Это лишь игра - 2
Шрифт:
К лицу обжигающей волной приливает кровь. Господи, как стыдно, будто я навязываюсь к чужому парню. Как глупо и беспардонно. И как больно…
Да к черту! И Германа, и его Вику… Почему я вообще о нем думаю, когда тут такое?!
Я снова набираю общежитие, но или вахтерша сняла трубку, или болтает с кем-то так долго, потому что опять проклятые короткие гудки. Безумие какое-то! Опять звоню в полицию. Узнать бы, выехал ли наряд, успели ли, спасли или… Но дежурный лишь раздраженно повторяет: «Вызов принят. Ожидайте».
Я уже взвыть от безысходности готова. Лучше бы я не уезжала сегодня!
— Леночка, с тобой все в
Я вздрагиваю от неожиданности, но затем поспешно отвечаю:
— Да, да, все нормально.
Хотя и сама слышу, что голос мой, сиплый, дрожащий, срывающийся, сдает меня с потрохами.
— С бабушкой что-то?
— Да нет, все с ней хорошо.
— Леночка, если что-то случилось, ты скажи… — не унимается мама Антона и явно не собирается оставлять меня в покое.
Я выхожу из ванной и снова повторяю.
— Все со мной в порядке.
Однако Антону я все выкладываю без утайки и уже не могу сдержать слез.
— Понимаешь, они там ее прямо сейчас… — всхлипываю я. — Вдвоем… одну… И самое поганое то, что я ничего не могу сделать. Эта беспомощность убивает…
Антон смотрит на меня ошарашено и неуверенно бормочет:
— Но ты же вызвала полицию. Может, они уже там. Может, все обойдется.
— Не знаю… У меня вот тут… — Я прикладываю ладонь к груди. — Будто огромный тяжеленный камень… дышать не могу… больно… И предчувствие дурное…
— Ты сделала все, что могла, Лен. Все, что от тебя зависело. Твоя совесть чиста. И вообще, зачем твоя Юлька их позвала?
Я пожимаю плечами. Не рассказывать же ему сейчас, как она с этим Славой встречалась, как строила планы, ну и всё остальное.
— Антон, — в изнеможении спрашиваю я. — Что мне делать? Я не могу так просто сидеть. Я с ума схожу…
— А что тут сделаешь? Полиция приедет, если еще не приехала, разберется. Это их дело.
— Но я не могу просто ждать.
— Надо, Лен. Ты постарайся успокоиться. Может, они вообще ее лишь попугать решили? Ну что они, дебилы совсем — в общаге насиловать? Там же народ, свидетелей столько…
— Они в комнате закрылись, музыку громко включили.
Антон с минуту молчит, а потом выдает:
— Ты не обижайся, но твоя Юлька сама виновата. Нет, они, конечно, те еще обмудки, если всё так, как ты говоришь. У нас бы их за такое размотали. Но и она тоже хороша. Что, я не помню, как она хвостом вертела перед пацанами, когда приезжала с тобой? Вот и довертелась!
— Да какая разница?! — восклицаю я в негодовании. — Ни одна девушка не заслуживает такого! Как ты вообще так можешь говорить? И Юлька ничего ужасного не делала, чтобы с ней вот так… Ей просто хотелось быть любимой, это плохо? А ты… ты как будто оправдываешь насилие!
— Да ничего я не оправдываю, — отнекивается Антон. А мне аж тошно.
И тут вдруг сотовый оживает. Я аж подскакиваю на месте. Хватаю телефон. Номер неизвестный, но я почти уверена, что это связано с Юлькой.
— Да?! — выкрикиваю я.
И слышу сдавленный Юлькин всхлип.
— Лена… Лена…
— Юлька! Юлечка! Ты как? Что с тобой? Что случилось?
— Я потом всё расскажу… Не по телефону…
— А ты… ты где сейчас? — снова начинаю задыхаться я от волнения.
— Я на улице… на остановке…
Я не узнаю Юлькин голос, всегда такой бодрый, звонкий, звенящий. Сколько ее знаю — она никогда не унывала, даже в те моменты, когда
наши девчонки устраивали ей травлю. Ее ранили словами, оскорбляли, старались унизить — а она только смеялась в ответ. Но сейчас ее голос как будто выцвел, стал безжизненным и тусклым.— Юлечка, ты как? — пугаюсь я такой разительной перемены. Боже, что эти мрази с ней сотворили?
— Плохо, — произносит она тихо, почти неразличимо. И в этом единственном слове столько боли слышится, что сердце сжимается. — Лен, я не могу долго говорить. Я просто попросила позвонить. И… мне некуда пойти. Я не могу вернуться в общагу. Там… там… нет, я потом расскажу. Я не знаю, куда мне сейчас пойти, что мне делать…
— Юль, иди в полицию!
— Нет! — неожиданно резко отвечает она.
— Да почему?! Ты должна на них заявить!
— Нет. Ты не знаешь всего… мне нельзя… Ладно, Лен…
— Погоди! — Я выключаю микрофон, поворачиваюсь к Антону и возбужденно говорю ему: — Антоша, пожалуйста, можно Юля сюда приедет? Можно переночует здесь?
— Конечно, пусть приезжает, — не колеблясь, без лишних вопросов, соглашается он. — Как она там?
— Юль, приезжай сюда, к Антону, в Листвянку. Я тебе сейчас такси вызову, скажи точный адрес, куда подъехать?
— Но у меня нет денег, вообще с собой ничего нет…
— Я сама заплачу на месте. Говори, где ты, и стой там, не уходи, жди такси. Хорошо?
Юлька вместо ответа всхлипывает и лишь потом сдавленно произносит:
— Спасибо, Лен…
29. Лена
Вера Алексеевна тоже не высказывает ни малейшего возражения по поводу Юльки. С готовностью соглашается принять ее у себя, совершенно чужую девушку, и не задает при этом ни единого вопроса. Надо так надо. Пожалуйста.
А я ведь даже ей ничего не объяснила. Сказала лишь, что у подруги большие неприятности и негде переночевать. И она сразу же воскликнула:
— Конечно, Леночка! Какой разговор? Сейчас раскладушку вам принесу и чистое белье. Если что, в холодильнике курица с картошкой. Покормишь подругу.
Мне аж неловко, потому что я помню, как Юлька называла их: и крестьянами, и колхозом, и плебсом, и деревенщиной. Хотя, справедливости ради, Юлька обычно добавляла:
— Не возмущайся, Третьякова, я ведь такая же. Но! Делаю всё, чтобы от этого избавиться. Стать культурной городской дамой. Ну как? Похожа? — И при этом всегда строила такую уморительную гримасу, изображаю эту даму, что сердиться на нее было просто невозможно.
— Антон, только я тебя прошу, пожалуйста, воздержись от этих своих высказываний, — говорю ему.
— Каких? — хмурится он.
— Что она сама виновата!
— Я и не собирался. Я что, дурак, что ли?
— Но ты же плохо к ней относишься.
— Я к ней никак не отношусь. Ну… может, и плохо. Но она же твоя подруга. Так а ее что, все-таки изнасиловали? Или она сбежала?
— Да не знаю я, — со стоном отвечаю ему. — Главное, ты молчи. Просто молчи.
Я вся на взводе, жду, постоянно проверяю телефон и смотрю на часы, каждый раз, как мелькнут чьи-то фары, подбегаю к окну. Антон тоже нервничает. Помню, как-то его бывшие сокурсники и сокурсницы хотели его навестить, звонили, но он категорически отказался. Даже поругался там с кем-то, заявив, что не хочет, чтобы его видели таким.