Этот томительный дым

мимолетно коснулся губами внутренней стороны её ладони.

18 Кола – на языке индейцев Сиу означает «Друг».

19 Ничууинтку – на языке индейцев Сиу означает «Дочь»

20 Чанте – на языке индейцев Сиу означает «Сердце»

– Алита, – с любовью произнес Кваху, заставляя женщину развернуться к нему, – луна перестанет

светить, а моя жена никогда не научится сидеть на месте.

– Не когда мой Чевеио здесь, – улыбнувшись, ответила она, направившись к нему, – Даже Великому

Духу не под силу удержать мать от встречи с сыном.

– Иногда мне кажется, что его ты любишь больше, чем меня.

– Моё сердце поделено пополам и каждая его часть отдана вам в равной мере, – ласково ответила она, а

затем перевела глаза на гостей. – Живите долго и счастливо, – поприветствовала Алита каждого,

совершив тот же самый обряд с чашей. – Пусть это место станет и вашим домом. Кола нашего сына, Кола и для нас.

– Спасибо, – прошептала Эбигейл, когда женщина остановилась напротив и коснулась её щеки.

Алита улыбнулась, а затем осторожно, со всей возможной теплотой подарила ей своё благословение.

Дарен не знал, сказала ли она что-то Эбигейл в то время, как её ладонь задержалась на её лице чуть

дольше, - ведь он мог и не расслышать её тихих слов, - но когда его мать повернулась, всё и так понял

по её глазам. Умение чувствовать и видеть людей, лишь прикасаясь к ним, было её небесным даром. И

она, несомненно, узнала у Неба всё, что хотела.

– Переоденься, – мягко велел Кваху, когда они приблизились к поселению, – сегодня праздник у костра.

Каждый, кто присутствует на нем, должен соответствовать.

Дарен кивнул, а затем, глубоко вдохнув прохладный воздух приближающейся ночи, направился к

своему домику. Он прекрасно знал правила этого племени, как и то, что они распространялись

абсолютно на всех. Индеец ты или белый, верующий или атеист, но до тех пор, пока твоя нога

находится на землях резервации, ты обязан поступать так, как прописано в законе племени. А особенно, если не по крови, но по духу, ты являешься сыном Великого Вождя.

Когда спустя некоторое время Дарен вышел наружу, услышал звонкий смех и тут же повернул голову.

Он узнал бы это звучание из миллиона похожих, потому что голос, который жил в его сердце, он

никогда не спутал бы ни с каким другим. Эбби улыбнулась, когда её окружили несколько индейских

ребятишек, играющих около неё в салки, а когда они закружили её, вызывая новую волну смеха, Дарен

ощутил, как что-то внутри ёкнуло. Он узнал на ней мамино платье цвета слоновой кости до колен и

белые сапоги. Её волосы были распущены и закреплены через лоб ободком, с которого с одной стороны

свисало несколько светлых перьев. Она закрыла глаза, поддавшись детской игре, и засмеялась звонче, когда они все разом обняли её за ноги. В то время, как он сам пытался справиться с тем, что испытывал.

– Ты считаешь, что твое сердце останется холодным навсегда, но я вижу, что его лед уже тронулся.

Дарен сделал вдох, понимая, что убежать от разговора с Вождем великого племени у него нет

совершенно никаких шансов, и что ему придется отвечать, даже если он этого не хочет.

– Ночь правит лишь половину всего времени, – повторяя его же мудрость, сказал он. – Но и солнцу не

суждено светить вечно.

– Ничто не совершенно и ни у одной материи на этой Земле нет безграничной власти, – согласился

Кваху. – Даже Великий Дух несет собой две сущности: светлую и темную. Но лишь та начинает

преобладать над его решениями, которой он дает на это волю.

Они оба молчали, наверное, несколько минут, смотря на большой высокий костер и подготовку к

празднику. Знакомые звуки окутывали воздух, создавая ощущение дома, а тишина помогала

распутывать хаотичные мысли, которые прочно засели где-то глубоко в сознании.

– Возможно, моя жизнь просто не должна быть другой. Возможно, мне не суждено измениться, – тихо

произнес Дарен, все так же не сводя глаз с веселящейся Эбби. – И если это действительно так, то

меньше всего на свете я хочу причинить ей боль.

– Наша жизнь подобна мерцанию ночного светлячка, – неожиданно произнес Вождь, заставляя Дарена

перевести на него взгляд, – она так же прекрасна, но, вместе с тем, и так же быстротечна. Знаешь, в чем

мудрость этой поговорки, Чевеио?

– В том, что нужно использовать каждое мгновение жизни? – Предположил он, и тогда Кваху не спеша

развернулся к нему.

– В том, что нужно принять боль и смерть, как её неотъемлемую часть, – объяснил он, а затем

осторожно положил руку ему на сердце. – И не бояться чувствовать что-то вот здесь.

Дарен слегка покачал головой, ощущая, как мгновенно закололо в груди.

– Я не способен что-то чувствовать.

– Если бы это было так, то сейчас тебе бы не было так невыносимо больно, – тихо сказал Кваху так, словно знал это. – И ты не понимал бы, что былая пустота начинает заполняться.

– Вождь…

– Её любовь сумела тронуть ледяное сердце маленького мальчика, – перебил он его, – и потеряя её, этот

мальчик совершит самую большую свою ошибку. И навсегда утратит свой Свет.

– Это тоже мудрость твоего народа? – Почти шепотом спросил Дарен.

– Не моего, – ответил Кваху, отступая назад, – твоего.

Дарен смотрел Вождю вслед, ощущая, как то самое сердце, про которое он говорил, начинает

болезненно колотиться, и что эта мука с каждой секундой становится лишь сильнее. Холодное сердце не

может давать никакой реакции. Покрытое толстым слоем льда, оно должно послушно молчать.

Создавать иллюзию того, что просто не существует. Что вместо него в груди есть лишь пустота. Но