Эта жизнь неисправима

– Понимаете, Георгий Александрович, - сказал он тоном заговорщика, - мы дадим встречу и начало поединка, а когда Бертран скажет Гаэтану: "Проси пощады, или я отрублю тебе голову!" и занесет над ним меч, - тут Р. показал Мастеру, как занесет меч над головой Изиля Заблудовского, и сделал драматическую паузу, - мы устроим внезапную вырубку и дадим антракт!.. Такой "детективный" ход, понимаете? И до начала второго акта зритель ждет разгадки!

– Давайте делать!
– бодро сказал Гога. Но едва начался "бой", как он снова вмешался.

– Бой нужно делать по-настоящему!

– страстно сказал он. Профессионально!..

По его мнению, Рецептер и Заблудовский должны были не символически обозначить поединок, а применить очевидные усилия, наподобие силовых схваток, которые были поставлены в "Генрихе IV".

Тут пришлось напомнить Гоге, что у нас не было денег на приглашение профессионального драчмейстера, и он притих...

– А что, если нам сразу задать, что у него на груди - роза?!
– увлеченно воскликнул Гога при появлении Гаэтана-Заблудовского.
– Понимаете, Володя?.. Это будет уже изначально задано!..

– Георгий Александрович!
– завопил Р.
– В том-то все и дело, что у него не Роза, а Крест!.. Изора мечтает о молодом рыцаре с Розой, а видит старика с Крестом!..

Нимало не смутившись, Гога сказал:

– Простите мне мое невежество.

Р. последовал его примеру:

– А вы простите мне мою горячность...

Дине Шварц тоже очень нравилась идея назвать Малую сцену именем Блока.

– Я напомню Георгию Александровичу, - сказала она, - может быть, напишем в министерство.

– Напишите, - согласно сказал я.

– Или сначала нужно провести через худсовет?
– подумала она вслух.

– Диночка, вам виднее, - сказал я, - Гога - за, вы - тоже... Всем ясно, что театр ему задолжал...

– Нужно выяснить порядок, - рассудительно сказала Дина.
– Может быть, в этом случае лучше прозвучит письмо от общественности?..

– И это красиво!
– сказал я.
– Сделать черновичок?.. Или вы сами?..

– Сделайте на всякий случай, - покровительственно сказала Дина.
– Главное - выяснить порядок...

Черновичок сохранился. В нем вкратце излагалась история вопроса, упоминался зав. кульсектором БДТ Сергей Абашидзе с его приоритетным предложением и то, какую решающую организационную, творческую и нравственную роль сыграл А. А. Блок в жизни Большого драматического театра. Главным же аргументом был, как вы понимаете, блоковский юбилей и то обстоятельство, что именно в наше счастливое время в театре возникла реально действующая Малая сцена, со своим репертуаром и зрителем, расширившая диапазон художественной работы АБДТ имени М. Горького.

В подписанты черновичок намечал от театра Г. А. Товстоногова и К. Ю. Лаврова, а от общественности - персека Ленинградского отряда советских писателей А. Н. Чепурова и видных блоковедов.

Р. был убежден, что дело сладится.

Но неожиданно Гога и Дина стали уходить от темы, и однажды, встретившись у расписания с Лавровым, Р. догадался задать вопрос ему:

– Кира, - сказал он, - тут была идея назвать Малую сцену именем Блока, вы обсуждали ее на худсовете?..

Кирилл молчал, думая, как ответить.

Тогда Р. добавил:

– Блок сделал для этого театра не меньше Горького, мягко говоря...

– Не знаю, Володя, - сказал Кирилл.
– Я не вижу в этом смысла...

Проглотив информацию, Р. сказал:

– Жаль.

Ну что тут поделаешь? Все естественно. Лавров имел полное право думать не так, как Р., и видеть смысл в том, что для Р. смысла не имело.

И если Гоге и худсовету пришлось выбирать между тем, что видится Р., и тем, что видится Л., вполне понятно, что, в конце концов, все приняли сторону Л.

Хотя сперва Гоге показалось, что это "очень хорошая мысль", и он готов был ее реализовать.

Накануне сдачи спектакля худсовету театра, по пути на Малую сцену Гога отозвал Р. в сторонку, чтобы конфиденциально напомнить о характерности и все-таки вымарать последнюю перед "Календами" сцену Бертрана и Гаэтана.

– Мы выиграем, если заранее не будем подавать Гаэтана, понимаете? Тем сильнее будет удар, когда он читает свою главную песню... Поверьте мне, Володя, я чувствую в этом месте вялость, и ее нужно убрать...

И тут Р. сказал:

– Хорошо, Георгий Александрович.

Чуть помедлив, Гога повторил:

– Понимаете, есть ощущение, что "Майские календы" нужно начинать раньше... И Заблудовский от этого выиграет...

Р. сказал:

– Георгий Александрович, я уже согласился, что вы меня убеждаете?

Он сказал:

– Я себя убеждаю...

И пошел в зал.

Что-то мешало артисту Р., и он не понимал что.

Кажется, подчиняясь Гогиным убеждениям, он утрачивал власть над собой. На время - но утрачивал.

Ему казалось, что Гога то и делал, что всей силой своего дарования лишал Р. собственной воли. Отчасти, но лишал.

А завтра был худсовет.

Императорский библиотекарь

В "Амадее" Питера Шеффера Грише Гаю досталась невеликая роль императорского библиотекаря Ван Свитена.

Костюмы к спектаклю сочинил Эдик Кочергин, а помогала их делать Инна Габай. На атлас или парчу нашивалась крашеная гардинная сетка. А красить ее нужно было по чутью: похолоднее или потеплее, и выходило необыкновенно красиво...

Гришин камзол шили в театрально-постановочном комбинате из сиреневой парчи, перекрывая ее лиловой гардинкой; на штаны пошел сиреневый блестящий атлас; туфли были замшевые и тоже сиреневые, с бутафорской сиреневой пряжкой, ну и, конечно, белоснежная рубашка с жабо. Прибавив сюда белые обтягивающие чулки и напудренный парик, получим общую картинку...

Но, надевая дворцовый камзол и сиреневые штаны, натягивая чулки и башмаки, Гриша уже не мог отвлечься от своих собственных проблем. Он думал о старшей дочери, уехавшей навсегда в страну Израиль, и о судьбе потерянного внука. Ему казалось, что он должен спасти жену, обманутую немецким дельцом, и младшую дочь Настеньку, которая забывает русский язык...