жизни, — ответил прилетевший, залезая в кабину.
Губы водителя разошлись; наверное, он собирался повторить адрес, как того требовала инструкция, но передумал. Он стиснул губы, включил двигатель и поехал нарочито медленно. Водительскую голову наполняли не самые радостные мысли. Он не любил пассажиров, ехавших в Терминал Жизни. Они зримо напоминали ему о сравнительно недолгом жизненном пути и о том, что даже для этого движения человеку отпущено не так-то много времени.