Этюды, картины с целины

Вытащить саблю из ножен дядька не успел, но среагировал вовремя, перехватывая руки девицы и выбивая кинжал из её хрупких ладошек. Лёгкого толчка хватило, чтобы она отлетела и упала на задницу.

— Ишь, курва… — буркнул дядька.

Я подобрал кинжал, наставил на девицу пистолет, она замерла, словно кролик перед удавом.

— Борис Хованский здесь? — спросил я.

— Идите к чёрту, — прошипела девица с едва заметным акцентом. — Кромешники, убийцы, мерзавцы…

Незаслуженные, ничем не обоснованные оскорбления.

— А ты кто такая? — спросил дядька.

— Не разговаривай, вяжи, — приказал я. — Некогда болтать.

Девка попятилась в угол, пыталась царапаться и кусаться, но лёгкая оплеуха привела её к покорности. Леонтий быстро и споро связал её по-татарски, как делали заезжающие пограбить крымцы. В искусстве вязать пленников им не было равных.

Мы помчались дальше через дом, обшаривая каждый чулан, каждую комнату и каждый закуток. Опричники впереди занимались тем же самым, хоромы у князей Хованских были по-настоящему огромными.

— Стой, князь! Хуже будет! — раздался зычный крик где-то в глубине дома.

Нашёлся. Мы с дядькой переглянулись, ускорились. Не хотелось опаздывать к основному действию.

Князя Хованского, который успел облачиться в бахтерец, зажимали щитами, стараясь обезоружить и опрокинуть. Нашли его в дальней светёлке, и на полу уже валялись убитые и раненые, как с нашей стороны, так и со стороны Хованских. Потери сегодня… Неприемлемо большие. Сердце обливалось кровью, когда я видел ещё одно тело в чёрном, распростёртое на полу. Неподготовленный штурм, суматоха, ошибки командования. Мои ошибки.

— Не дамся, сволочи! — выкрикнул Хованский, бешено размахивая саблей.

Я мог бы в мгновение ока вышибить ему мозги, но мне он был нужен живым. Слишком уж много знал этот человек, и он мог поведать немало секретов, если хорошенько поспрашивать. А если содержимое его башки расплескается по стенке, то можно сказать, весь этот штурм со всеми потерями прошёл зря.

Но я знаю рецепт, как можно Хованского унять.

— Разойтись! — гаркнул я.

Опричники бросились врассыпную, князь Хованский оказался у меня на прицеле.

Сделать ничего он не успел, я поймал в прицел его колено и нажал на спуск. Яркая вспышка пороха ослепила и меня, и всех остальных, громыхнул выстрел, едкий пороховой дым наполнил светлицу. Хованский закричал.

Опричники могли бы сделать это и сами. Но не смели ранить князя без моего разрешения.

— Хватайте его, — приказал я, закашлявшись от того, что хапнул дыма полной грудью.

С раздробленным коленом князь большой угрозы не представлял, опричники накинулись на него, выбивая у него саблю и выкручивая ему руки. Ногу после такого ранения придётся отнять, но Хованский до этого не доживёт. Отрубят голову ему ещё раньше.

Я перезарядил пистолет, пока мои люди волокли князя к выходу.

— В слободу его? — спросил кто-то из опричников.

— В Кремль, — сказал я.

До Кремля ближе, и если у Хованского есть сообщники (а они есть), им попросту сложнее будет нас перехватить.

Мы начали выбираться обратно на улицу. Как только я вышел за ворота, к нам на взмыленном коне подъехал опричник из тех, что отправлялся вместе с Сидором, наблюдать за подворьем Старицких.

— Никита Степаныч где?! — крикнул он сходу.

— Тут я! Что стряслось?

— Сидор меня отправил! Старицкий сбегает! — крикнул он.

— Твою мать… — прошипел я.

Хоть разрывайся пополам, чтобы быть в нескольких местах сразу.

— Шевляга! — позвал я.

— Убит! — откликнулись со двора.

— Да чтоб тебя! Дмитрий, здесь сторожишь! Вы четверо! Хованского в Кремль, в башню, остальные за мной! — приказал я.

На этот раз в седло я вскочил сам, без посторонней помощи. Откуда только силы взялись, непонятно. Сразу же дал шенкелей лошади, перешёл с быстрого шага на рысь. От этой тряски всё нутро переворачивалось и кувыркалось, к горлу снова подкатила тошнота, но я держал поводья и сжимал лошадиные бока бёдрами, стараясь удержаться в седле. Сзади скакали опричники.

Москва, к счастью, пока ещё была не так велика, всю её можно было объехать за считанные минуты. Ну и княжеские подворья все находились недалеко друг от друга.

Возле подворья Старицких тоже шёл бой. Выстрелы хлопали один за другим, вспышки мерцали в темноте жёлтыми огнями и оранжевыми искрами.

— Уходят! — завопил кто-то во тьме.

Да уж, ночка сегодня у меня весёлая. Врагу не пожелаешь.

— За ними! — проорал я.

Лошадь даже пришлось хлестнуть по крупу, заставляя переходить на галоп. В темноте на тесных московских улочках это было непросто, но я видел, как пытаются сбежать князь Владимир Старицкий и его подручные, и должен был их остановить. Любой ценой.

Если бежит, если напал на моих людей, то он сам подписал себе приговор. Никаких сомнений в его виновности теперь быть не могло, даже у милостивого и великодушного Иоанна.

Я трясся в седле, низко склонившись к самой гриве, практически обхватив лошадиную шею руками и предоставляя ей самой выбирать путь. Лошадь тоже чувствовала азарт погони, моё нетерпеливое яростное возбуждение словно передалось и ей. Цель одновременно была и так близка, и неимоверно далека. Старицкий и его люди мчались на свежих, отдохнувших лошадях, мы же своих практически загнали.

Князь пытался вырваться из Москвы, поскакал к западу. Я различал порой его ярко-жёлтую епанчу, в которой он несколько раз показывался при дворе. Упускать его было нельзя. Если этот ублюдок от нас ускользнёт, перебежит к литовскому королю, упадёт в ноги Жигимонту, то это будет настоящее фиаско. Вернётся он уже на польских штыках, вместе с интервентами, и не как Лжедмитрий, а как один из законных наследников. После того, как от Иоанна избавятся тем или иным способом. Политика, мать её.

По московским улочкам неслась целая кавалькада, и я упрямо нахлёстывал свою лошадь, понемногу догоняя Старицкого, сумевшего прорвать оцепление. Скорее всего, эту возможность он купил жизнями своих воинов, своих бояр.

— Давай, родимая, — шептал я на ухо лошади, вспоминая, как татарская кобыла выносила меня из плена.

Это была уже другая лошадь, но ощущение было похожим.

Нас с князем разделяло примерно тридцать шагов, и это расстояние сокращалось недопустимо медленно. Моя лошадь уже задыхалась от долгой скачки, хрипела, пена летела клочьями из-под уздечки и потника. Я рванул из-за пояса пистолет, один из трёх.

— Стой, князь! — рявкнул я во всю мощь своих лёгких. — Стой, стрелять буду!