Это я, Эдик

Вид он имел благообразный, весьма далекий от реального. Я как-то сгоряча побывал у дядьки на гостевом разделе его сервака и полюбовался на обрюзгшую физиономию.

– Ты знал, Кулешов?

– О чем, блин? Мне заниматься надо, шеф, отпустите!

– Сиди и не дергайся, парень. Спрашиваю еще раз: ты знал, что твоя подружка потащила на лекцию вирус-бомбу? Хорошо еще, что во рту!

– Ну, она же не в вагину ее затолкала.

– Отвечай по существу.

– Само собой, не знал, босс! А то бы я врезал ей по виртуальной роже и заставил выплюнуть зловредную программу. А, вспомнил! Это же ей дантист прописал! У нее в сетевом зубе дырка стала расти…

– Заткнись, – поморщился злодей-чиновник. – Мне-то мог бы и не клевать мозги. Ты уже слыхал, что этот демарш возвысил ее до ранга мученицы? И теперь на родине в ее честь будет устроено шествие с факелами?

– Ну ни хрена себе! Я тоже хочу свой ранг повысить.

– Сейчас доиграешься, Кулешов.

Он имел право давить на меня, и все мои попытки прикинуться дебилом обязаны были провалиться. Все-таки полные дауны в универ не поступали, какой-то отсев происходил – уж если я подписал договор с этой конторой, отвертеться не мог.

– У меня отмечены все логи твоих проступков, Эдик, – мягко сообщил старый козел, замаскированный под Бар-Малеева. – Двести двадцать восемь опозданий, сто пятнадцать неприличных рисунков в учебниках, многократное подглядывание за спальней Афродиты Рашидовны…

– Она сама оставила видеоканал открытым! – возмутился я. – Все пацаны универа за ней подглядывали! А половину из них она к себе за штаны затаскивала. Говорят, трое вернулись через неделю седыми шейхами.

– А на остальную половину составила служебные записки, – ухмыльнулся изверг в облике декана. – Тебе всего лишь не повезло, дружок. Точнее, в некотором роде повезло.

Я принялся кусать в отчаянии губы и рвать на макушке виртуальные волосы.

– Ну конечно, я так и знал, что у нас расовая сегрегация! Афродита меня за узкоглазую харю забраковала, это нечестно. Может, член у меня получше многих будет…

– Сейчас ты заткнешься и послушаешь, что я тебе скажу, дружок! – зло рявкнул Бар-Малеев и навис надо мной, будто Сцилла над античным мореходом. Я захлопнул пасть и съежился в кресле – а куда мне было деваться? Разве что срочно отрубить канал связи с универом и вывалиться в реал в родной квартире с унылыми предками. – Помнишь договор?

– Как не помнить, – уныло буркнул я. – Это же кандалы на руках…

– Сейчас ты пойдешь учиться, – продолжал садист, похожий на доброго чиновника. – А потом сделаешь все, чтобы твоя Гузель завтра же засветилась в полный рост на самом дрянном порно-сайте во всей Сети.

– На универском, что ли?

– Ладно, и на нем тоже.

– Я не записываю наши встречи, Гузель резко против интимной съемки.

– Придется записать! Иначе, сам понимаешь… Поводов отчислить тебя предостаточно. Помни, дружок, «они не соблюдают в отношении верующих ни клятвы, ни условия. Они – преступники». (9:10. – Прим. мутакаллима Издателя.) Пусть эти святые слова будут тебе добрым напутствием.

И я пошел прочь, гонимый убийственным взором декана. Пока я торчал «на ковре», верткие ребята из сервиса успели подлатать стены универа, но меня это не порадовало.

Следующие две лекции я провел практически в инфо-вакууме – отрубил все внешние сигналы, кроме учительского, и старался ни о чем не думать.

Последним в этот день у нас была, кажется, лекция по НЛП. На нее собирался весь курс, и более подходящего момента можно было не представить. Я подвалил к Гузели и плюхнулся рядом с ней – по одежке узнал, потому что на физиономии у нее была черная, словно отрез от Кисвы, паранджа. На самом деле программный кусок ткани, прозрачный в одну сторону.

Я повертел в руке баллон с антивирусным спреем, который спер у зазевавшегося пацана, и намалевал на чадре пенис. Да так ловко и быстро, что деваха даже дернуться не успела.

– Эдик! – взвизгнула она. – Ты чего?

– Скажем «нет» вирус-бомбам в родном универе! – уныло выкрикнул я.

Естественно, все сто недоумков уставились на нас, и половина из них в следующую секунду грохнула от смеха. Даже препод не утерпел и хихикнул, а потом принялся подводить под мою выходку теорию. Само собой, ни я, ни Гузель были не в состоянии что-нибудь понять – она от обиды, а я от горя.

Проклятый член на ее парандже постепенно расплылся в несуразную кляксу. По-моему, Гузель ревела, да и у меня горло (или что там) стискивали идиотские спазмы. Короче, таким уродом я себя давно не ощущал.

– Я больше к тебе не приду, – громко сказала она после занятия ледяным тоном. – Ты не понимаешь моей веры и не уважаешь ее. Я думала, ты чуткий и добрый, а ты полный козел и урод.

– Да плевать я хотел! Сама ты коза. Не фиг было вирусы к нам протаскивать.

– Что с тобой случилось, Кулешов? – уже вполголоса спросила она.

– Иди к Диву, шахидка.

– И сочли они ложью и последовали за своими склонностями, а всякое дело – установлено, – покачала она головой и ушла.

(54:3. – Прим. мутакаллима Издателя.)

Ну и мерзко же мне было. Эх, такая классная деваха, такая черная и пылкая, что твой наэлектризованный эбонит. И было бы совсем уж гадко, если бы похотливые серферы стали дрочить на ее волнующий образ…

Все разбрелись кто куда, а я тупо сидел в аудитории и чего-то ждал. Нет, все-таки один человек остался – это был мой старинный кореш по прозвищу Палец. Он со вздохом уселся рядом и положил мне руку на плечо, проникновенно уставившись на мою кислую харю предателя и отморозка.

– Сочувствую, брат! Но понимаю как никто – водить дружбу с шахидкой не только опасно, но и предосудительно. Ты поступил как истинный гражданин и студент!

– Пошел в жопу, педик.

– С этим покончено, дружище. Я теперь с девками вожусь. И вот что я думаю… Ты, конечно, был глубоко прав, когда отверг экстремистку, но поступок твой чреват для нее и других людей многими бедами. Ее неокрепшая душа может удариться в разгул виртуальной преступности, и кто тогда поставит на пути ее безобразий заслон?

– О чем ты толкуешь, чудила? Может, дашь мне спокойно переварить разрыв? Я же почти любил ее! А может, и не «почти».

– Конечно, конечно, – осклабился Палец. – Ну, не тужи так бурно, найдешь себе новую подругу…

Тут он встретился с моим взглядом, который даже через Сеть был в состоянии прожечь в его черепушке дыру, и поторопился исчезнуть. И я тоже вскоре свалил домой, где выжрал с папашей пузырек бормотухи и добавил цифровой дури, чтобы покрепче отрубиться.

Где-то через неделю я узнал, что Палец спелся с офигевшей Гузелью, выразил сочувствие, охмурил ее и вскоре слепил отменный сюжетец, как раз в духе деканова заказа. Так или иначе, мы с ней больше никогда не разговаривали, и после второго курса она перевелась обратно, к себе в Мавританию. И уехала туда же, разумеется. Как говаривал Пророк, «бегите в Эфиопию, царь которой никого не угнетает».