Это офис, детка!

Мама у меня строгая была! Если сказала: «Это надо сделать!» – все, даже не обсуждалось. Ее и папа боялся. Она все уроки у меня проверяла, заставляла книжки читать дополнительные, не по программе. Очень переживала, если оказывалось, что я вдруг что-то из классики не читала. Была убеждена, что образованный человек должен быть начитанным. Диктантами меня мучила, добивалась стопроцентной грамотности.

А папа мой все время пропадал на работе. Я и помню-то его плохо, он как-то тенью прошел через мое детство. Мама – да, властная женщина была, а папа… Он очень конкретный был. Если что-то не так – рявкал, и все сразу замолкали. И в следующий раз мы с сестрой уже крепко задумывались, прежде чем что-то натворить. Наверное, с тех пор у меня такая мгновенная реакция: скажут «Нагнись!» – и я тут же нагибаюсь без лишних вопросов. Мне это потом в жизни пригодилось не раз.

Я отрывалась только в школе. Во всех кружках занималась, на олимпиаду по русскому ездила – мамины уроки не прошли даром. Учителя меня любили, я послушная была, все выполняла, что просили.

…Мое благоговение перед профессией испарилось за один день: я увидела учительницу по русскому и литературе в нашем гастрономе. Она около кассы стояла, деньги в кошельке пересчитывала. Вздохнула и выложила половину продуктов из корзины, взяла только молоко, хлеб и бутылку подсолнечного масла. Мне так жалко ее стало, до слез! С тех пор, сидя на ее уроках, я никак не могла отделаться от этого щемящего чувства. Со страстью к преподаванию было покончено навсегда.

Учиться в финансовом университете поначалу было скучновато, но дома я помалкивала, не хотелось родителей расстраивать. Старалась обходиться без троек. А на последних курсах вошла во вкус, да и в целом как-то поинтереснее стало. Мне особенно нравились занятия, на которые известные люди из бизнеса приходили, из Союза промышленников и предпринимателей, из Центробанка… У нас даже сам Прохоров пару раз выступал, он тоже наш университет окончил. Несколько семинаров бывший министр финансов Егоров провел. Вот уж мы завалили его вопросами, он, бедный, никак домой уйти не мог! Зато явка на его занятиях была стопроцентная.

Карьеру я делать не собиралась, как-то само все сложилось. Походив пару месяцев по собеседованиям, попала в хорошую компанию. Делала все, что полагалось, с начальством не спорила, старалась всегда быть рядом, помогать. Переработки не подсчитывала, как некоторые. У нас сверхурочные лишь частично оплачивались. Проработала несколько лет не поднимая головы, с небольшим перерывом на декрет.

Потом меня перевели в другой отдел. И вот там мне крупно повезло с начальником. Такой классный дядька! Я за ним готова была хоть на край света. Никогда не повышал голоса, но требовательный, спуска нам не давал. Сколько раз приходилось оставаться до ночи, приезжать в выходные! И никто не жаловался. Надо – значит, надо. Он и сам с нами сидел, так что все было по-честному.

Он столько мне дал в плане профессии, что я ему по гроб жизни буду благодарна. Ничего не утаивал, всеми секретами делился, поддерживал меня, когда на второе высшее пошла учиться. Правда, работать приходилось еще больше – я за операции с зарубежными филиалами отвечала, их никому перепоручить было нельзя. И домой не возьмешь – строго запрещено.

Когда он развелся, мы его всем отделом жалели. Поговаривали, что жена не выдержала такого напряженного ритма, забрала детей и послала его открытым текстом. Он даже пить начал, и наш старший вице-президент вызывал его пару раз «на ковер». О чем уж они там говорили, никто не знает, но пить начальник перестал. Правда, сильно замкнулся, и отношения наши стали прохладнее. После этой истории он часто говорил мне: «Маргарита, иди домой, брось ты все это! Тебя же сын ждет!» Мне, конечно, приятно было, что кто-то обо мне заботится, но уйти пораньше никак не получалось: после того, как начальник впал в депрессию, работы прибавилось.

А сын у меня замечательный! Правда, я его с годика толком и не видела. Все с нянями или с бабушками. До сих пор себе простить не могу, что выскочила тогда из декрета, оставив его, еще молочного, на чужих людей. Первое время я бегала каждые полтора часа в туалет сцеживаться, но через месяц поняла, что при моей работе быть кормящей матерью нереально. Да и начальство недовольно ворчало, когда я ровно в шесть часов, суетливо запихивая молокоотсос и бутылочки в огромную сумку, побросав всю недоделанную работу, неслась домой.

Я ему песенки, сказки, смешные истории на магнитофон записывала, чтобы хоть голос мой слышал, не забывал. Няня рассказывала, что он все песенки за мной повторял, просил прокручивать по нескольку раз. А песенку про мамонтенка сам выучил и записал мне на телефон. Я все время плакала, когда слышала его тоненький голосок, старательно выводящий:

Пусть мама услышит, пусть мама придет!Пусть мама меня непременно найдет.Ведь так не бывает на свете,Чтоб были потеряны дети.

Когда стал постарше, брала его несколько раз на работу. Ему так нравилось, что мама – директор! Он так мне и сказал: «А я думал, что директорами только дяденьки бывают!» Сидел за моим столом, важный такой, писал на отрывных бумажках распоряжения и разносил по сотрудникам. Подойдет к столу, прикрепит стикер – и молча назад, дальше свои каляки-маляки писать. Все меня мучил, кто чем занимается, кто старший, кто младший, кто кому подчиняется – все ему было интересно. А потом наскучило: сказал, что лучше будет дома меня дожидаться. Очень переживал, что я прихожу поздно, уставшая.

– Мама, ты почему ты так много работаешь?

– Сыночек, а кто же будет деньги зарабатывать?

– А тебе не нужно больше работать. Я клад нашел! У нас теперь есть деньги, оставайся со мной дома!

Принес мисочку с мелочью, в которую няня сдачу складывала, и торжественно мне вручил. Меня как током пронзило! Что же я делаю, какая же я мать…

С тех пор что-то во мне надломилось, на работу стала ходить через силу. Ничего уже не хотелось достигать, ничего доказывать. Хотелось побыстрее закончить все дела, сыночка своего побыстрее увидеть. Я даже от служебной машины отказалась, чтобы в пробках не торчать. На метро за полчаса доезжала, к семи уже дома была.

Однажды он серьезно заболел. Я долго колебалась, думала: остаться дома или идти на работу? Сама-то на больничном ни разу не была, с температурой, с болью всегда шла в офис. А тут что-то толкнуло меня. «Мать ты, или волчица какая?!» – спросила я себя. И осталась. Как же он обрадовался! «Как хорошо, что я заболел!» А то! В школу идти не надо, можно целый день в постели валяться, телевизор смотреть.

И серьезно так добавляет: «Ты хоть отдохнешь!»

Когда я уволилась, то долго сидела дома. Сын переживал, все спрашивал, когда я на работу выйду. Когда сказала, что не хочу больше работать, как раньше, не хочу видеть его только спящим, стал вместе со мной варианты придумывать. Спросил как-то раз: «Мусечка, а ты певицей работать можешь? А вдруг у тебя получится певицей? Они же могут и дома петь!»

Родители мои до сих пор не знают, что я из компании ушла. Мне не хочется их расстраивать. Они мной гордятся, считают, что я сделала блестящую карьеру. Перед друзьями хвалятся, визитки мои раздают. Сбылась мамина мечта: дочь себя обеспечивает, не сидит у них на шее. Я и сама приветствую самостоятельность, хотя и было мне стыдно однажды: когда поняла, что зарабатываю больше папы. Я долго не могла это принять: он вон какой, большой начальник, всю жизнь проработал в своем институте, фактически создал его, лицензировал; приглашал лучших специалистов со всего СНГ, отвоевывал здание у каких-то нуворишей, которые решили его переделать под автосалон. А тут я – такая никакая, молодая карьеристка…