Это Америка

Она не дряхлела, держалась прямо, ходила уверенно, сохраняла память и здравый рассудок. Говорила про себя: «Бог дал мне столько всего, а вот о дряхлости забыл». Она красила и завивала волосы, ходила на каблуках, всегда была элегантно одета и выглядела пожилой дамой, а никак не старухой. Но вдовья жизнь… Августа тосковала и все же считала, что если бы переехала в Америку к детям, все равно чувствовала бы себя одиноко.

А они продолжали звать ее, хотя бы в гости: приехать и решить, захочет ли остаться. «Дети, я боюсь — вдруг заболею у вас там и стану вам обузой», — отказывалась она.

Августа все время находила себе занятия: читала письма из Америки и отвечала на них: старалась успокоить Лилю, которая жаловалась на Лешку, на его характер и женитьбу. Потом перезванивалась с немногими оставшимися в живых друзьями, читала журналы и классику, приводила в порядок архив Павла, перечитывала его заметки, а когда уставала, откладывала все и бралась за самое любимое: перечитывала книги Алеши. Все, что касалось сына, было для нее отрадой. Она не знала английского, но заставляла себя читать со словарем американское издание его романа. С особым наслаждением она читала его детские стихи и черновые рукописи. Он их выбрасывал, а она тайком подбирала.

Часто к Августе приходила Надя, жена Саши Фисатова. Надя была моложе на двадцать лет, но ходила с трудом из-за болей в спине и суставах. Она выросла в деревне, была намного менее развита, но Августа всегда умела свободно и на равных общаться с людьми самого разного уровня, она помнила слова из дневника Пушкина: «Мне не скучно ни с кем, начиная с будочника и до царя». Они подружились и обсуждали все на свете.

Ходила Надя с трудом из-за болей в спине и суставах. Она стала мнительная, говорила про себя:

— А как же иначе-то, я ведь, как говорится, ищу у себя рака.

Раз в месяц они брали такси и ехали на Новодевичье кладбище — ухаживать за могилой Семена и Павла. Надя поливала цветы и заливалась слезами, а Августа держалась стойко, только мысленно беседовала с обоими своими мужьями. К вечеру за Надей приходил с работы Саша, и они вместе обедали. Он всегда обращался к Августе «тетя Авочка»: известный адвокат, герой прошедшей войны, он как был, так и остался большим ребенком.

* * *

Из Чистополя приехала Александра, дочь Нади и Саши, с дочкой 12 лет, тоже Надюшей. Муж Александры спился, и она развелась с ним. Ей было уже под пятьдесят, всю жизнь она прожила в глуши и возилась с хряками и огородом. Наконец ей это надоело, и она сказала матери:

— Я хочу воспитывать дочь в Москве, чтобы она не выросла такой же вот провинциалкой, как я.

Поселились они у Саши с Надей. Но жить вчетвером в двухкомнатной квартире было тесно и трудно. Августа предложила:

— Пусть Александра с маленькой Надюшей живут у меня — им просторней и мне веселей.

Так оживилось ее грустное существование. Надюша, круглолицая, с косичками — «крысиными хвостиками», была крупной, зрелой уже девицей. Она стеснялась новой богатой обстановки и хозяйки, настоящей светской дамы. Тем более что дедушка Саша всегда возвеличивал ее:

— Тетя Авочка — необыкновенная женщина: умная, добрая, благородная. Ты учись у нее.

Александра надеялась, что под влиянием и Августы дочь переймет ее манеры. Надюшу отдали в школу, где учились писательские дети и внуки, предполагалось, что и у них она будет перенимать «столичное поведение». У Августы никогда не было ни дочки, ни внучки, и ей было интересно наблюдать подрастающую девочку. Звонкий детский голос оживил ее квартиру и радовал ее. Она хотела видеть, как формируется новое поколение, и старалась не выглядеть «классной дамой» прежних времен. Водила Надюшу в Третьяковскую галерею и в Музей изящных искусств, рассказывала про картины и скульптуры, ходила с ней в театр. Надюша, девочка смышленая, расспрашивала, всем интересовалась, все схватывала на лету и легко запоминала.

Косички она расплела на следующий же день после начала занятий в школе. А вскоре пришла оттуда с накрашенными губами и ногтями. Мать сразу стала на нее кричать:

— Это еще что такое?! Ты еще мала для этого. Сейчас же сотри всю эту замазку!

У Нади на глаза навернулись слезы, и она пробормотала:

— У нас в школе все девчонки так ходят.

Августа заступилась:

— Девочка права — она хочет выглядеть как все. Теперь такое поветрие современное.

Надюша подошла к Августе, обняла ее и решительно повернулась к матери. Александра уступила.

Потом оказалось, что девочке нужны узкие джинсы в обтяжку, и Августа купила их ей. Потом девочка настояла, чтобы ей прокололи уши для сережек — пришлось сделать и это. И волосы она хотела длинные, как у всех, а еще браслеты на руки — и не один. За полгода она преобразилась, перестала «окать», стала независимой и расслабленной, как настоящая москвичка.

* * *

Подходило 90–летие Августы. Она не собиралась праздновать, но позвонили Алеша с Лилей и предупредили, что едут к ней на юбилей и будут праздновать вместе.

— Дети мои, лучшего подарка я не могу получить. Ой, какой это будет для меня праздник!

Моня Гендель с Риммой, узнав о юбилее и приезде друзей, решили устроить банкет в своем новом особняке, к тому же Римме хотелось показать его друзьям.

— Авочка, мы вас любим и приглашаем к себе. Кого вы хотите видеть на вашем юбилее?

— Спасибо, что беспокоитесь о старухе. А видеть я хочу только самых близких.

Моня с Риммой встречали Лилю с Алешей на своем «мерседесе». Проезжая через центр города, они видели каркасы новостроек и новые многоэтажные дома, улицы казались незнакомыми. На Лубянской площади вместо памятника Дзержинскому стоял гранитный монумент из Соловецкого лагеря. Церкви, которые попадались по дороге, все были отреставрированы.

— Правда красиво? — спрашивала Римма. — Теперь люди снова повернулись к религии, даже молодежь.

Римма попросила подвезти к храму Христа Спасителя, только недавно восстановленному. Они вышли из машины, и Лиля с удивлением увидела, как Римма перекрестилась.

— Римка, ты что, стала верующей? — смущенно спросила она.

— Да, я верую, — тоже несколько смущенно ответила подруга.

— Она думает, что Бог простит ей грехи, — с сарказмом сказал Моня. — А вот синагоги не покрасили — евреи все уехали. Так что я остаюсь неверующим, и грехи мои мне не простятся.

По дороге Римма рассказывала:

— Знаешь, я хотела опять организовать встречу старых друзей в твою честь. Но уже почти никого нет, все разъехались — в Израиль, в Америку, в Испанию. Остался один наш грузинский друг, бедняга Тариэль. На него жалко смотреть.

— Почему бедняга? Почему жалко?

— А ты разве не знаешь? Ведь его сына убили! Абхазцы…

— Как убили?! Почему?.. За что?..

— Да, вместо «дружбы народов», в которую он так когда-то верил, там теперь настоящая война. Абхазцы недавно захватили грузинских ребят, заперли в сарае, они там несколько дней и ночей звали на помощь… А потом их просто расстреляли. Дом Тариэля в Гаграх разрушили, сад вырубили, а сам он едва успел спастись, бежать [131] .

131

Упомянуты реальные события на территории Абхазии, восставшей против Грузии.