Ева и головы

— Ай! Тихо, тихо, зачем же так кричать, — поморщился Валдо, ковыряя указательным пальцем пострадавшее ухо. — Да, я бы предпочёл быть с господином бароном. Я был ему там нужен, ах, чёрт!

Эдгар, судя по выражению лица, был солидарен с Евой. Они в этом тёмном доме не значительнее пыльных штор, закрывающих окна. Не значительнее любой из тарелок с фамильным гербом барона.

— Как он погиб? — задал новый вопрос цирюльник.

— Я вам уже сказал. Его зарубил сарацин. Верно, это был сам дьявол, которому надоели богоугодные дела барона. Первый удар был, как рассказывают, в живот. Он был не смертельным. Но после этот шакал стащил с господина шлем, положил его, слабо сопротивляющегося или не сопротивляющегося вовсе, на этот шлем, и перерубил шею.

— А лошадь убили раньше?

Вадло помолчал. По лицу слуги Ева поняла, что великан задал правильный вопрос. Слуга сказал, медленно выбирая слова, будто семечки из дынной дольки.

— Лошадь осталась жива, вместе с ней доставили голову барона. Он зачем-то спешился. Спешился, хотя все — и его люди, и сарацины, сражались конными. Никто не знает мотивов поступка, но говаривают, будто он спешился потому, что увидел среди павших кого-то знакомого. Как по мне, это бред прокажённого. Барон не отличался излишней щепетильностью к собственным людям. Дьявол, да он проехал бы верхом по любому из них, лишь бы догнать удирающего неверного!

— А ты его любишь, — вставила Ева, пиная от нечего делать стену. И Эдгар, и Валдо воззрились на неё с нескрываемым изумлением.

— Он мой господин, — ответил Валдо, высокомерно накинув на локоть плащ. — Конечно, я его люблю. Я бы отдал за него жизнь, если бы мог.

— Я знаю точно — плохих королей никогда не любят. Вокруг них собираются завистники и бастарды, и все ждут удобного момента, чтобы завладеть короной…

— Мой барон был не королём.

— Тем более, — сказала девочка и привстала на цыпочки, чтобы мысль вернее достигла понимания Валдо. — Когда погибает король, случается большой скандал. Когда погибает плохой барон, все только жмут плечами. Даже если его светлость (Ева смешно растягивала слова — «Иивосве-етлость», получалось у неё) ни с того ни с сего задрал медведь или загрызли собаки из собственной псарни. Мне рассказывали множество сказок и историй, где с баронами так и поступали. Сама я их не очень любила — всё больше про далёкие земли и разных существ, которые не водятся даже там, куда можно доскакать на лошади за четыре дня, а водятся только на краю света. Но про графьёв, да королей, да баронов сказки любили даже взрослые. Они всегда очень смешные.

Валдо будто стал выше ростом, нос загнулся ещё больше и стал напоминать клюв грифа. Перехваченные железной заколкой волосы напоминали драконий хвост.

— Твоя девчонка слишком много болтает, — сказал он цирюльнику.

— Твоя забота об этой бессловесной голове и впрямь очень велика, — промямлил Эдгар. От его голоска угли в камине трещали и возмущённо плевались в потолок искрами. — Это достойно многих похвал. Сам Иисус делал бы так же, будь у него господин на земле, а не на небе.

В уголках губ Валдо появились глубокие складки — будто пытался удержать рвущиеся наружу ругательства.

— Идите-ка, занимайтесь делом, — сказал он, сделав жест, которым больше пристало отправлять в атаку конницу. — Что же ты намерен делать дальше, пыльный врачеватель?

Эдгар выпрямился и произнёс:

— Больше, чем увидеть святой лик Христа или любую из его реликвий, я бы хотел вскрыть твоему господину череп.

Валдо дёрнулся, врезавшись затылком в книжную полку. Оружие звякнуло на своих стойках, не то переживая за барона, не то насмехаясь над его слугой.

— Прежде я вскрою череп тебе! — воскликнул он, потирая ушибленный затылок.

— Я бы хотел этого, но этого делать нельзя, — спокойно пояснил Эдгар. — Если Господь захотел оставить ему жизнь, так и должно быть. Нельзя вскрыть кошку, чтобы посмотреть, как она устроена, если кошка эта имеет долгом уничтожать по округе мышей.

Он доверил Валдо вернуть его светлость на прежнее место, где тот устало облокотился затылком на спинку стула. Уголки рта барона печально стремились вниз, волевой подбородок, плотно обтягивающая который кожа подчёркивала это свойство, как будто даже размяк.

— Так что же? — ядовито сказал Валдо. — Есть у тебя в голове хоть зернышко идеи о том, как нам увидеть этот промысел? Или, может, мне взять плётку и подстегнуть полёт твоей мысли?

Ева нашла глазами кубок на столе (судя по отливу, из настоящей, хоть и коричневой от времени бронзы) и прикинула, сможет ли до него дотянуться. Если Валдо сейчас озвереет совсем, а великан превратится в ледяную статую, нужно будет его спасать. При одной мысли об этом у девочки затряслись поджилки.

Но Эдгар был на удивление спокоен. Он ткнул пальцем в барона, а потом, спохватившись, быстро и смущённо поклонился, не переставая при этом говорить:

— Что-то случилось там, где голова его светлости рассталась с телом. Ты рёк, будто произошло это в сарацинских землях?

— Да, под некой горой под названием Намида. Барон очень уверенно шёл в авангарде войска короля, он предал огню несколько окрестных селений…

— Умеешь ли ты делать некоторые чудесные вещи, как-то: рисовать карты?

— Хочешь туда ехать? — лицо Валдо потемнело. — Мы с бароном никуда тебя не отпустим.

— Он поедет вместе с нами, — спокойно возразил Эдгар. — Ты, если желаешь, тоже.

Великан подвигал ногой сумку с инструментами.

— То есть единственный выход. Я могу взять нитки и иголки, пришить эту голову к другому телу, если божья глина необходимой формы и достоинств, уже расставшаяся с прежней жизнью, найдётся у тебя в закромах. Это будет иметь великий интерес, так как всё, что до этого я делал с материалом Господа — это шлифовал небольшие шероховатости, исправлял вмятинки, которые оставила на человеке Его воля. Но не должно что-то делать от незнания. Что-то делать должно только от великого знания, а его у нас сейчас нехватка. Значит, мы должны отправиться на поиски.

Когда Эдгар замолчал, Ева ещё некоторое время крутила головой, пытаясь поймать под каменными сводами хвосты его значительных речей. Эдгар показался ей ещё выше, складки кожи на его шее ещё глубже, и девочка подумала: не превратятся ли они прямо сейчас в стаю грачей, гордых и хмурых птиц, которые разлетятся по округе и наполнят криками, похожими на голос костоправа, всю округу. На лице Валдо отразилась вся глубина думы, глаза пошли ко дну водоёма его зрачков, как два камня.

— Мне нужно разрешить с собой кое-какие вопросы, — сказал он, сопровождая слова очередным жестом, исполненным скучно и заученно. — Поговорим завтра утром, господин цирюльник. Ты устал с дороги, так что лучше поспи, подкрепи силы. Еду, должно быть, уже доставили вам в комнату. Возможно, завтра мы тронемся в далёкий путь.

Они выбрались из покоев барона (втайне надеясь на ласковый дневной свет из высоких окон, но погрузившись в ещё более непроницаемый сумрак, поскольку день уже успел смениться глубоким вечером, а высокие стрельчатые окна упрямо преграждали путь тем крохам света, что оставались снаружи) и отправились извилистыми коридорами в крыло дома, где им выделили комнату.

Ева была полна вопросов.

— Откуда ты так много знаешь про старого барона? Он на самом деле был таким страшным?

— На самом деле он вовсе не страшный, маленькое ночное приведение. Он был себе на уме, как и все люди, умел показать себя таким, каким не являлся. Я описал слабости и болезни его светлости, так как сумел прочитать их у него на лице, по напряжению мышц и родовым пятнам. На самом деле это не так сложно…