Эта гиблая жизнь

Теперь ее чувствами уже всецело правили «зеленые кошки», пошли «об пол разбитые коленки и поцелуйчики взасос», «под утро вялый отходняк и вновь по кругу сигарета» и совсем уж резануло окончание одного стихотворения:

...гадок и сладок внебрачный интим.

И все же за этими разухабистыми строчками читалась страшная тоска по чему-то безвозвратно утраченному. Так порою душа тоскует по Богу, даже не осознавая, что именно природа этой тоски Божественна, и оттого, что силится и не может понять душа, какая утрата гнетет ее, тоска наваливается все сильнее и давит, давит, давит...

В узелок завязаны ресницы,Ночь до оглушенности проста,Только слышно: из-под половицыВыползает тихо пустота.

Михнеев и желал, и боялся встретить еще раз посвящение, но он встречал строчки, в которых, без сомнения, находил обращение к себе:

Мои слова летят вдогонку,Но только где ты? Нем и глух.Привычно хлещешь самогонкуИ развлекаешь местных шлюх.

Или еще было стихотворение «надменным учителям», которым, кажется, что они «знают все и потому имеют право учить», но они не могут знать «устройства души» и потому губят души тех, к которым прикасаются «своим надменным словом».

«А ведь я действительно толком и не знал ее», – мелькнуло в голове у Михнеева. Дальше пошло уж совсем мрачно: «все в этой жизни подвергается гниенью», «мусоропровод разбитых надежд» и страшное пророчество перед отъездом: «тело мое обнаружат в Неве».

«Почему Нева? – удивился Виктор Львович, – она же собиралась в Москву? Может, поэтому я не нашел ее? Да искал ли...»

Вот оно – у Михнеева холодно заныло под сердцем:

В голове сплошной бардакИ не светят перемены.Я – плохая, ты – дурак.Вот и все. Вскрываю вены.

На словах «жизнь перечеркнута красным крестом» Михнеев не выдержал и отложил тетрадь.

Пролежав некоторое время без движения, он все же заглянул на последнюю страницу – она была девственно чиста. Он стал отлистывать назад чистые страницы, но последнее стихотворение, грустно-ностальгическое и доброе, не только не успокоило, но добило его:

Я и сегодня вспоминаю ВасИ те места, где мы бывали с Вами...Вы на обложке книжной – гордый фас,Я – вам ненужный сборник со стихами.

«Выжила», – подумал он, но стало нестерпимо больно и жалко самого себя. «Не хватало заплакать», – опять коротко подумалось, но Михнеев не заплакал, а поднялся с кровати, поставил на кухне чай и, прижавшись лбом к холодному стеклу, долго смотрел в заоконную тьму, пока не зашипел на плите чайник.

Он пил чай, а за окном медленно наползал рассвет, будто солнцу надоело смотреть на людские страстишки, и только ради нескольких праведников оно еще не бросало свою скучную работу.

«Надо что-то делать», – наконец решил Виктор Львович и тут же вспомнил о девушке, принесшей тетрадь.

«Ну, я ей устрою». – Все случившееся за ночь он почему-то обернул против нее и теперь с нетерпением ждал времени, когда пора будет идти в Союз писателей.

7

В Союз он пришел первым, сразу отсел в угол большой комнаты, взял вчерашнюю газету и попробовал читать. Народ, собиравшийся в Союзе писателей, был опытен и мудр, потому, войдя и поздоровавшись с Михнеевым и сразу почувствовав его взвинченность, никто к нему с расспросами не лез, прошедший в пятницу вечер обсуждали приглушенно, как при больном человеке, а когда Михнеев вдруг резко вскочил и, туго сворачивая в трубочку газету, с каким-то непонятным и неприемлемым вызовом предложил: «Ну что, сбегать, что ли?», – его ласково усадили на место: «Отдыхай, дорогой, пошли уже...» Михнеев вернулся в свой угол и развернул мятую газету.

Девушка появилась около часа. Михнеев быстро подскочил, победно рванулся, но потом не спеша поправил задетый стул и, постукивая ребром тетради о ладошку, подошел к девушке и, не задерживаясь на ней взглядом, произнес:

– Пойдемте.

Девушка тоже не стала здороваться и пошла следом по коридору.

Михнеев заглянул в одну из комнат и обратился к средних лет даме:

– Галина Георгиевна, можно мне поговорить с человеком?

– Да-да, – отозвалась Галина Георгиевна и, прибрав со стола бумаги, поднялась и, выходя, внимательно, словно соперницу, осмотрела девушку.

– Проходите, – сказал Виктор и пропустил девушку в открытую дверь.

Она прошла и села на стоявший возле стола стул и положила ногу на ногу, у Михнеева еще мелькнула мысль, что она старше первого курса.

И тут он допустил первую ошибку: он не стал садиться рядом на соседний стул, а, обойдя стол, сел на место Галины Георгиевны. Затем он ошибся еще раз, положив серую тетрадь на стол, и она получилась как бы разделяющим их буйком.

В комнате повисла пограничная тишина, звонкая и настороженная.

– Ну, – начал переговоры Михнеев, – а где же автор?

– Что? – переспросила девушка и подняла на Михнеева удивленно-строгие глаза, а Михнеев опять подумал, что она все-таки старше первого курса.

– Очень хотелось бы побеседовать с автором этих стихов, – не изменив ядовитого тона, повторил Михнеев.

– Эти стихи написала я, – тихо, но четко разделяя каждое слово, произнесла девушка.

– Вы?

– Я.

И тут он совершил последнюю ошибку: он откинулся на удобном кресле Галины Георгиевны и тоном следователя, которому уже надоели отпирательства мелкого воришки, предложил:

– Ну хорошо, тогда продолжите мне строчку: «Я думала, любовь как птица, а оказалось...» – Он сделал паузу: – Ну, что же вы?

И тут девушка одним движением схватила со стола тетрадку и выскочила из комнаты. Произошло это настолько стремительно, что Михнеев поначалу даже не услышал, как за ней захлопнулась дверь и только чуть позже, как звук грома после молнии, до него дошел тугой хлопок.

И странно, все нервное напряжение сегодняшнего утра пропало. Михнеев поднялся, осмотрел комнату, словно припоминая, зачем он здесь, пожал плечами и вышел. Найдя в соседней комнате Галину Георгиевну, сказал:

– Я – все.

– Все? – удивилась Галина Георгиевна.

Виктор Львович кивнул, вернулся в большую комнату, сам налил и легко выпил полстакана водки.

8

Проснулся он ночью от щемящего чувства беды или неотвратимости наказания. Он долго лежал, вслушиваясь в ночные звуки, словно и правда за ним должны были прийти, но ничего, кроме ширканья по проспекту редких машин, не слышал. Наконец Михнеев решил, что должен обязательно разыскать Таню. Он еще не понял, зачем, но все равно успокоился и стал забываться какой-то невнятной нелепицей: слышался стук колес, текла из крана вода и разливалась в море, зачем-то появился один из забытых студенческих приятелей, они куда-то шли вдоль моря, увязая в песке, а идти не хотелось, было жарко и хотелось пить...