Этология стадных животных

Огорчившись, что надежды на интересные наблюдения развеялись, я решил проверить неожиданный факт по-другому. Если сайгаки выдергивают типчак из дерно-вин, а не срывают его, это может ухудшать возобновление травы в степи.

Через несколько дней, вернувшись в Каратам, мы выщипали на одной из наших опытных площадок половину дерновины. Собранную траву взвесили. Я надеялся, что общий урожай травы за лето здесь окажется меньше, чем там, где, подражая лошадям, мы срезали траву ножницами. Увы, в тот год это не подтвердилось. В полупустыне типчак не давал отаву. Что вырастало в начале лета, то и составляло общий урожай, ешь его в июне или в августе. Впрочем, быть может, выщипывание сайгаком дерновины сказывается на следующее лето?

Палатку мы поставили выходом вниз по склону, на простор. Когда проснулись на рассвете, что-то и спать в те ночи не хотелось, отбросили входные полотнища, прямо из палатки наблюдали, как появляется издали сайга, пасется по долу, понемногу сливается в группы все большего размера, подходит к подножию холмов. Часам к одиннадцати сборища сайгаков уже отдыхали на склонах Котуртаса.

За четыре дня, что мы собирались провести в этих местах, хотелось, помимо прочей работы, еще и сфотографировать сайгаков «в упор» и добыть несколько животных. У меня были лицензии на научный отстрел. Конечно, не вся туша могла поместиться в банках с форма-

I

лином, волей-неволей что-то пришлось бы опустить в котел. На охоту я отправил Володю, а фотографировать взялся сам. Первые маневры я попытался делать открыто — словно гулял по степи и невзначай понемногу приближался к сайгакам. Они подпускали меня не ближе двухсот пятидесяти метров, так что я еще раз убедился, что измерения, проделанные Володей с Сашей, были верны.

Я попробовал подползать, точнее, подвигаться к сайгакам на четвереньках. Ползти с дорогим фотоаппаратом, да еще с громоздкой треногой я не мог. И этот способ не’удался.

Наконец, я решил испытать свое счастье из засады. Но где было укрыться посреди степи? Оставалось просто залечь на ровном месте, надеясь, что сайгаки меня не опознают. Мы уже примерно знали маршруты движения групп в окрестностях лагеря. Дело было утром, когда сайгаки идут вверх, в сопки, и я устроился у них на пути, направил объектив навстречу.

Что-то поначалу мне не везло. То группа проходила не близко, то мне не нравился кадр. Я снимал «Салютом», а у него, как известно, «лягушачья» экспозиция: снимаешь всегда с нижней точки, потому что смотришь в видоискатель сверху. Есть умельцы, что держат «Салют» при съемке над головой, перевернув видоискатель вниз. Но для этого требуется немалая сноровка, которой я не обладал.

Я укрепил фотоаппарат на треноге, словно снимал не пугливых сайгаков, а отдыхающих на пляже, все приготовил и стал ждать. Потребовалось терпение. Группы сайгаков благополучно миновали меня. Один самец даже остановился в недоумении, долго смотрел на меня, видно, силясь понять, что это такое — на пяти ногах и в шляпе. Потом мне повезло. Большое стадо вышло на меня прямо в лоб. Первые снимки я делал еще издалека, потом стал экономить кадры. Дождался, что сайгаки обступили меня со всех сторон. Это правда — некоторые кормились в десятке метров! Только те, которые могли со мной столкнуться, вдруг начинали меня рассматривать, даже шарахались на пробу — не погонюсь ли. Но я стоял неподвижно, только руки крутили рукоятки.

Когда надоело снимать с одного места, я стал подходить к группам. Только сгибался и держал треногу с фотоаппаратом перед собой. Стада подпускали совсем близко.

Когда рассказывал в лагере ребятам, сам удивлялся такой непонятливости сайгаков. Володя слушал ревниво. Он принес на себе хорошего рогача, добыл его с великим трудом, несколько часов подползал на животе к стадам, караулил их, затаив дыхание.

Когда снимали с головы сайгака шкуру, случайно резанули под глазом, вскрыли мешок подглазничной железы, испачкались в пахучем секрете. Запах потом преследовал меня не один день, не хотелось и мяса. Казахи считают эти железы ядовитыми, выбрасывают голову или хотя бы вырезают железы. Наверное, не на всех людей запах действует одинаково. Саша с Володей отнеслись к нему куда равнодушнее, чем я.

Возле костра мы бы чувствовали себя как дома. Но мы не зажгли костер, словно были в дозоре. Притаились, слились с темнотой. Неподалеку маячили силуэты стреноженных, пасущихся коней.

Далеко за полночь мы говорили о степи, о себе, о будущем. И были уверены, что все состоится, всего добьемся. Степь открылась нам, стала своей, не опасной.

Два года назад меня привез к Токаю начконь, перечислил, как принято, тех, кто меня прислал:

Замминистра написал, начальник областного управления написал, начальник районного управления написал, директор конезавода мне сказал, я тебе говорю: «Вот товарищ из Москвы, будет с тобой работать».

И вдруг все мои поручители приехали в Каратам. Один за другим подкатили к нашим палаткам три газика, и начальство, важное, нарядное, оказалось в нашей молодежной компании. Как раз у Кати поспел обед. Мы пригласили гостей к столу, поставили перед каждым миску каши и кружку компота. Они веселились, как дети:

Манную кашу едят! Мы будем манную кашу есть! Компот вместо коньяка!

Громоздкие немолодые мужчины от души радовались нашему угощению, компании, молодости. Потом мы вместе осматривали табун. Начальство оказалось дотошным и опытным, сразу заметило, что кони пока ненагуляны — мешали жара и гнус. Бедный Токай огорчался, пытался спорить, хотя и он понимал, что правы приезжие, слишком подолгу стоит табун «в кучку», лошадям и душно, и голодно. Их бы угнать подальше в мелкосопочник, где попрохладнее. Не держаться за насиженный Каратам.

Вечером собрались в юрте бригадира. После барашка, после чая с баурсаками завязался общий разговор о пастушестве, о степи, о лошадях. Заместитель министра Казахстана припомнил нашу встречу в Алма-Ате. И вдруг мне предложили создать проект «Города животноводов». Говорили о городе, потому что хотели подчеркнуть, что все здесь будет по-новому. Однако мне да-валг полную свободу, возможность преобразовать животноводство области так, как это подсказывала наука: и современная, и древняя. Проект можно было осуществить по договору между Академией наук и областными организациями.

Вернувшись домой, в лагерь, я долго обдумывал предложение. О сне и не думал. Записывал при свече возможные этапы работы, подсчитывал, сколько понадобится помощников, сколько лет труда.

Основу проекта, конечно, должна была составить карта пастбищ. Мне казалось несомненным, как много вреда приносит животноводству идея так называемых «всесезонных» пастбищ. Копытные любят длинную дорогу. Известны маршруты кочевий казахов, они были во много раз длиннее, чем в наше время. Отец Токая уходил на зимовку из Тургая в Кызылкумы и Приараль-ские Каракумы, это пятьсот километров по прямой. В малоснежной пустыне он кормил лошадей зимой, когда начинало теплеть, кочевал вслед за отступавшей снежной линией к северу, стараясь кормить табун только молодой зеленью, столь богатой питательными веществами. Старики понимали, что в июле нечего делать в жарких степях — надо уйти на север или в сопки, скармливать здесь траву, пока она свежа и доступна, зимой ее не возьмешь. При таком землепользовании на тех же пастбищах можно прокормить вдвое больше скота.

Как-то все это нарушилось. Области размежевались, поделили пастбища, словно все это не одно государство. Опять же решались проблемы быта казахов. Только вот что неправильно: тянули пастухов, а с ними и табуны поближе к библиотекам и баням, как будто нельзя было наоборот.

Конечно, все это нелегко восстановить. Ну да это не моя забота. Наше дело — проект, обоснования, расчеты. Многое найдем в книгах, кое-что сделаем сами: проследим, когда зеленеет трава, зацветают пустыня, степь, горы, рассчитаем сроки движения, нормы пастьбы.