Этот добрый жестокий мир (сборник)
Шрифт:
«Если сейчас прекратить, через неделю все начнется сначала. — Саша представил, какой скандал устроит Аркадий. — Восстановиться он, конечно, не успеет, и все будет только хуже».
— Коля, как плазма? — спросил он и затаил дыхание: «Ну пожалуйста…»
В тишине послышалось жужжание мухи. «Откуда здесь муха? — возмутился Саша и едва сдержался, чтобы не высказать вслух. — Черт знает что такое, это же пультовая! Кто здесь следит за чистотой? Начальника смены ко мне! Начальника… Ну же, говори, что ж ты возишься!»
— Девяносто девять процентов от точки вспышки, — севшим от волнения голосом ответил
— Прогноз?
— Вспышка в пределах семи минут.
Саша вперился в экран, в центре которого появилось и медленно росло белое пятнышко. Вспомнилось, как полгода назад Аркадий разгонял реакцию для новосибирского термоядерного комплекса. Тогда она вспыхнула через десять часов, и это считалось пределом возможностей, ни один из мастеров не работал с плазмой так долго. Потом были две недели реабилитации; слава богу, все обошлось. А сейчас… обойдется ли? Володя с напряженным лицом застыл над пультом медицинского комплекса. «Сейчас, сейчас, — пробормотал Саша, — еще чуть-чуть, совсем немного…»
Тишину разорвал треск счетчика нейтронов. Радужный шар исчез, прямоугольник экрана полыхнул белым.
— Есть реакция! — объявил оператор.
— Володя, отключай! — закричал Саша, но тот все уже сделал сам, без команды, и теперь осторожно снимал с Аркадия шлем. Волосы на лбу слиплись от пота, глаза были закрыты, черты лица выглядели резче, чем обычно.
Из-под наушника показалась кровь.
— Предупреди Авакяна, — приказал Володя. — Давай, поживее! Пусть едет сюда, скажи, я позвоню через три минуты.
— Что, так плохо? — вырвалось у Саши, но врач не слушал его. Опустив спинку кресла, на котором расслабленно лежал Аркадий, он катил его к выходу из зала, распоряжаясь, чтобы подготовили реанимационную. «Двадцать секунд, горение стабильное», — услышал Саша, набирая номер. Когда Авакян ответил, Аркадия в пультовой уже не было.
— Десять минут, — сказал Володя, останавливаясь у палаты, — не больше. Под твою ответственность. Может, тебе удастся его урезонить.
— Попробую, — Саша кивнул и открыл дверь.
— А, наконец-то! — воскликнул Аркадий, садясь на кровати. Не глядя, нащупал трость и резким движением поднялся. — Почему так долго не заходил?
— Врачи не пускали. — Саша обнял друга.
— Врачи? С каких пор тебя это останавливает?
— С недавних, Аркадий, — серьезно ответил он, — у тебя, вообще-то, был инсульт.
Тот махнул рукой и широкими ломаными шагами подошел к окну. Из зеленого моря с островками жилых домов вырастал небоскреб «Центра термоядерной энергетики». Вдали синела излучина Протвы с желтой полоской пляжа, а возле нее блестела стеклом станция «Магнитки», эстакада которой дугой уходила за горизонт. Поезд, разгоняясь, набирал ход — через пять минут он будет в Серпухове.
— Ерунда, эскулапы вылечат. Знаешь, что? — Он повернулся к Саше, его глаза возбужденно блестели. — Я, кажется, понял, почему возился так долго. Можно было сделать гораздо проще…
— Аркадий, послушай меня, — негромко сказал Саша, — за пульт тебе больше нельзя.
Тот с недоумением уставился на него.
— Шутишь? Как это — нельзя? Что значит — нельзя?
— Никаких шуток. Тебе повезло, что ты вообще можешь ходить и разговаривать, понял? Авакян
с бригадой оперировал тебя почти сутки, считай, он заново собрал твой мозг. Такого никто раньше не делал, то есть вообще никто!— Я благодарен Авакяну, — с холодком ответил тот, — но даже он не может запретить мне делать то, что я умею лучше всех.
— Авакян не может, — согласился Саша, — а вот ученый совет вполне.
— Что?
— Вчера состоялось заседание. Принято решение о прекращении экспериментов.
— Вот как… и тебя послали сказать мне об этом?
Саша молча кивнул. Аркадий уперся в него взглядом.
— Это глупо. Закрывать программу из-за одного несчастного случая — глупость.
— Программу не закроют. Мы создадим группу по моделированию. Французы, кстати, идут тем же путем…
— Группа моделирования! — саркастически воскликнул Аркадий, принимаясь расхаживать по палате. Трость мягко стучала о пол. — Чушь! Твои французы выдохлись, после Лорана у них не осталось достойных мастеров, вот почему они поют эти песни. Нет и не может быть никакого алгоритма, как вы не понимаете! Каждая реакция, каждая зажженная свечка — это… — он на секунду запнулся, — это чудо, произведение искусства — да-да, именно так! Вы сможете создать теорию, как писать картины не хуже Боттичелли, а? Или сочинять музыку, которой позавидовал бы Бах?
— Не надо утрировать…
— Утрировать? Ты не сидел за пультом, ты не знаешь, — зло сказал Аркадий, — и никто из вас не сидел.
— Так расскажи, каково это! Ручаюсь, тебе будут в рот смотреть!
Аркадий тяжело опустился на кровать, уперся локтями в колени. Он поймет, что по-другому нельзя, подумал Саша, ему нужно время, но он поймет. Эпоха героических одиночек уходит в прошлое, их место займут профессионалы, вооруженные теорией и нужными инструментами. Так было всегда. Гагарин совершил подвиг, а через двадцать лет полеты на орбиту стали рутиной.
— Тебе нужен месяц на восстановление, — сказал Саша. — Потом тебя ждут в университете.
— Физику плазмы некому читать?
— У тебя будет собственный курс, назовешь, как захочешь. Расскажи, как стал лучшим мастером на планете. Уверен, от студентов отбоя не будет.
Аркадий поднял на него взгляд, в котором мелькнула надежда. Саша догадался, о чем его спросят.
— Горбовский был на совете?
— Да, — ответил Саша. Легендарный академик, получивший нобелевку за эффект Горбовского-Лорана, с открытием которого началась эпоха практического термояда, одним из героев которой и стал Аркадий. Сейчас академику было за восемьдесят, но свои мысли он по-прежнему выражал кратко и ясно. «Все равно узнает, — мелькнула мысль, — лучше уж от меня». — Горбовский был. Именно он предложил прекратить эксперименты.
Лицо Аркадия застыло. Такого он не ожидал.
— Уйди, пожалуйста, — услышал Саша. — Мне надо побыть одному.
Физическая аудитория располагалась в левом крыле главного здания. Аркадий, немного прихрамывая, шел по коридору, ловя на себе заинтересованные взгляды студентов. Аншлаг сегодня обеспечен, это точно. Перед первой лекцией он волновался, сердился на себя за это, но ничего поделать не мог: укрощение плазмы имело мало общего с публичными выступлениями.