Эта гиблая жизнь
Шрифт:
Всё, мистер Джеймс Бонд: теперь они впереди, на дороге; путь к шоссе перекрыт. Амбец.
Парамон, Парамон! Взываю к тебе из глубины ночи, душа моя взыскует тебя во тьме и стуже, сердце моё тоскует по тебе, ибо ты – единственная надежда, и спасение, и жизнь.
Ильин вылез из ямы, как из окопа, взвалил на куст грядушку, чтобы дать отдохнуть ноющей руке.
...Холодно, холодно, холодно!!!
...Только не расслабляться и даже не помышлять о сдаче им! Это – смерть,
...Он давеча в стороне от дороги видел огоньки деревни – в крайнем случае, доберётся туда, к русским людям...
...Какой же холод, однако!..
Он опять тюкнул кнопку «redial», не надеясь на успех.
– Ало, – сердито, как всегда, отозвался Парамон.
– Са-а-аня! – вдохновенно-счастливо заорал Ильин. – Санёк! Наконец-то!!!
– О! И ты ещё!.. Блин, целый вечер звонят, душ принять не мог, пока не отключил сотовик, к хренам... На тридцать баксов за один вечер наговорил... Чего тебе?!
– Меня похитили, Сань!
– Чево-о-о?!. Ты где, Ким?
– Хрен его знает, на какой-то «даче Фомы»...
– Ты что, на даче Фомы?!
– Ну, да! Вернее, я оттуда уже сдриснул...
В разговоре с Парамоном Ильин позволял себе их лексику – невольно, включаясь в Парамонову ауру. Сбиваясь и мэкая, он кое-как рассказал Парамону (не называя Клеопатру, а назвав лишь Джамала) о случившемся. Он принялся было описывать дорогу, но Парамон его перебил, заявив, что на дачу Фомы он ездит в сауну каждый месяц.
– Это в наших краях... Я возьму людей и еду к тебе. Я понял, где ты. Оставайся на месте. Я на щебёнку сверну и, как лес кончится, начну тебе дальним светом сигналить: по четыре проблеска. Если эти козлы тебя раньше возьмут, скажи, что ты работаешь со мной и что я сейчас приеду. Я им ноги поотрываю, если что... Буду через полчаса.
– Ключи от наручников у тебя есть?
– У меня всё есть.
Как просто иногда всё решается в этом не лучшем из миров!.. С чувством великого облегчения и победы наш философ подхватил грядушку, выбрался из снега на твёрдую тропку и принялся делать энергичную зарядку, дабы согреться. Теперь, когда осталось полчаса до полного освобождения, холод показался подлинно невыносимым.
Он плясал в ночи, наш Ким Ильин, пострадавший за былую любовь, он выжимал грядушку, как гантели, приседал, держа её над головой, вертел её так и эдак, нагибался-разгибался – работал, одним словом, пока не почувствовал своё тело. Он забыл о Шурочке, о Клеопатре... Мир сузился: лишь за дорогой Ильин следил неотступно. Наконец он увидел свет: по дороге со стороны шоссе к нему двигалась машина, фары которой взмигивали четырёхкратными вспышками. Философ наш со всех ног ринулся к обочине...
Парамон, хмуря бровастое лицо, отстегнул наручники и сам, матюкнувшись, швырнул окаянную грядушку в кювет. Каким блаженным теплом дышало нутро Парамонова джипа!
– Хочешь, поедем сейчас попаримся в сауне? – улыбаясь мрачно, спросил Парамон, усаживаясь за руль.
– Где?
– «Где-где»? На фоминой даче! Ты сейчас дорогу туда знаешь.
– Так, а... хозяева?
– Мои пацаны перетирают сейчас с ними... На повороте... Ща здесь
мы с тобой хозяева.– А Фома?
– Да какой там Фома?! Фому убили уже лет пять назад. Это просто его дача была, а сейчас она общаковая. Как дом отдыха. Записана, конечно, на одну бабу Джамала...
– Слушай, а кто такой Джамал?
– Вообще-то он не Джамал, а Алихан, чечен, это он в Москве кусит под грузина. Боится. Своих чеченов даже подставлял... Он был авторитет оч-ч-чень крупный – оч-ч-чень! Но – сгнил... Теперь он шваль конченая... Пока ещё он контролирует брюлики в Балашихе, в Реутово... баба его два или три магазина в Москве держит... Но мы скоро заберём у него всё, его время кончилось. По натуре он падаль, мразь... Сейчас ты расскажешь мне, как он на тебя наехал и что случилось вообще... Ну так поедешь греться, нет? Ты вон как сосулька, губы трясутся.
– Нет, Сань, в Москву, в Москву, в Москву... Домой! Ты меня на ***ской бульвар подбрось, у меня там машина осталась... А что за баба у него?
Парамон лихо развернул джип и помчал к шоссе. Мощная подвеска тяжёлого «мерседеса» мало замечала ямы.
– Баба? Клавка. Её, правда, как-то по-другому звать... Такая ссучара! Из таких, как она, в Чечню снайперш набирают. Русская, но... падла редкостная! Злобная, как... профура последняя. Он её где-то в Средней Азии откопал, в Москву перетащил, в эм-гэ-у всё всем заплатил, она у него студентка – на филологическом, что ли...
– На философском.
– Ну, на философском... А ты-то откуда знаешь?...
– Саня, старичок, это дочка моя. Звать Клеопатра...
И Ильин в двух словах рассказал поражённому и примолкнувшему Парамону, как он, собственно, очутился на даче Фомы.
8. Катарсис
Лесок промчали мгновенно. Возле выезда на шоссе Ильин увидал высвеченные парамоновскими фарами прижатые к обочине две бэ-эм-вухи и прижавший их микроавтобус «фольксваген». В нём сидели люди... «Мои пацаны», – не без гордости сказал Парамон. Он резко затормозил, остановился и опустил стекло окна. Из темноты возникли двое.
Один сказал в окно громко и мирно:
– Перетёрли, Александр Витальевич. Всё в порядке... Они бы сами отпустили... Пускай вот Мурат расскажет.
Второй (знакомый Ильину бандит-водила) произнёс тихо, проникновенно, виновато, на человеческом языке:
– Александр Витальевич, Джамал сказал – мы сделали. Извините, пожалуйста. Мы бы вашего человека и так отпустили. Джамал недавно позвонил, говорит, это Клавкины дела, не его, это она всё замутила, ваш человек ей должен чего-то. Он её отец, что ли... Но сейчас он ей больше не нужен. У неё там горе. У неё мать только что умерла.
Парамон бегло оглянулся на помертвевшего Ильина.
– Хорошо. Пусть мне завтра утром Джамал позвонит. У вас там джип стоит на даче...
– Да. Но он, – водила кивнул на Ильина, – ключи забрал и электрику под щитком порвал...
– Знаю! – проревел Парамон. – Надо ключи из зажигания вынимать и машину запирать! Всё привести в порядок и завтра к вечеру чтобы джип стоял у меня возле офиса! Я у вас джип забираю! Объяснишь Джамалу. Документы чтоб все оформили на меня!
Парамон повернулся к Ильину.